«Задонщина» дошла до нас в шести списках. Самый ранний из них, датируемый 70-ми годами XV века, представляет собой сокращение и переработку первоначального текста, сделанную писцом этого списка, монахом Кирилло-Белозерского монастыря Ефросином (кстати говоря, только в этом списке употреблено название «Задонщина»). Остальные списки «Задонщины» датируются XVI - XVII веками. Два из них - краткие отрывки текста. Три остальных (в одном из них нет начала) передают текст произведения с искажениями и многочисленными ошибками. Поэтому приходится реконструировать текст произведения. Один из списков берется за основной и в его текст по другим спискам вносятся исправления ошибок, восполняются явные пропуски. По реконструкции текста «Задонщины» издается ее перевод и в этой книге.

Точных сведений о времени написания «Задонщины» нет. Характер памятника, в котором о многом говорится как о событиях, хорошо известных читателям и слушателям, дает основание считать, что он был написан в очень близкое к 1380 году время. Особенно убеждают в этом эмоциональность и непосредственность восприятия событий, характерные для «Задонщины».

В «Задонщине» перед нами не описание в хронологической последовательности событий Куликовской битвы, а выражение чувств автора, вызванных как этим событием вообще, так и отдельными эпизодами Куликовской эпопеи. Повествуя о настоящем, автор «Задонщины» вспоминает и далекое прошлое, его рассказ то забегает вперед, то возвращается назад. Все это создает и хронологическую и логическую непоследовательность текста произведения.

Сам автор «Задонщины» определил свое сочинение как «жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу». «Жалость» - это плач по погибшим на Куликовом поле, выраженный в плаче русских жен; «похвала» - слава мужеству и воинской доблести русских воинов.

«Задонщина» от начала и до конца перекликается со «Словом о полку Игореве». Но автор «Задонщины» не просто переписывает на свой лад текст источника, а творчески перерабатывает его. Текст «Слова о полку Игореве» в «Задонщине» приобретает противоположный смысл, все меняется местами: торжество врагов Русской земли сменяется торжеством русских людей; теми выражениями, которыми в «Слове» описывались беды Руси, теперь, в «Задонщине», описываются беды захватчиков. Когда Игорь выступал в поход, то «солнце ему тьмою путь заграждало». А когда из Москвы выходит со своим войском Дмитрий Донской, то «солнце ему ясно на востоке сияет и путь указывает». Продвижение войск Игоря в Половецкую степь сопровождается грозными предзнаменованиями: «Уже беды его (Игоря. - Л. Д.) подстерегают птицы по дубравам, волки грозу накликают по яругам, орлы клектом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты». В «Задонщине» же эти грозные предзнаменования относятся к силам Мамая: «А уже гибель их (татар. - Л. Д.) подстерегают крылатые птицы, паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя», и т. п.

Такое противопоставление «Задонщины» «Слову о полку Игореве» имело глубокий смысл: Куликовская битва представала перед читателем не только как великое событие 80-х годов XIV века, но и как событие, имевшее решающее значение в многовековой истории Русской земли. Беды, постигшие Русь после поражения Игоря на Каяле и после поражения русских князей на Калке (а Каяла и Калка названы в самом начале «Задонщины»), окончились на Куликовом поле.

«Задонщина» была лирическим откликом на Куликовскую битву. Обстоятельным рассказом о сражении на Куликовом поле явилось «Сказание о Мамаевом побоище».

«Сказание о Мамаевом побоище» - один из популярнейших древнерусских литературных памятников. До нас дошло огромное число списков «Сказания», оно переписывалось и перерабатывалось вплоть до конца XVIII века, а самые ранние сохранившиеся списки его датируются XVI столетием. Все эти многочисленные списки делятся на несколько редакций и вариантов. Ниже, говоря о «Сказании», мы будем иметь в виду так называемую Основную редакцию произведения, к которой восходят все остальные редакции. В этой книге печатается перевод одного из вариантов Основной редакции «Сказания».

Время создания «Сказания» неизвестно, и все существующие на этот счет точки зрения носят предположительный характер. Наиболее вероятной представляется датировка «Сказания» первой четвертью XV века.

Целый ряд подробностей об обстоятельствах Куликовской битвы мы знаем только из «Сказания». Только в «Сказании» рассказывается о действиях засадного полка. Полк этот, которым командовал двоюродный брат Дмитрия Донского, князь серпуховской Владимир Андреевич, перед сражением укрылся в засаде. В кульминационный момент битвы, когда перевес был на стороне Мамая, засадный полк ударил в тыл и фланг неприятеля, что и решило исход сражения. Автор «Сказания» вкладывает в уста татар характеристику и оценку этого военного маневра русских: «Увы, увы нам! Перехитрили нас русские - молодые с нами бились, а опытные воины остались все целыми, утаившись в дубраве!» И вот что примечательно. Знает о подвиге засадного полка во главе с Владимиром Андреевичем и автор «Задонщины», но он сообщает об этом так, что без данных «Сказания» мы не смогли бы догадаться, какое конкретное событие имеет в виду фраза «Задонщины»: «И, кликнув клич, ринулся князь Владимир Андреевич, врезался со своей ратью в полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские». «Задонщина», таким образом, подтверждает достоверность подробного рассказа «Сказания», а «Сказание», в свою очередь, дает возможность раскрыть более полно смысл не всегда ясных для нас свидетельств «Задонщины».

Наряду с исторически достоверными сведениями - рассказ о действиях засадного полка, перечисление посланных «сторож» в поле, сообщение о том, что в одежде великого князя и под великокняжеским знаменем во время боя находился воевода Михаил Бренков, а князь в воинском одеянии бился в первых рядах и был контужен и т. д., - ряд эпизодов, в основе которых также лежат действительные факты, переданы в «Сказании» в легендарно-эпическом осмыслении. В «Сказании» много внимания уделено иноку-богатырю Пересвету. Мы узнаем, что на Куликово поле он пошел из Троицкого монастыря вместе со своим братом Ослябей. Описанием его единоборства с татарским богатырем начинается повествование о битве. Образ Пересвета и характер рассказа о нем носят эпическую окраску, но за этим, вне всякого сомнения, лежат реальные события. О Пересвете и о его героизме узнаем мы и из «Задонщины», в летописных повестях о Мамаевом побоище Пересвет назван в числе погибших воинов. Легендарно-эпический характер носит эпизод испытания примет в ночь накануне боя воеводой Дмитрием Волынцем. Но едва ли можно сомневаться, что в основе его лежит реальный факт - ночная разведка накануне боя.

Ряд эпизодов «Сказания», в соответствии с мировоззрением того времени и требованиями литературного этикета, о котором мы говорили выше, носят фантастически-вымышленный характер. Таков, например, рассказ о ночном видении бывшего разбойника Фомы. Находясь в ночном дозоре, он будто бы видит, как на Куликово поле по воздуху идут, чтобы помочь русским, небесные воинские силы, во главе которых выступают святые Борис и Глеб.

В двух случаях в «Сказании» перед нами явный анахронизм - историческое несоответствие: союзником Мамая назван литовский князь Ольгерд, участником событий 1380 года изображен митрополит Кипри-ан (великий князь советуется с ним, Киприан благословляет поход). На самом же деле этого не могло быть: Ольгерд, великий князь литовский, умер в 1377 году и в союзе с Мамаем выступал его сын Ягайло. Митрополит Киприан в 1380 году находился в Киеве, а великий князь московский в это время не признавал его права на митрополичий стол в Москве и призвал его в Москву лишь в 1381 году. В некоторых редакциях «Сказания» литовский союзник Мамая назван исторически верно - Ягайлом, но это поздняя поправка - в первоначальном виде «Сказания» литовский князь назывался Ольгердом. Чем же объясняются эти анахронизмы?