И он словно читал мои мысли – насупился, завидев меня, и выпятил толстую нижнюю губу.

– Привет, начальник.

Я молча кивнул. Он меня видит насквозь – так к чему напрягать голосовые связки? Развернулся и вышел, решив, что с провинившимся сторожем завтра поговорю – а с этим не хочется даже общаться. Впрочем, кажется знаю где прогульщик Ромео живет – на той же Кировке, в двухэтажном доме, рядом со школой. По дороге в УУ ЖКХ двором пройду – может, и угляжу.

Пошел, прошел – не увидел.

Две клумбы под окнами офиса руководящей нами организации были обордюрены. Между ними большая куча черной, как антрацит, земли. Котельщики посредством лопат и носилок перемещали её на клумбы. Мое появление их взбодрило – но не на работу, а в разговоры.

– Анатолий, – сказал Родионов. – Ты же старый котельщик. Кто как не ты знает, как важно использовать летний период для подготовки котлов и трасс. Хочешь зимой сопли морозить от аварий и порывов? Я не хочу. Так какого хрена мы здесь торчим? Нам больше нечем заниматься?

– Замышляева приказала, – отвечаю.

– Да что она понимает в котельном производстве? А ты ей, как начальник базы, должен все популярно объяснить.

– Тяжело это, Борис Михайлович – в первый день с начальством спорить. Дай оглядеться…

– Это да, – вздыхает приемник мой бывший. – А еще Губанов говорил, что ты у нас очень скромный руководитель.

Звучит двусмысленно и подано так же – то ли Родионов имел в виду мою природную вежливость, то ли скромные результаты моего руководства коллективом.

Почувствовав напряжение в нашем диалоге, вмешивается Гриша Тевелев – кивнув на большущие окна-витрины бывшего книжного магазина, за которыми сидят и ходят, общаются в маленьких клетках-кабинетах сотрудники УУ ЖКХ, ворчит:

– У, кровососы. Для себя самих клумбы облагородить не могут. Чем жопы насиживать в кабинетах, вышли бы на субботник да поразмялись. Привыкли на чужом горбу кататься…

Это да. С этим согласны все. Нас, котельщиков, в ремонтный период гонят к черту на кулички, ненужные нам клумбы облагораживать. Потому и работаем ни шатко, ни валко. И хоть одна лопата лежит без дела – двое носят, один нагружает – я её в руки не возьму. Из принципа. И народ подгонять не буду – пусть работают от настроения.

Родионов не упускает момента:

– Эй, начальник, а ты чего стесняешься – вон лопата лежит свободная, ты без дела стоишь…

Мне не хочется спорить и оправдываться… работать тоже… впрочем, я это уже говорил. Отвечаю бывшему своему приемнику:

– Если хочешь, чтобы я ушел, просто скажи.

– Да торчи, коли делать нечего, – отирает тыльной стороной ладони пот со лба неудавшийся педагог.

– Скажем так – я обеспечиваю технику безопасности и бездефектность труда.

– Зашибись работа, – улыбается Тевелев Женя. – Обязательно буду начальником.

Руками разводит его отец:

– Для этого надо учиться, сынок.

– Так я учусь.

– На повара.

– Ну и что? Повар не может быть начальником?

– Шеф-повар – начальник над поварами. – подсказывает Борис.

Время к обеду.

– Начальник, – спрашивает Борис. – Мы на обед пойдем, ты останешься сторожить шансовый инструмент?

– Сейчас узнаю, – говорю и направляюсь в двери офиса УУЖКХ.

Там практически никого не знаю, но на свое счастье в коридоре случайно сталкиваюсь с бывшим снабженцем ЮЗСК.

– Валерий Иванович! Вот это встреча! Вы здесь работаете или случайно?

Он кивнул:

– Ага, работаю. Нас как начали сокращать на заводе, первым делом увельских поперли.

– Надо мстить. Я слышал начальница у вас из Южноуральска – гоните в шею и будете квиты.

Валерий Иванович вздрогнул, оглянулся, снова посмотрел на меня и слабо улыбнулся:

– Чего тебе?

– Мы вон землю для вас в клумбы таскаем. Сейчас на обед пойдем. Нельзя ли шансовый инструмент у вас в коридоре пока оставить? – так сказать, под надзором. А то ведь с улицы утащат.

– Оставляйте, – говорит Валерий Иванович и уходит.

После обеда дома прилег отдохнуть – полчаса умри, но дай: голову просто сносило. Проспал час. Усталость как рукой сняло. Отправился на работу.

В конторе попал на глаза Замышляевой.

– Твой сварщик пьяный шарахается по КНС. Стой, ты куда?

– Пойду посмотрю и приструню.

– Поздно – я его уже домой отправила. Садись за стол и пиши докладную.

– Но я даже не видел его.

– Я его видела. Ты что – мне не веришь?

Воцарилось тягостное молчание. Я не мог понять – нужно ли мне слова директора воспринимать всерьез?

– Ну? – хмурится директор, меня принуждая. – О чем размышляешь?

– Не знаю. На основании чего я должен писать докладную?

– На основании моего приказа.

Я мотнул головой:

– Так и писать – на основании приказа директора пишу докладную, что сварщик…

Замышляева смотрит со злобой на меня:

– Ты мне здесь дурака не валяй. Хочешь работать пиши докладную, не хочешь – заявление на увольнение.

– Другого выбора нет и не будет, – добавляет она и уходит.

Я сажусь в кабинете за стол, кладу перед собой чистый лист, на него ручку и начинаю размышлять – что писать?

Эти три часа до конца рабочего дня были, пожалуй, самыми долгими в моей жизни. Мне казалось, что это все происходит не со мной или, во всяком случае, не наяву – словно спал, и снился мне совершенно непостижимый кошмар. Я должен написать начальству докладную о нарушении моим подчиненным трудовой дисциплины – о нарушении, свидетелем которого сам-то и не был. Что это, как не навет? Реальность хуже любого кошмара…

Много раз стучали и клеветали на меня. Но мне ни разу не доводилось. Наконец пришел мой черед. Все когда-то случается в первый раз. Надо писать, если хочу работать – прямо сказано. Только сковывали нехорошие предчувствия – стоит один раз прогнуться…

Конец рабочего дня – я уже написал докладную на сварщика Ивана Степановича, но директору не отнес: еще размышляю, сомневаясь. Тихо ступая, в кабинет входит Тевелев-старший – лицо от пота и земли в разводьях грязи. Сказал, как простонал:

– Все начальник, мы пошли. Инструмент сдали…

– Всю землю перетаскали?

– Да где там – как раз до октября валандаться…

– Григорий Вениаминович, ты знаешь, где живет наш сварщик?

– Степаныч? Знаю, конечно.

– Проводишь?

– А что туда провожать? Двухэтажный дом на перекрестке улиц Советская и 30лет ВЛКСМ.

– Это где молочная кухня?

– Как раз напротив – через дорогу. Войдешь во двор со стороны Советской – первый подъезд, первый этаж, первая дверь налево…

Я занес директору докладную и отправился к обвиняемому мною человеку каяться. В квартиру стучаться было не надо – Степаныч веселенький сидел на скамейке и посматривал на детишек в песочнице.

– Иван Степанович, я пришел к тебе просить прощения.

Тот, еще не зная, в чем дело, мгновенно ответил:

– Без бутылки ни за что не прощу.

Видно было, как его била крупная дрожь.

– Может, пива?

– Тащи – согласился он.

Я сходил в магазинчик за дорогой и приобрел две полторашки «Жигулевского». Начал было каяться об обстоятельствах, вынудивших меня написать докладную, но Степаныч прервал, ткнув своей емкостью пива в мою:

– Бум!

Я кивнул и с удовольствием стал смаковать прохладный напиток.

Засосав добрых поллитра, сварщик спросил:

– Так что случилось?

Я рассказал о своем конфузе.

– Ужас какой! Как ты, начальник, мог? – но вид Степаныча не соответствовал его словам: он улыбался, должно быть, прикалываясь.

Вот такие случаются метаморфозы на нашей грешной земле.

Нет у работников бюджетных организаций ничего хуже, чем получать нагоняи от вышестоящего начальства. И все равно, несмотря на то, что много раз в жизни приходилось исполнять эту жуткую роль ругаемого, привыкнуть к ней никак не мог – по мне, так лучше бы уж премии молчком лишали, если провинился в чем…