Когда его взгляд скользнул по гостиной, столу на двоих и кровати, Домициан сначала подумал, что сделал неправильный выбор. Его шаги замедлились, но затем он заметил длинную стойку с двойной раковиной за дверью справа от кровати. Теперь он продолжал двигаться быстрее, неся ее в роскошную белоснежную ванную и прямо к стойке с раковиной, где посадил ее между двумя раковинами.

Сарита не сказала ни слова с тех пор, как потребовала, чтобы ее отпустили. Она просто сердито смотрела на него, сжимая в руках ножи, выражение ее лица говорило о том, что она хотела бы вонзить их ему в лицо.

Наполовину опасаясь, что она сделает именно это, он попытался говорить успокаивающим тоном. — Я не причиню тебе вреда.

С ее губ сорвалось фырканье, а пальцы сжали ножи. — Чертовски верно, не причинишь.

— Я просто выташу стекло из твоей стопы и займусь твоими остальными ранами, — продолжил Домициан, не обращая внимания на ее грубый ответ. Подняв брови, он спросил: «Хорошо?»

— Я могу сделать это сама, — отрезала она.

— Будет легче, если я это сделаю, — возразил Домициан и опустился перед ней на колени. Он взял ее ногу в руку, чтобы осмотреть ее.

— Другая, — тут же сказала Сарита, ее тон был сухим и резким.

— Конечно, — пробормотал он и быстро сменил ногу. Подняв ее, чтобы лучше видеть стопу, Домициан попытался сосредоточиться на работе и не обращать внимания на сладкий запах ее крови. Однако это было тяжело, когда все, что он хотел сделать, это слизать ее, и это желание не имело ничего общего с голодом, по крайней мере, с жаждой крови. У него было достаточно крови, чтобы бороться с с лекарствами, которые ему дали. Теперь его жажда была исключительно по женщине перед ним. Она была независимой, дерзкой и чертовски сексуальной, сидя в этом чертовом пеньюаре.

Его взгляд блуждал от окровавленной стопы Сариты по кровавым дорожкам на ее ногах и прослеживался под тонкой тканью ее ночной рубашки. Она шла по голени, бедру и к порезанной коже прямо под ремешком стрингов, которые она носила.

С тем же успехом она могла носить только стринги, несмотря на всю защиту, которую давала ночнушка, с недовольством подумал он. Но он поймал себя на том, что облизывает губы, когда его взгляд скользит между кровавых дорожек и этим чисто-белым треугольником ткани, единственным, что мешает ему увидеть ее совершенство…

«В туалетном столике есть пинцет».

Глаза Домициана тут же поднялись к ее лицу, и он мог сказать, что она заметила, куда он смотрел.

«Я займусь порезами после того, как извлеку стекло», — объявил он, как будто это привлекло его внимание. Однако он подозревал, что она не попадется на эту уловку. Его голос был хриплым от желания, которое он не мог скрыть.

Домициан опустил ногу и встал, чтобы пройти к столику для макияжа, о котором она упомянула. Быстрый поиск обнаружил пинцет в упаковке, которую он вскрыл, возвращаясь к Сарите.

— Я постараюсь не причинить тебе вреда, — пообещал Домициан, встав перед ней на колени и забрав ее ногу.

Сарита просто кивнула, но он не мог не заметить, как ее руки снова сжали ножи. Это заставило его отпустить ее ногу и выпрямиться.

«Что ты сейчас делаешь?» — подозрительно спросила она.

— Я предпочел бы, чтобы меня не порезали, если я случайно причиню тебе боль, когда вынимаю осколки, — просто сказал Домициан и стал ждать.

Когда Сарита подозрительно посмотрела на него, но не опустила ножи, он обнаружил в себе легкое раздражение.

— В любом случае, они совершенно бесполезны для тебя как оружие. Меня они не убьют, если ты ударшь меня ими.

— Возможно, но держу пари, это будет больно, — мрачно сказала она.

«Да. Вот почему я предпочел бы избежать этого, — многозначительно сказал Домициан, а затем сухо добавил: — Ты моя спутница жизни, Сарита. Доктор Дресслер, возможно, не говорил вам этого, но бессмертный никогда добровольно не причинит вреда своему спутнику жизни. Однако, если ты не хочешь продолжать прыгать, как обезумевший кролик, мне нужно вытащить этот осколок из вашей ноги, и я могу непреднамеренно причинить вам боль. Я не хочу, чтобы меня зарезали за мои усилия. Пожалуйста, опусти ножи».

Сарита нахмурилась, взглянула на оружие, которое держала, а затем вздохнула и положила его на прилавок рядом с собой с явной неохотой.

— Спасибо, — мягко сказал он и отложил пинцет, чтобы взять ножи и быстро переместить их на другую сторону раковины, подальше от ее досягаемости. Когда он снова потянулся за пинцетом, его уже не было.

Он был у Сариты, видел Домициан. Она также подняла раненую ногу, чтобы опереться на другое колено, чтобы видеть стопу. Широко улыбнувшись ему, она пожала плечами. «Не надо благодарности. Я все равно не могу держать их и вынимать осколки одновременно».

Домициан открыл было рот, но тут же снова закрыл его и прислонился к прилавку рядом с ней. Ожидая. В ее ноге было три куска белого фарфора, один большой и два поменьше. Она могла справиться с большим куском, но он знал, что маленькие будет трудно и болезненно удалить, поэтому он предложил убрать ее ножи.

Не обращая на него внимания, Сарита, как он и ожидал, первым вытащила большой осколок из трех. Затем она обратила внимание на маленькие кусочки, едва видневшиеся под кожей, и Домициан вздрогнул, когда она начала тыкать в несомненно нежную плоть, пытаясь вытолкнуть стекло на поверхность.

— Позвольте мне помочь, — сказал Домициан, выпрямляясь, когда она с шипением втянула воздух от боли.

— Мне не нужна помощь, — упрямо сказала Сарита и продолжала тыкать и копать, причиняя себе ненужную боль.

Потеряв терпение, Домициан выхватил пинцет из ее рук и снова опустился перед ней на колени. — Дай мне свою ногу.

— Нет, — прорычала она. — Верни мне пинцет.

— Нет, — сразу же ответил он, а затем перевел дыхание, прежде чем сказать более спокойным тоном: — У меня зрение лучше. Я могу удалить его быстро. Давай я тебе помогу.»

На мгновение он подумал, что она откажется, но затем Сарита издала сдерживаемый вздох и рявкнула: «Хорошо», как будто она делала ему одолжение, и выпрямила ногу. Затем она скрестила руки на груди и посмотрела на него.

Домициан заметил, что на его лице расползлась улыбка от ее отношения, и быстро наклонил голову, чтобы осмотреть ее ногу, чтобы она ее не заметила.

Однако, очевидно, он был недостаточно быстр, потому что она прорычала: «Давай, хихикай, клыкастый мальчик, но ты прошел прямо по полу, где полно этого разбитого фарфора, когда шел сюда, и уже я буду копать тебе ноги»

«Почему у меня такое чувство, что тебе понравится причинять мне боль?» — криво спросил Домициан, наклоняясь, чтобы выташить из ее ноги первый осколок. Она не ответила, когда он убрал осколок, поэтому, постучав пинцетом по краю раковины, чтобы вытащить последний осколок, он мягко спросил: «Что я сделал, что тебя так разозлило?»

Взглянув вверх, я увидел, что она выглядит неудовлетворенной и упрямой, как двенадцатилетний ребенок. Он просто крепко держал ее за ногу и ждал ее ответа, Сарита, наконец, недовольно пожала плечами. «Мне не нравится мысль, что кто-то преследует меня вот уже пятнадцать лет».

«Ах». Домициан снова обратил внимание на ее ногу. «Я прошу прощения за это. Но я не хотел разрушать вашу жизнь, вторгаясь в нее, пока вы была юна. Я хотел, чтобы у тебя было нормальное детство и ты испытал все, что делают другие девушки — школа, друзья, даже бойфренды, — добавил он, сжав губы при этом слове. «Однако я также не хотел терять тебя из виду. Я хотел иметь возможность подойти к тебе, когда ты подрастешь, и ухаживать за тобой обычным способом. Но мне нужно было знать, где вы будете, когда придет это время, поэтому я нанял частного детектива.

«Это все?» — подозрительно спросила она.

Домициан пожал плечами, работая над последним кусочком. «Я получал ежемесячные отчеты, сообщающие мне, что ты жива и здорова. Иногда они включали небольшие детали, такие как школа, которую вы посещали, или что у вас были друзья, и вы посещали вечеринки и танцы или что-то еще. Но я сказал ему, чтобы он не называл мне имен и не был слишком навязчивым в получении информации».