Во время изучения этого языка меня несказанно порадовало отсутствие неправильных глаголов. Основа глагола не изменялась в зависимости от залога, вида, времени, числа или лица. Эти категории передавались при помощи нескольких несложных вспомогательных слов.

Обучаясь разговорному языку, я учился также чтению и письму. Мне удалось провести немало незабываемых часов, роясь в громадной библиотеке, смотрителем которой был Данус. В такие часы мой наставник отсутствовал, исполняя свои многочисленные обязанности: он совмещал должности главного хирурга страны, личного врача короля и директора колледжа медицины и хирургии, большой доктор тут был.

Как только мне удалось приобрести первые разговорные навыки, Данус первым делом спросил меня, из какой части их мира я прибыл. Я объяснил ему, что прилетел совсем из другого мира, находящегося на расстоянии двадцать шесть миллионов миль от Амтора – так они называли планету. Даже акцентировал, что имею дипломатическую аккредитацию правительства США. Но он только скептически ухмыльнулся, умник:

– Ты просто ударился головой, когда падал. Даже родной язык забыл. У тебя временное отсутствие точного понимания. Вспышечная безответственность, воспаленное воображение, сумбурность мыслей. Очаговое поражение какого-нибудь участка мозга. Думаю, темени, – заявил доктор Данус, ощупывая мою голову в поисках внешних следов повреждений. – Ничего. Скоро все функции восстановятся. Тогда ты вспомнишь, что, кроме Амтора, жизни не может быть нигде. За этими пределами нет ничего, кроме огня, – сказал он. – Там такие температуры, которые плавят графит…

Я хотел было спросить его, как же они представляют себе строение Вселенной, но остановил себя. Таких понятий, как «Вселенная», «Солнце», «луна», «звезда» или «планета», в амторианском языке не существовало.

Жители Венеры никогда не видели неба. Вокруг них лишь облака, эти обжигающие и влажные подвязки туманов… Подумав, я решил поставить вопрос по-другому:

– А что же, по-вашему, окружает Амтор?

Данус подошел к полке и вернулся с большим фолиантом в руках. Он раскрыл его на красиво оформленной карте Амтора. На ней были изображены три концентрические окружности. Между двумя внутренними кругами находилось кольцо, обозначенное как Трабол, что в переводе означает «теплая страна». Контуры океанов, морей и островов в основном совпадали с окружностями, лишь иногда пересекая их в тех местах, где самые отчаянные головы исследовали неведомые и негостеприимные земли – находились, стало быть, и такие.

– Это – Трабол, – пояснил Данус, указывая на ту часть карты, которую я только что описал. – Он кольцом окружает Страбол, расположенный в центре Амтора. В Страболе все время стоит невыносимая жара, его суша покрыта дремучими лесами с непроходимыми зарослями и населена гигантскими зверями, пресмыкающимися и птицами. Воды Страбола кишат глубоководными монстрами. Из тех, кто отважился проникнуть вглубь Страбола, мало кому удалось вернуться живым, потому точных данных нет. За Траболом находится Карбол, страна холодов. Насколько на Страболе температура выше нормальной, настолько же на Карболе она ниже. Там тоже водятся странные звери. Искатели приключений, вернувшись оттуда, рассказывали, что Карбол населяют свирепые народы в звериных шкурах вроде твоей. Эта земля негостеприимна, добираться до нее очень трудно, потому тоже данных нет. Кроме того, там уже существует опасность сорваться с края мира в раскаленный океан…

– С какого края? – спросил я изумленно. – Куда сорваться?

Данус не менее удивленно воззрился на меня.

– С края Карбола! Да ты, наверное, ушибся больше, чем я подумал. Ты очень плох, если спрашиваешь об этом. Образованный человек должен всегда помнить об устройстве мира!

– Помнить? Помилуй боже. Что я могу помнить, если ничего не знаю? Мне ничего неизвестно о вашей гипотезе его строения.

– Какая же это гипотеза? Это факт, – поправил он меня мягко, сердобольно покачав головой. – Другие теории не в состоянии объяснить разные природные явления. Амтор представляет собой огромный диск с приподнятыми краями, как у блюдца. Его окружает океан расплавленных металлов и камней. Это неопровержимо подтверждается тем, что временами с вершин некоторых гор вырывается наружу раскаленный поток. Это случается тогда, когда океан проникает снизу в Амтор и в диске образуется дыра. Природа мудро позаботилась, создав Карбол, – он смягчает тот жар, которым пышет раскаленный океан, окружающий Амтор, не давая ему переливаться через края. Вокруг Амтора, вокруг океана простирается безбрежный огненный хаос, от которого нас защищает система облаков, Амторова штора. Иногда в ней образуются разрывы, и тогда через них прорывается такой жар, что сжигает и губит все живое. Этот огонь настолько ярок, что способен ослепить. Если разрывы случаются ночью, то бывают видны яркие искры, разлетающиеся от этого пламени.

Нет, как он рассказывал… С каким лицом… С какой верой… Глаза расширены, пальцы движутся, будто рисуют в воздухе какие-то секретные параметры, точки отсчетов, штору ищут… Что за Амторова штора?

А Данус, дыхание затаив, все не останавливался, дальше говорил. И, знаете, совершенно понимающе глядел. Нельзя сказать, что передо мной сидел сумасшедший. Взгляд осознающий. Все, говорю, все просекающий. А нес человек такую ахинею, от которой мозги клинило.

Я пытался объяснить ему, что их планета имеет форму шара, а Карбол – холодная приполярная зона Амтора, тогда как жаркий Страбол скорее всего расположен в экваториальной части планеты. Трабол же представляет собой одну из умеренных зон, и по другую сторону экватора должна быть еще одна с похожим климатом. Экватор, в свою очередь, – это линия, опоясывающая планету посередине, а не круг посередине диска, как он полагает.

Данус вежливо меня выслушал, отказался принять мои доводы, зато дал свои – и я под нажимом принял какое-то лекарство, снимающее жар.

Ну, дал – принял. Принял, справедливо рассудив: раз никакого жара у меня не было, повредить не могло. Поначалу я никак не мог взять в толк, как такой умный, эрудированный человек может придерживаться подобных взглядов. Но потом я сообразил, что они просто никогда не видели звездного неба. У них не было оснований для других теорий. И тут мне стало понятно, как много значила астрономия для развития науки и прогресса всего человечества.

Кем бы мы были, если бы мы никогда не видели неба? Сумели бы мы добиться таких успехов? Навряд ли.

Как бы то ни было, я не сдавался и обратил его внимание на то, что граница между умеренным Траболом и тропическим Страболом должна быть гораздо короче, чем между Траболом и полярным Карболом. Это отображено на карте, но не подтверждается проводившимися измерениями на местности. Согласно моей теории, дело обстоит точно наоборот. Это легко проверяется и, судя по отметкам на карте, уже проверялось путем наблюдений и съемок местности.

Он признал, что подобные исследования проводились некоторыми безумцами, а с безумцев какой спрос? Действительно, были обнаружены некие несоответствия, но Данус ловко объяснил это чисто амторианской теорией неравномерности расстояния. Была у них такая вот офигенно состоятельная теория… мои официантки с Земли были бы страшно довольны: пахло Алисой и кроликом.

– Как известно, градус составляет тысячную часть окружности, – начал он излагать эту теорию. Не пугайтесь, он имел в виду исключительно местный, амторианский градус. И местные же ученые, не наблюдавшие за Солнцем, не придумали другого деления окружности, почему-то считали все в тысячах. В отличие от вавилонян с их тремястами шестьюдесятью градусами. – Так вот, любая окружность, независимо от длины, состоит из тысячи градусов. Это-то ты признаешь?

– Ну, как тебе сказать, – ответил я. Соображал, признавать или нет. Насколько уроню себя в собственных глазах как человека, одолевшего колледж и поучившегося в университете. Но увидел, что Данус опять принялся рыться в своих лекарствах, ища что-нибудь посильнее, а потому, мысленно содрогаясь от нелепости такого добровольного признания, горячо выпалил: – Признаю, Данус! Конечно. Я же соображаю пока. Как оно может быть иначе? Градус – одна тысяча от круга.