Но сзади погрохатывал грузовичок. Юлька подняла руку. Машина остановилась.

— Куда тебе? — спросил ее шофер, молодой парень, высунувшись из кабины.

— На вокзал.

Парень подумал, оглядывая Юльку, и сказал:

— Ладно, садись.

Он открыл дверцу. Юлька закинула чемодан в кузов, а узел взяла с собой в кабину.

— Уезжаешь? — спросил парень.

— Во Владивосток, — коротко ответила Юлька.

— Что так?

— Учиться.

Больше он не спрашивал, вел машину, не отрывая глаз от дороги, и только когда Юлька завозилась, доставая деньги, презрительно усмехнулся. Юлька смутилась. У вокзала он помог ей достать чемодан.

Потом грузовик повернул в сторону Хасановки, а Юлька долго смотрела ему вслед.

Пронзительно свистнул приближавшийся паровоз. Волоча вещи, она миновала палисадник и очутилась на перроне. Вдоль платформы не спеша катился длинный товарный состав. На тормозную площадку предпоследнего вагона Юлька бросила узел, потом чемодан. Вскочила на подножку и только тут подумала: «Постой, а в какую сторону?» Но поезд шел правильно — к синим сопкам Хехцира, за которыми где-то далеко было ставшее ей родным село Дмитровка.

Паровоз прибавил ходу, обдало ветром, замелькали шпалы, закружились в хороводе поля, домики пригородных поселков, башенные краны, штабеля кирпичей… И снова, как в детстве, колеса застучали: «К о-ке-ану… к о-ке-ану…»

На полустанке в соседний вагон набились парни и девчата в телогрейках. Кто-то из ребят крикнул:

— Эй, чернявая, чего одна скучаешь?

Но Юлька не шевельнулась.

За полустанком был широкий, местами заснеженный луг, за лугом потянулся реденький лес, как в Дмитровке: там за лугом тоже начинался лес — реденький, тонкий. В апреле он был прозрачным и тихим. И Юльке казалось, что стволы берез и осинок легонько позванивают даже тогда, когда совсем нет ветра.

Она любила лес и летом — шумный, зеленый, пахнущий хвоей. Но такой вот реденький, накануне тепла, всегда был ей так дорог, что перехватывало горло. Наверно, у Юльки что-то общее было с ним.

Юлька вспомнила: давно, в Дмитровке, рисовала такой вот реденький лес. Потом она много рисовала. Вера Андреевна помогала ей. Но лес у нее так никогда и не получался.

Вера Андреевна… всегдашний спутник ребят в туристских походах. Никогда не забыть лета, проведенного в палатках, на берегу океана. Из Дмитровки они шли туда по таежной тропе. Устали, истомились. И как обрадовались, увидев бескрайнюю гладь воды! На скале, куда они поднялись, пекло солнце, раскаленный камень обжигал голые ступни, а внизу ласкала глаз зеленая равнина. «Здесь надо разводить виноград! — сказала тогда Юлька. — Вот там, в той долине!» — «А что, — подхватила Вера Андреевна, — вот вырастешь и приезжай сады разводить».

«И приеду, обязательно приеду», — ответила Юлька. Она представила себе, как однажды пройдет по их тропе усталый путник. Он взберется на раскаленные камни, и камни так же будут жечь ему ступни, но в долине он увидит виноградник.

А вышло совсем не так… Разводить виноград ей не удалось. Токаря из нее тоже не получилось…

Поезд остановился. Рабочие вышли из вагонов и с гамом, смехом, с шутками двинулись по дороге — вверх, к каменному карьеру.

Паровоз потащил состав назад. Юлька заметалась по тамбуру.

Она собралась прыгать. Это заметил старик стрелочник, стоявший у насыпи.

— Не смей! — крикнул он, грозя кулаком.

Но Юлька уже спрыгнула. И напрасно, потому что поезд дальше не шел все равно. Об этом говорило и название остановки: «Карьер». Отсюда возили камень на стройки.

— Жить тебе, что ли, надоело? — напал на нее старик.

— Не сердитесь, дедушка, — примирительно заговорила Юлька, отряхиваясь. — Скажите лучше, сколько километров до ближайшей станции.

— А тебе куда?

— К океану.

— На Владивосток, значит. Да ты что, с вещичками… Туристка?

— Туристка, — безразлично ответила Юлька.

— Тогда вот по этой линии прямо, — показал он рукой.

Подхватив вещи, Юлька не спеша зашагала по шпалам. По обе стороны железнодорожного пути чернели обгорелые пни. В низинах местами лежал снег, а на кочках уже виднелась зеленая травка. Дальше, на сопках, начиналась тайга.

Шум поезда заставил ее сойти с полотна. Шел скорый «Москва — Владивосток». В окнах вагонов замелькали лица. Кто-то махнул ей рукой. Удаляясь, поезд точно вытягивал рельсы в тонкие серебристые струны.

Хотелось пить. Она набрала веток, сложила их между кочек. Потом сунула туда пучок сухой травы, подожгла.

Проклюнулось маленькое пламя. Подымавшийся дым от костра походил на опенок: тоненькая ножка подпирала дымовое облако. Но ветер смял его, и Юльке снова стало грустно. Она достала альбом, перелистнула страницы:

Прошу альбом не пачкать,

Листов не вырывать…

За стихами шли рисунки. Все лес, лес… И до чего смешно выглядит ее лес, летний, зимний, весенний.

Дарю тебе собачку,

Прошу ее не бить…

«Фу, ерунда какая, — нахмурилась Юлька. — На что время тратили…» Она вырвала недописанную страницу, свернула ее конусообразным пакетиком, зачерпнула снегу и поднесла к огню. Однако напиться не удалось. «Растение — посредник между небом и землей», — прочла она на пакетике. И вспомнила, что дальше должно быть так: «Оно истинный Прометей, похитивший огонь с неба…»

Юлька выбросила снег и развернула пакетик. «Поглощенный им луч солнца горит и в едва мерцающей лучине, и в ослепительной искре электричества…» Юлька осторожно расправила на коленях лист с уже подплывшими мокрыми буквами и снова прочитала: «Растение — посредник между небом и землей…» Пить расхотелось. Она посмотрела на костер, подхватила вещи и зашагала вдоль линии.

Глава вторая

1

— Девушка!..

Юльке показалось, что она ослышалась.

— Туристка, стой!

Юлька оглянулась: стрелочник с каменного карьера быстрым шагом догонял ее.

— Костры положено гасить, — окая, сказал старик и принялся сердито затаптывать огонь. — Это тебе не город, а тайга!

— Я же снегом загасила… — попыталась оправдаться Юлька.

— Гасила, да не догасила! Кругом трава сухая, туда-сюда, а рядом линия. Хорошо — дымок заметил.

— Извините. Я пить хотела…

Старик поглядел на Юльку и, подхватив узел с чемоданом, решительно сказал:

— Пойдем. Чаем тебя напою. С лимонником. Пойдем, пойдем, — повторил он. И, не оглядываясь, пошел вдоль насыпи.

Юлька прошла с ним метров сто по линии. Потом они свернули направо к небольшому рубленому домику.

У калитки на Юльку кинулась лохматая с куцым хвостом дворняжка.

— Казбек, назад! — сурово прикрикнул стрелочник и объяснил: — Не бойся, он не кусается.

В домике у старика все сияло: и крашенный светлой охрой пол, и беленые стены, и невысокий буфет с резной отделкой. И даже фотографии на стенах и те выглядели необычно: они были вделаны в тонкие овальные срезы берез.

— Раздевайся, проходи, — сказал старик. — Грешно со старым чайку не попить… И мне веселее будет. Ну, чего ты? Каллистратыч я, может, слыхала? Давно в этих местах работаю.

Юлька сняла пальто и косынку, прошла в комнату. «Теоретическая механика», «Сопромат», — машинально прочла она, глядя на книжную полку.

— Внучек мой инженером хочет стать, — принялся объяснять Каллистратыч. — Когда в армию уходил, учебу в институте бросил, а вернулся, так третий курс одним махом. — Старик запнулся: — эстерном… Сменится на работе, на мотоцикл — и ко мне. Тихо тут, сиди занимайся, а устал — ружьишко за плечо и айда в тайгу.

Разговаривая, он успел поставить на плиту чайник, сходить за перегородку и принести тарелку с ломтиками сала и холодным мясом, миску с солеными груздями, чашки, блюдца, бутыль с лимонником, березовый туесок с медом.