В дневном свете голубизна его глаз меня гипнотизирует, но я почти отрепетировала свой ответ.

– Я не шлюха. Я не дам тебе свой номер.

– Он у меня уже есть.

– И зачем он тебе?

Помолчав, он обводит взглядом коридор, а потом лезет в задний карман джинсов и достает оттуда телефон. Роется в нем, после чего прикладывает к уху.

В моей сумке играет музыка.

Достав свою “моторолу”, вижу входящий с неизвестного номера, и закусываю губу, прежде чем ответить.

– Алло?

Гул в динамике идентичен тому, что нас окружает.

Смотрю в лицо напротив и хочу улыбаться, но слишком волнуюсь, у меня колени трясутся.

– Привет, это Руслан, – говорит Руслан в трубку.

Его голос касается меня со всех сторон. Глаза зажали мои в капкан. Я не отвернусь. Ни за что.

– Привет, – отвечаю беспечно.

– Проснулся, а тебя нет. Расстроился. Как ты, ничего не болит?

– Кое-что болит, – чувствую, что краснею.

Мы говорим об этом посреди коридора!

– Второй раз был лишним, – терзает мои глаза своими.

Я все-таки осматриваюсь по сторонам.

Но в этом потоке всем на нас плевать.

Облизнув побывавшие “под ним” губы, говорю:

– Я выжила.

– Пошли в театр. У меня билеты на сегодня. На открытие сезона.

Я не берусь спрашивать, где он их достал.

У меня опять тахикардия.

Он театрал?

Я тоже…

– Пошли, – шелестит мой голос.

– Тогда в пять тридцать жду тебя на входе. До вечера?

– До вечера.

Он кладет трубку и возвращает телефон обратно в карман.

Ничего не говоря, разворачивается и уходит по коридору, не оглядываясь.

Слушая мертвую тишину в динамике телефона, смотрю ему вслед.

На его поджарую задницу, одетую в потертые джинсы. На то, как он двигается, сунув руки в карманы куртки и опустив голову.

В душе шевелится и волнуется. Адский шепот, как от морских волн, на которые кто-то выплеснул солярку и поджег.

Глядя на дисплей телефона, быстро печатаю сообщение неизвестному входящему:

“Я не люблю розы”.

Наши дни

Оля

– Посмотри, – Маша тычет подбородком мне за спину. – Они еще не в курсе, что после двадцати пяти кожа перестает вырабатывать коллаген.

Обернувшись, вижу кучку девушек, подпирающих барную стойку. На вид им от восемнадцати до двадцати, и все, как на подбор, хорошенькие. Как раз тот самый случай, когда в душе должна скрестись черная зависть.

У меня вырывается смех.

Машка тоже смеется, забираясь на барный стул и кладя на стойку сумочку. Свою я зажимаю подмышкой, усаживаясь рядом.

За нашей спиной танцпол, и от музыки закладывает уши.

– Можно нам что-нибудь покрепче! – кричит Машка бармену, подавшись вперед.

На подруге короткие, блестящие, зеленые шорты и обтягивающая кофта с одним рукавом. Даже если навести на нее прожектор, мало кто поймет, что ее кожа не вырабатывает коллаген уже почти пять лет.

Возникший рядом с ней молодой парень осматривает ее с головы до ног, а потом переводит сверкающие интересом глаза на меня.

Боже, сколько ему?

Отворачиваюсь, чувствуя, что он продолжает пялиться. Понимаю, что мне нужно выпить.

Обстановка тут совершенно неформальная, и хотя у моего платья вырез почти на полспины, я чувствую себя так, будто собралась на свадьбу или в ресторан, но чего-то более неформального “на выход” в моем гардеробе нет. В двадцать три я стала женой городского чиновника. Это очень дисциплинирует.

Отпечаток нашего разговора пульсацией отдается в виске.

Чтобы избавиться от нее, беру в руку слоеный шот, на поверхности которого голубое пламя.

– Что это такое? – спрашиваю хрипло.

– Да все равно! – отрезает Маша. – Нам еще два таких, – показывает бармену два пальца с острыми красными ногтями.

Отлично.

– За встречу, – объявляю, и мы опрокидываем сразу по два шота.

В моем случае эффект почти мгновенный.

После третьего шота танцпол за спиной кажется в сто раз гостеприимнее, и мозги перестают реагировать на музыку вокруг, как на бессвязный грохот.

Мы делаем селфи. С шотами, без шотов, со вспышками и без. Она делает прямую трансляцию для своих соцсетей, и я не возражаю. Моя публичность стремится к нулю. Вряд ли кто-то узнает меня, запивающую шоты коктейлями, а если и узнает, пошло оно все к черту.

Машка рассказывает о том, как чуть не попала под депортацию из Германии в тот год, когда у нее закончилась студенческая виза, и ей пришлось срочно искать себе мужа, потому что назад она решила не возвращаться. Потом был второй муж, и оба, по ее словам, были “ничего”.

Несмотря на легкость тона, все это не история Золушки. Несмотря на всю ее беспечность, все эти рассказы звучат слишком поверхностно, будто в детали вдаваться она не хочет.

– Ты с ними не общаешься? – спрашиваю, собирая со спины волосы и перебрасывая их на плечо, потому что мне становится жарко.

– Бог с тобой! – смеется Маша.

– А третий? – спрашиваю ее.

– Третий?.. – осушив еще один шот, она смотрит на стойку перед собой, а потом отодвигает в сторону волосы и показывает длинный шрам, который пересекает ее голову вдоль линии волос за ухом.

– Ого… – бормочу.

Посмотрев на меня, она улыбается и говорит:

– Я кошка… у меня восемь жизней.

Ее подбородок вздрагивает, и я кладу руку на ее плечи.

– Маш… – шепчу растроганно. – Что случилось?

Тряхнув головой, она опрокидывает еще один шот, и я делаю то же самое, хоть мне и предыдущих было выше крыши.

– Я хотела подработать в клубе, танцовщицей. Денег было в обрез, нашла объявление в интернете. Продавались новенькие стрипы. Ну, знаешь… такие туфли…

– Я не такая древность.

Машка хихикает.

– Поехала по адресу, чтобы их забрать. Продавец – красавчик. Бицепсы, кубики… хоккеист, на пару лет меня моложе. Подающий надежды молодой лев. Оказалось, стрипы от его бывшей девушки остались. В общем, он на меня запал. Я на него тоже. Отсосала ему, как положено…

Давлюсь новым коктейлем.

Она снова хихикает, и в ее глазах озорство, которое через секунду сменяется потерянностью.

– Поженились через неделю. Его взяли в сборную из какого-то затрапезного клуба. Муж – хоккеист сборной, вау… – продолжает она. – Их там пичкали всякими пищевыми добавками, и еще черт знает чем. Тестостерон зашкаливал. Он еще и психованный оказался. Ответственность давила, боялся сломаться. Я не знала, чем ему помочь, у нас менталитеты разные. А потом он меня начал шпынять. То я шлюха, то проститутка, хотя я… пыталась забеременеть, ужины ему готовила. Ну а потом он совсем с катушек слетел. Ревновал ко всем, начал бить…

– Ма-ша…

– Два раза изнасиловал…

– Господи… – к глазам подкатывают слезы.

Глажу ее по волосам, не пытаясь останавливать. Я вдруг понимаю, что ей нужно высказаться.

– В последний раз избил так, что пришлось вправлять челюсть. И нос тоже. В больнице пролежала два месяца, а когда вышла, подала в суд. Ко мне сразу пришли адвокаты с мировой, предложили компенсацию. Огромную. Очень боялись огласки.

– А ты?

– Взяла, – смотрит на меня с горькой усмешкой. – Мне всегда нос не нравился. Зато, теперь новый.

По моим конечностям проносится холод. Такой, будто все это произошло со мной, но правда в том, что я даже и близко не могу представить, каково это. Даже приблизительно!

– Ох… Машка… – накрываю ее ладонь своей. – Ты домой вернулась? – высказываю свою догадку. – Насовсем?

– Угу… – кивает. – Хочу открыть школу иностранных языков. Крутую. Давай со мной?

– Мы пьяные, Маш… – трясу головой. – Кто так дела решает?

– Девочки, – улыбается она, как кошка.

– Девочки пришли кутить, – напоминаю и спрыгиваю с барного стула.

Взяв ее за руку, веду к танцполу, и где-то на этом пути мои мозги совершенно отключаются.