— Нужно особый характер иметь — для командования. У меня, должно быть, такого характера нет. И вообще армия не для меня.

— Почему?

— Один француз сказал, что, пока существует армия, пассивное подчинение должно быть в чести, но само существование армии — явление прискорбное.

— Не очень понятно сказано. Почему — прискорбное?

— Ну хотя бы из-за пассивного подчинения.

— Такой вы свободолюб?

— Я хочу сам распоряжаться своей жизнью.

— Вам что, все равно при каком режиме жить?

— Нет, отчего же. Я противник эксплуатации.

— Ну раз так, в чем же дело?

— Я все-таки подумаю еще денек-другой.

— Ну как угодно, — холодно сказал Гай, обернулся, поманил Иванова с лошадьми. — Едем в Кармалинское. Нужно найти подходящий дом для совещания.

Через полчаса они были в селе, поехали по главной улице, высматривая дом побольше. Как всегда, это был поповский дом возле церкви. Гай велел Иванову найти коменданта штаба Сушко, чтобы тот договорился с попом о постое, сам поехал к западной окраине села, откуда завтра отряды пойдут к Майне. На окраине он остановил коня и долго смотрел на уходящую вдаль проселочную дорогу. Что ожидает завтра в конце пути? Скорее всего, бой с белыми за Майну. И сколько ни думай, исход этого боя яснее не станет, ибо о белых неизвестно ничего — сколько их, есть ли бронепоезд, артиллерия, кавалерия. Завтра Тоникс пусть идет всем эскадроном до самой Майны и только с окраины пошлет в Майну разведку.

Подъехал Сушко, доложил, глядя в сторону, что в поповском доме сняты для постоя две комнаты — большой зал и спальня. Поехали к дому; Гай велел Иванову послать связных в отряды, сообщить о месте совещания, а самому после обеда быть на улице и встречать прибывающих командиров. Вскоре Сушко позвал обедать — попадья накрыла стол возле летней кухни под большой липой. Гай подивился ее щедрости — чего только не было на этом столе!

За столом уже сидели Воробьев и Иванов, с аппетитом уплетая закуски.

— Графинчик бы спросить у попадьи, — засмеялся Воробьев.

— Вот уговоришь командиров на совещании — я тебе сам поставлю, — серьезно сказал Гай, усаживаясь за стол.

— После обеда только немцы пьют, нам бы до, — все так же весело говорил Воробьев.

— Ладно тебе смеяться, — сердито сказал Гай. — Я на тебя очень рассчитываю сегодня. Ты должен убедить всех, что без штабов воевать нельзя.

— Они будут против, каждый сам себе голова. Штабы для них — от царской армии остаток.

После обеда Сушко принес в зал стулья, расставил вдоль стен. Через некоторое время в комнату стали заходить командиры. Полным составом пришли члены следственной комиссии — Лившиц, Самсонов, Панов, Андрианов, Зейфен, сели рядком, косясь на иконы с зажженной лампадкой. К пяти часам собрались все, расселись, закурили, лампадка поплыла в волнах сизого дыма. Гай с Воробьевым сидели за столом посредине комнаты.

— Сегодня надо обсудить вот что, — Гай встал, одернул китель, оперся руками на стол, обвел взглядом сидящих вдоль стен командиров и членов следственной комиссии. — До сих пор мы воевали по-партизански. Каждый отряд действовал сам по себе, сам решал, кто им будет командовать, когда и как ему драться. Нередко получалось — кто в лес, кто по дрова. Отряды должны быть собраны в кулак, чтобы вместо плохо связанных друг с другом отрядов были четко организованные армейские части. Нужно, чтобы командиры частей назначались вышестоящим начальником и никто не имел права его смещать. И самое главное — сегодня договориться о безусловном выполнении всех приказов, без всяких обсуждений и митингов. Если мы не покончим сегодня с партизанщиной, то нам не избежать поражений от белых. Единственный выход — свести отряды в полки, разбиться на батальоны, роты, взводы. Кроме того, в полках должны быть созданы штабы. Сейчас у нас не хватает людей для штабов. Выйдем из окружения — попросим штабников у Первой армии. Полки, артиллерия и кавалерия составят сводный отряд, который в дальнейшем, по выходе из окружения и пополнении новыми частями, организуется в регулярную дивизию. Прошу высказываться по существу вопроса.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Гай подождал некоторое время, взглянул на Лившица. Тот решительно встал:

— Товарищ Гай говорит дело! Давно пора нам кончать с партизанщиной, от которой один вред и никакой пользы. По любому поводу у нас митингуют, как будто это не армия, а цыганский табор. У белых в армии больше порядка, хотя классово это разнородный материал. А мы, являясь пролетарской армией, не можем организоваться, чтобы стать грозной боевой силой. Митинг — это средство выражения классовых интересов, но не место для обсуждения боевых приказов. Это нужно помнить каждому бойцу, я не говорю уже о командирах. А у нас сами командиры созывают подчас митинг, чтобы обсудить приказ. С этой практикой надо решительно и безжалостно кончать! Все мы должны помнить призывы товарища Ленина к укреплению дисциплины и созданию крепкой революционной армии. Пролетарский боец должен проявлять полную сознательность в этом вопросе, не быть анархистом. Без этого нам не одолеть классового врага.

— Легко тут бросаются словами — «партизанщина», «анархия». И к каким порядкам нас зовут? — Прохоров пересунул по поясу на живот маузер, обеими руками оперся на него. — А зовут нас к тем порядкам, против которых мы революцию делали! Товарищ Гай скучает по царской армии, где он был офицером. Революция дала нам право сообща решать важные вопросы. А товарищ Гай с подпевалой Лившицем хотят похерить то, что мы завоевали в революции.

Сознательный пролетарках всегда выбирал себе достойных вожаков. Сам Гай был выбран командиром Самарской дружины эсеров, А теперь, когда он стал командиром Сенгилеевской группы отрядов, ему не по душе революционные порядки, ему подавай все то, что было в проклятой царской армии: слепое выполнение приказов, полки, батальоны, штабы, назначение командиров. Я уверен, что настоящие революционные командиры не пойдут на лишение права голоса. Товарищ Гай хочет, чтобы бойцы снова стали бессловесными солдатами, которыми можно помыкать как хочешь. Это у вас не выйдет!

— Правильно говоришь! — поддержал Прохорова Устинов. — В отрядах командиров должны выбирать, бойцы лучше знают, кто хороший командир, а кто плохой.

— Разговор не только про это идет, — встал из угла Андронов. — Выборность — это наше право. Но нужно организовывать полки, а потом дивизию, товарищ Гай правильно говорит. И еще одно — про выполнение приказов. Приказ нужно выполнять любой ценой, это первое требование для революционного бойца. Если этого не будем делать — это и есть партизанщина, Прохоров, против этого не пойдешь.

— Еще один подпевала вылез! — насмешливо сказал Прохоров. — Заведет Гай свои полки и дивизии — от революционных порядков рожки да ножки останутся, ты хоть это сообрази, — Прохоров повернулся к Андронову, постучал себя согнутыми пальцами по лбу.

— Я соображаю, что не Гаю, а тебе власти хочется, — жестко сказал Андронов. — Воюешь ты в основном с бабами да самогонщиками, вот тебе с этим расстаться не хочется. Тебя не только военная, любая дисциплина пугает. Как где петухи да куры кричат, точно знай — это отряд матросов в бой вступил.

В зале засмеялись, кто-то сказал: «Точно говорит, едри его в корень!»

— Когда надо, матросы себя покажут! — вскинулся Прохоров. — Если из ваших рук только кормиться, то давно бы с голоду околели.

— Ты эти самостоятельные заготовки брось, — сказал твердо Воробьев, — а то мы начнем к стенке ставить таких заготовителей.

— Ты нас не пугай. Мы классово себя ведем, отбираем только у кулаков излишки и, где надо, готовы ответ держать.

— Вот ты Лившицу и будешь давать объяснения! — сказал Воробьев.

— А вы не понимаете, что для Гая военная часть — машина, а он ее хозяин, — твердил свое Прохоров.

— Я считаю, что полки и штабы организовывать нужно, — вступил в разговор Жданкин. — Этого от нас и Советская власть требует. Должно быть единое командование и полный порядок. Чтоб из полка шло снабжение продуктами и боеприпасами — вообще всем, что нужно. И пополнения давали взамен раненых и убитых из полка.