музыкальным явлением века.

Мы хотели бы оформить аренду зала в ближайшее время, поскольку

посещением консерватории должна завершиться наша конференция.

Заранее благодарны Вам.

Виленский С.С. (подпись)

Председатель общества «Возвращение», член Комиссии при Президенте

России по реабилитации жертв политических репрессий

Послесловие

Оглядываясь назад, я вижу, что обязан многим людям, без чьей

поддержки реабилитация моего отца была бы, наверное,

безнадежным делом. Переломным моментом во всей этой

истории стало, конечно же, исполнение Рудольфом Баршаем

отцовского Реквиема на IV конференции «Сопротивление в

ГУЛАГе», которое можно считать настоящим чудом.

Возможность исполнения почти все время висела на волоске, но

когда прошла первая репетиция, я и моя мать, наконец,

успокоились. Тут-то нам и принесли газету со статьей

Прохоровой «Трагедия предательства». Надо сказать, что мы все

последние месяцы ожидали какого-то удара, но все равно эта

статья была для нас как удар грома.

К моей матери вызвали скорую помощь, и на концерте она не

была. Я тоже собирался остаться дома, но в последний момент

передумал. Мы оба не сомневались в том, что концерт будет

сорван.

И многие люди, которые сочувствовали нам и которых мы

пригласили, испугались и не пришли.

Но концерт состоялся. Так случилось, что на исполнение мы

ехали вместе с Р.Б. Баршаем и попали, вдобавок ко всему, в

чудовищную автомобильную пробку. Мне запомнилось, что

Рудольф Борисович был абсолютно спокоен.

Потом этот концерт и репетиции к нему стали эпизодами фильма

«Гений зла», снятого Иосифом Пастернаком (приз «Сталкер» за

лучший неигровой фильм на IX Международном фестивале

правозащитного кино).

А.А. Локшин

29 января 2004 г.

Постскриптум

Два интервью, не вошедшие в фильм

Я благодарен И.С. Пастернаку, любезно предоставившему мне тексты интервью, взятых

им у И.Л. Кушнеровой и В.С. Попова и не вошедших в его фильм «Гений зла». Оба текста

публикуются с небольшими сокращениями. Содержание интервью И.Л. Кушнеровой

отчасти пересекается с ее тремя письмами, приведенными выше. Примечания в

квадратных скобках сделаны мной. – А.Л.

1. Говорит Инна Львовна Кушнерова:

Александр Локшин – это имя я впервые услышала (вернее

увидела) на афише Большого зала консерватории в Москве в 1944

году. А что ещё исполнялось в этом концерте – я не помню. Ну,

меня заинтересовало имя, которое я никогда не слышала, и я

увидела, что будет исполняться симфоническая поэма на слова

Симонова «Жди меня». На это стихотворение уже было написано

много песен, и мне было интересно, как это можно сделать

симфоническую поэму. Поэтому я пошла на этот концерт. Что

меня поразило – что у молодого композитора такая… такое

оркестровое мастерство, а кроме того, что сочинение было

трагическим. Я подумала: как же так – в стихах говорится «Жди

меня и я вернусь, только очень жди» – значит, от этого всё

зависит. Ну а потом я поняла, что всё-таки тысячи женщин очень

хорошо ждали, но никто не вернулся. И вот такое было тяжёлое

состояние, трагическое сочинение. Но после исполнения

композитора вызывали на сцену, аплодировали. Вышел молодой

человек – высокий худой блондин в очках. Я пошла за кулисы

поздравить его. Поздравила, сказала, что мне очень понравилось

сочинение. Всё. А потом, через некоторое время я увидела в

консерватории (я тогда была студенткой консерватории)

объявление: «Состоится государственный экзамен –

коллоквиум». И кто принимает участие, и там было тоже имя

Александра Локшина. Я решила пойти. Этот экзамен обычно

происходил в кабинете директора консерватории. Это огромный

кабинет с роялем, и там собиралось всегда много публики.

Студенты приходили послушать, как другие отвечают. Это был

такой интересный экзамен. Тебя могут спросить о чем угодно –

по теории, по истории, по инструментовке, всё, что касается

музыки и не музыки тоже. И вот, значит, ему задали вопрос – он

ответил, ему задали ещё вопрос – он ответил. В общем, сначала

студенты стали все улыбаться, потом и комиссия стала

улыбаться. Это был настоящий фейерверк, это блестящие ответы

на все вопросы, которые ему задавали.

Нет, [симфоническую поэму Локшина «Жди меня»] не помню. Я

слышала ее один раз.

Это потом уже Александр Лазаревич мне рассказал, что это

второе исполнение, а первое исполнение состоялось в

Новосибирске [в 43 г]. Исполнял оркестр под управлением

Мравинского и вступительное слово говорил Иван Иванович

Соллертинский. (Это замечательный был музыковед, который

очень поддерживал и помогал Шостаковичу.) И он сказал очень

такие хорошие слова по поводу этого сочинения [Локшина] –

что-то вроде того: «Запомните этот день. Вы слышали сегодня

музыку гениального композитора». Что-то вот в таком плане. К

сожалению, к этому времени [т.е. ко времени сдачи коллоквиума]

Иван Иванович уже умер и никак не мог поддержать

композитора.

После коллоквиума я также подошла и поздравила. Всё, на этом

всё, казалось бы, кончилось. Но через некоторое время мы

узнаем, что нам дают нового преподавателя. Новый

преподаватель – Александр Лазаревич Локшин. Мы удивились,

потому что совсем молодой, думали: ну чему он нас может

научить, когда у нас столько старых преподавателей. Но наши

страхи оказались напрасными совершенно. И я к нему попала

сразу в класс чтения партитур, класс инструментовки и

музыкальной литературы. Музыкальная литература – это

групповое было занятие. Он нам играл разную музыку – тогда не

было CD, были только пластинки – но в основном он исполнял

это сам, либо с Мишей Мееровичем. И он не только нам музыку

показывал, он приносил книжки авторов, которые жили в это

время. Когда мы изучали импрессионистическую музыку, он

приносил нам альбомы, репродукции с картинами

импрессионистов. В то время в Москве негде было это

посмотреть, потому что музей Нового Западного Искусства был

просто закрыт, а в музее Изобразительных Искусств – он тоже

был закрыт, потому что там была выставка подарков Сталину. И

много лет это было. Так что вообще западную живопись негде

было увидеть. Мы были очень рады, мы очень много от него

получали. Он блестяще проводил эти занятия, он был весь в

музыке.

Я не могу показать, как он играл. Но вы знаете, что когда ему

что-то нравилось, какой-то фрагмент, – он не только его играл, он

и пел. И, мы уже потом узнали, [он пел], если там красивая

гармония или красивый поворот, или модуляция красивая.

Потом, когда мы сами слушали музыку, мы говорили: «Ну, это

тую». Ему не хватало рояля, он ещё голосом это добавлял.

Нет, это [как Локшин пел] я вам не покажу. А вот в классе

инструментовки, скажем, мы делали так: значит, бралось

сочинение для фортепьяно и надо было его оркестровать, сделать

оркестр. И мы сначала с ним [Локшиным] обсуждали. Вот он

спрашивал: «Какие инструменты я здесь могу услышать и как

здесь, что здесь?» Значит, обсуждали, потом я это писала,

приносила ему и он что-то исправлял, что-то показывал. Это

было очень интересно, тем более перед этим я училась у других

преподавателей по инструментовке. Я не могу даже сравнивать

эти занятия, насколько много они мне дали. И потом даже, когда

я играла какие-то сочинения, я всегда думала: а как это может

звучать в оркестре? Так что эти вот занятия – это мне мои знания,