Яков смотрит на меня презрительно, и уголок его рта чуть подрагивает.
– Поверьте, Мария Викторовна, вы не хотите, чтобы я озвучил причину при всех. – Говорит он дерзким тоном.
– Позвольте мне решать, чего я хочу, а чего нет, Петрунин, – отзываюсь я ровно.
Я поворачиваюсь к Артему, но он свирепо смотрит мимо меня на одноклассника.
– Что здесь происходит? – слышится вкрадчивый голос, и любопытная толпа мгновенно расступается.
По коридору к нам идет директор школы – Владимир Олегович. Невысокий крепкий мужчина средних лет. В неизменном сером пиджаке и строгом галстуке.
Дети вокруг заметно робеют, некоторые предпочитают вовсе убраться по добру по здорову.
Директор окидывает холодным взглядом драчунов, меня, стоящую между ними и собравшихся учеников.
– В чем дело, молодые люди?
Повисает тишина, прерываемая голосами, доносящимися с первого этажа.
– Я спрашиваю вас, господа, в чем дело? – повторяет он почти шепотом. В притихшем коридоре каждое его слово прекрасно слышно.
Артем набирает в грудь воздуха.
– Петрунин неуважительно отозвался об учителе.
Владимир Олегович приподнимает брови.
– Вот как? О ком?
Повисает молчание, но оба парня переводят взгляды на меня, и директор понимающе хмыкает. Я чувствую, что мои щеки заливает краска.
– А ты, значит, у нас рыцарь, Милановский, – скептически говорит Владимир Олегович.
Артем выдерживает его взгляд, но меня смущает то, как насмешливо смотрит на меня Петрунин. Можно ли думать, что всегда такой спокойный и рассудительный Артем полез в драку просто так?
– В мой кабинет, Петрунин, живо, – командует директор и поворачивается к Артему, – что до вас, Милановский, ваши благородные порывы не оправдывают безобразной драки в школьном коридоре.
Тучный Яков проходит мимо Артема, намеренно задев его плечом. Толпа медленно расходится. Звенит звонок на урок. Артем наклоняется за рюкзаком.
– Дай посмотрю. – Опускаюсь на корточки рядом с ним и вглядываюсь в его лицо. – Нужно приложить что-то холодное, иначе будет синяк.
Артем молчит. Его все еще потряхивает от злости.
– Все в порядке, – тихо отзывается он, – у меня сейчас химия, я пойду. Не волнуйся.
Я удерживаю его за рукав.
– Что произошло, расскажешь?
Он смотрит на меня мгновение, качает головой.
– Все в порядке, не переживай.
Артем ласково касается кончика моей косы, спадающей на плечо, и уходит, оставляя меня посреди коридора с плохим предчувствием.
Когда я возвращаюсь домой в этот же день, предчувствие меня не оставляет. Мною владеет особое нежелание находиться в квартире Андрея, но я переступаю через собственные чувства, захожу в лифт и поднимаюсь на шестой этаж. Вхожу почти неслышно.
Пахнет чистящими средствами для паркета – с утра я успела протереть полы, куртка Андрея висит на вешалке, на полу брошена барсетка. Я поднимаю её, вытираю дно рукой и ставлю на узкий столик.
Неспешно снимаю шубу, встряхиваю, чтобы расправился красивый темный мех, тянусь за вешалкой и краем глаза вдруг ловлю какое-то движение в тени коридора.
Внезапный иррациональный страх заставляет меня замереть на месте. В темноте коридора я четко вижу чью-то черную фигуру. Она отделяется от стены, бесшумно скользит ко мне, и тут вспыхивает свет.
Я вздрагиваю всем телом. В коридоре стоит Андрей.
– Ты меня напугал, – говорю я.
Его лицо в тени, я не могу понять, в каком он настроении, но спину сводит легкая судорога, заставляет мышцы напрячься и выпрямиться.
Андрей подходит ближе. Руки его засунуты в карманы брюк, походка слегка развязная.
– Как прошел твой день на работе?
– Как обычно, – настораживаюсь. Муж никогда не интересовался моей работой.
Губы его сложены в полуулыбку, но глаза не улыбаются. От такого контраста становится не по себе.
Муж пристально меня разглядывает, потом протягивает руку и мягко снимает с меня шапку. Темные волосы тут же рассыпаются по плечам. Он протягивает массивную, жилистую ладонь и проводит по волосам пальцами.
Внутри меня все сжимается. Мне становится душно под взглядом Андрея, и я делаю неосознанный шаг назад.
Он подмечает это, и губы его растягиваются еще больше.
– Когда ты стала носить распущенные волосы? – вдруг спрашивает он.
Его вопрос заставляет меня вздрогнуть. В памяти мелькает яркое, словно росчерк кометы на темном небе, воспоминание склоненной темноволосой головы и тепло руки, прикасающейся к моей длинной косе.
«– Расплети.
– Зачем?
– Твои волосы очень красивые. Ты очень красивая…»
Сглотнув, отвечаю:
– Недавно.
Его взгляд скользит по моему лицу, опускается вниз, и я чувствую, как краска начинает отливать от лица. Уши странно закладывает.
Андрей быстрым движением сдергивает с меня теплый широкий шарф. Он с мягким звуком падает к моим ногам. Муж делает шаг вперед, я вижу, как слегка раздуваются его ноздри, он втягивает в себя запах моих духов, морозный стремительно тающий в квартире аромат зимы и мокрого меха.
– Андрей, я… не ждала тебя сегодня рано. Мне нужно приготовить ужин.
– Успеешь.
Он несколько долгих секунд гипнотизирует меня взглядом, а потом медленно тянет глубокий вырез свитера с плеча.
Я закрываю глаза, чтобы не выдать отвращения, которое накрывает меня с головой. Андрей с силой дергает свитер, в полной тишине раздается треск, и мягкая ткань соскальзывает с меня. Руки машинально прижимают свитер к груди, но муж резким движением расцепляет их.
– Андрей…
– Тихо.
Брошенное шепотом слово обжигает шею, я содрогаюсь от ощущения дыхания на коже, сдавливает сухое горло. Он обеими руками обхватывает меня, словно медведь громадными лапами, нависает, наклоняется ко мне. Я быстро высвобождаю руки из свитера, болтающегося на талии, а потом с силой отталкиваю от себя Андрея.
Муж делает два неверных шага назад, я ещё успеваю заметить до крайности удивленное его лицо, а потом с ужасом осознаю, что сделала.
На секунду меня сковывает такой страх, что путается сознание, а потом я срываюсь с места. Предприняв отчаянную попытку прыгнуть мимо застывшего в изумлении Андрея на лестницу, я не рассчитываю свои силы.
Одним слитным тягучим движением муж хватает меня поперек туловища и валит на пол. Резкая боль обжигает левую половину лица: я ударяюсь о нижнюю ступеньку лестницы скулой.
– Что ты сделала? – шипит Андрей, хватая меня за руки.
Его голубые глаза темнеют от бешенства, он крепко прижимает меня к полу, полностью лишая способности двигаться.
Под тяжестью его тела я не могу пошевелиться, дышать становится все тяжелее, в голове пульсирует боль.
– Отпусти меня…
Мой жалкий скулеж заставляет его ухмыльнуться, а потом я вижу в его глазах холодную сталь и знакомое мне удовлетворение. На меня наваливается вязкая безысходность.
Я зажмуриваюсь и стараюсь представить, что меня нет.
***
Следующее утро я провожу в безуспешных попытках справиться с собой. Прихожу на работу совсем рано. Заспанный охранник с раздражением открывает массивный засов на воротах школы. С неба сыплется снежное крошево, мороз приятно охлаждает лицо, но голова после встречи со ступенькой лестницы болит нещадно.
Я ни на чем не могу сосредоточиться, стискиваю дрожащие пальцы, отвечаю на вопросы учеников невпопад и почти их не слушаю. Все мои силы уходит на то, чтобы не начать биться в истерике посреди класса. Внутри меня словно скручена тугая пружина, готовая выстрелить в любой момент, крепче стискиваю пальцы, пытаюсь дышать медленно и глубоко, но на глаза то и дело наворачиваются слезы.
Дети сидят притихшие, смотрят на меня с оттенком изумления и испуга, а я могу только глотать длинные паузы и контролировать собственное лицо.
К концу пятого урока мне кажется, что еще немного, и меня разорвет изнутри. Говорить уже совсем нет сил, даю десятому классу изложение и смотрю в окно. Меня посещают мелькающие тошнотворные образы вчерашнего вечера, проведенного мною в боли и унижении, и слезы неконтролируемой волной брызжут из глаз.