© Михайловская Т.Г, 2023

Не надо смотреть из космоса – оттуда не видно. Посмотри из окна электрички – уже кое-что можно заметить. А лучше выйди и оглядись. То, что вокруг, это и есть земля. Например, вон тот луг у ручья, полускрытого ивами.

Прежде – не на моей памяти – здесь была запруда и стояла мельница. Мельник, как положено, знался с водяными и лешими, оттого мука получалась тонкая, чистая, а хлеб из неё вкусный и сытный, долго не черствел, и даже отруби пахли сдобой. Крестьяне везли сюда на подводах зерно, а увозили муку, ржаную – с ближних полей, и пшеничную – с дальних, и у мельника всегда водились денежки.

В низинку выгоняли лошадей в ночное, а сразу за полем у ручья бабы садили капусту, и кочаны родились все плотные, гладкие, что твой арбуз. Когда на рассвете осеннего дня 1812 года лихой французский драгун в один скачок перемахнул ручей, полетели кочаны во все стороны из-под копыт его гнедого жеребца, а одна подкова сорвалась, упала и ушла в рыхлую огородную землю. Подкова эта спасла жизнь драгуну: пока искал кузнеца, да пока тот подковал коня, опоздал он в штаб с бумагой, а когда прибыл туда, то застал там панику, стоны раненых и умирающих – русское ядро угодило прямёхонько в лагерь, именно в штабную палатку. Chàir a canon, пу-у-шечное мясо…

Сто пятьдесят лет спустя здесь уже ни мельницы, ни запруды, и на много вёрст окрест, то есть километров, никто хлеба не сеет, не печёт, ни чёрного, ни белого – крестьян нет, и подвод нет, и коней нет, а от кузнецов одна фамилия осталась, да и полей, которые пахать, тоже нет. Вся земля поделена на квадратики по шесть соток и роздана городским – кому для выживания под огурцы и картошку, а кому для отдыха под шезлонг и железные заборы.

Но есть ещё луг у ручья, полускрытого ивами? Есть.

Но через двадцать лет, и его уже нет. От прежней маленькой Гео уцелела лишь счастливая подкова французского драгуна, её отрыл на капустной грядке старый дачник и прибил у крыльца.

В старые добрые времена всякое дерево было в почёте. Это нынче всё из металла и пластика сооружают, а прежде всюду дерево применяли. Из липы ложки да плошки резали, а из лыка её лапти плели. На бересте грамоты писали, из неё же туески для ягод готовили, а из берёзовых прутьев вязали веники для бани. Осина хорошо на плетень шла, а из ивы знатные розги получались. Колоды дубовые пчелиному рою домом становились, а дубовые венцы царскому терему на постройку брали. Словом, каждому дереву своё назначение было.

До тех пор было, пока один заполошный царь не вздумал часом корабельным делом заняться. Разведал через учёных мужей, что в дальних странах большие корабли из кедра изготавливают и потому кедр этот дороже золота ценится.

«Не годится золотом за дрова платить, – решил царь. – Золото нам самим пригодится, а деревьев у нас вон сколько. Ежели хорошо поискать, то в какой-нибудь тайге отыщется этот самый кедр».

И послал он ватагу молодцов в далёкую тайгу искать столь нужный кедр.

Но молодцы вернулись ни с чем. Бросились царю в ноги, не вели казнить, вели миловать, нет в далёкой сибирской тайге никакого кедра, одни сосны стоят, и конца и края им не видать.

Рассвирепел царь, не поверил молодцам, плохо искали вражьи дети, велел их для позора сначала сечь, а потом всем головы срубить. Ну, это дело нехитрое, быстро справились.

Царь тем временем вторую ватагу молодцов послал в даль сибирскую с той же целью. Но и те вернулись пустые, кедра не сыскали, сосны, говорят, там растут, из них и избу рубят, и колыбель ладят, а про кедр никто и не слыхивал.

Залютовал царь, велел молодцов сначала для позора сечь, а потом четвертовать. И с этим привычным делом легко справились.

Третью ватагу молодцов послал царь в тайгу и на дорогу кулаком погрозил, мол, без кедра не возвращайтесь, а не то сами знаете что. Знаем, царь батюшка. Великое твоё дело без казни не делается.

Только эти молодцы посмекалистей прежних оказались. Увидели, что кедр в тайге вовсе не произрастает, а только сосны, могучие, впятером не обхватишь, и решили царю вместо кедра представить эти самые сосны. С великим трудом одну на землю повалили, прицепили к саням и так, волоком, к царю доставили. «Вот тебе, царь батюшка, сосна, наш сибирский кедр, ежели хорошо обстругать, то точно корабь получится, не хуже чужеземного».

Царь сосну оглядел, шагами своими измерил, на глазок прикинул, на молодцов только зыркнул, мол, ну, шельмы. Те стоят, не дышат, участи своей ожидают.

А царь про них уже забыл, в уме арифметику складывает: сколько можно золота сэкономить, если вместо привозных брёвен свои использовать. Много получается!

Развеселился царь. «Пиши указ, – велит дьяку, что за ним по пятам с пером и бумагой длинной ходит. – С сего дня повелеваю считать сибирскую сосну кедром и звать так при всякой коммерции. А буде кто звать сосну прежним её именем, того сечь розгами прилежно…»

Как услыхали молодцы про то, что розгами сечь будут, сразу в ноги царю повалились:

«Помилуй, царь батюшка, неразумных нас, от неведения, не от злого умысла…»

«Пошли, шельмы! – закричал радостно царь. – И каждому по чарке и серебряный рубль в награду!»

С тех пор так и повелось – орешки кедровые грызём, а про сосну молчок. Ах, корабельная она, колыбельная…

В древности было всего семь чудес света, потому что мир тогда был очень маленьким и край света был рядом. Сейчас, наверное, их больше, но я помню своё чудо, которое, возможно, никто и чудом не назовет. Было это так.

Довелось мне ехать из Твери на Валдай на машине. Где-то уже за Торжком свернули мы на боковую дорогу. Проехали километров пять и уперлись в деревню. Впрочем, ”деревня” это сильно сказано. Несколько домов, вросших в землю, потемневший от времени колодец домиком – вот и вся деревня.

Дел у меня, в отличие от моих попутчиков, никаких не было, погода стояла чудесная, и я решила погулять по опушке за деревней. Заброшенное поле поросло сорной травой и, прогретое солнцем, цвело во всю свою непаханную ширину. От земли поднимался парной воздух, отчего мне вскоре сделалось душно, и я нырнула под сень мохнатых елей. Едва заметная тропинка повела меня вглубь леса.

Я прошла сырой и сумрачный орешник и уже хотела повернуть назад – ведь так легко заблудиться в незнакомом лесу – но тут открылся неожиданный просвет между деревьев и что-то забелело в отдалении. Раздвинув кусты, преграждавшие мне путь, я выбралась наружу и обомлела. Передо мной была огромная поляна, обнесённая высокими мраморными колоннами, точно забором, и вымощенная каменными плитами. Колоннада сходилась к мощному дворцу, тоже с колоннами по фасаду, а на противоположной от дворца стороне колоннада расступалась, образуя своего рода вход или въезд, видимо, когда-то здесь были ворота. Сверху солнце заливало всё мягким переливчатым сиянием, отчего белизна камня казалась ещё ярче, а зелень травы между плит будто нарисованной. Ни одного человека не было поблизости, ни малейшего следа присутствия людей. Так иногда в кадрах хроники запечатлён бывает найденный в джунглях древний храм или столетия назад покинутый город, раскопанный в лесах Амазонки. Стоят они в пустынности своей, поражая припозднившихся первооткрывателей.

Так же и я с изумлением и страхом смотрела на это странное великолепие, не решаясь тронуться с места. Наконец, всё-таки преодолев внутреннее суеверное чувство, медленно и осторожно я двинулась в обход, от колонны к колонне. Кое-где мраморная облицовка отвалилась и, должно быть, ушла в почву, и был виден природный известняк. Дворец, большой барский дом, пострадал более, чем колоннада: он был обшарпан донельзя, и мерзкая народная брань испохабила его цокольный этаж. Во всём здании не уцелело ни одного окна, они были заколочены чем попало. Верхний балкончик, обращённый прямо на восток, на восход солнца, давно рухнул, торчали только балки.