Тут уж Веньку подкинуло к самому потолку и, можно сказать, об него расплющило.

- Может, хватит над мальцом измываться? – закричали все на домового и бросились скалку у него отнимать.

Но Добрыня скалку держал крепко и цепко.

- Неучи вы! – кричал он, грозно размахивая своим оружием, - Это же экспорт! Тьфу, экспромт! В смысле, эксперимент!

- Что за экскремент? – переспросила непонятливая бабка Нюра.

- Проверка, - пояснил домовой, - То есть опыт. Провожу взаимосвязь между Вениамина Ивановича летучестью и силой произведённого мною удара. То есть как высота и угол подъёма зависят от громкости звука и уровня его звуковых децибел.

- Де… что? – тихо поинтересовалась Нюра у бабки Матрёны, - Ничего не понимаю, что говорит.

- Дебил, говорит, - объяснила ей бабка Матрёна.

- Кто?

- Про себя это он. Очень само-критичный.

- Само-вольные вы что-то! – рассердился домовой, - Само-управством занимаетесь! Мешаете само-учить!

- Учи! – фыркнула Матрёна, - Кто не даёт?

- Я и учу! – сказал Добрыня, - Ты теперь, Вениамин Иванович, туда-сюда по воздуху ногами пройдись и руками загребай, как вёслами.

- Не могу-у-у, - проскулил из-под потолка Венька, - Не получается.

- От Данилова-дантиста вон как по всей избе удирал, еле тебя поймали.

- Так я его щипцов испугался!

- Стало быть, Вениамин Иванович, придётся тебя как следует напугать.

- Это ещё зачем?! – возмутилась бабушка Серафима.

- Исключительно для дела. Вениамин Иванович, он ведь от стуку воспаряет, а от испугу туда-сюда летать начинает. Факт, наукой непознанный и необъяснимый, но установленный фигурально и доказанный экспериментально. Лично мной.

- Экс… пери…, - забормотала бабка Нюра, - опять ничего не поняла.

- А чего тут понимать-то? – встряла бабка Матрёна, - Испугаем сейчас Вениамина Ивановича до полусмерти. Он со страху-то штаны перепачкает и торпедой от нас усвистит.

В общем, стали все по очереди Веньку пугать и страшным страхом стращать. Исключительно для дела. Никакой-такой личной неприязни.

Глава 16. Страшный страх, ужасный ужас.

Первым вызвался пугать Пантелеймон.

- Мне ещё на станцию за почтой…, - извиняющимся тоном объяснил он, - тороплюсь очень. Так что, Вениамин Иванович, не обессудь.

Пантелеймон подставил поближе табуретку. Залез на неё прямо в лаптях. Шевелюру зелёную растрепал как следует. И потянулся к Веньке ушибленным носом, со временем пожелтевшим и похожим теперь уже не на сливу, а больше на сухой осенний лист.

- Р-р-ры-ы-ы!!! Страшно?

- Хи-хи!

- Не стра-а-ашно?!

- Да кто тебя боится, дурья башка? Ты даже с собственным домовым справиться не можешь! – не выдержала бабка Матрёна, - А ну, дай я страшный страх покажу!

Матрёна подхватила юбки, оттолкнулась ногой, ввинтилась юлой в воздух, затрясла щеками:

- Бр-р-р-р-р-р!!!

- Хи-хи-хи!!! – захихикал Венька.

- А вот так?

Она растянула руками в стороны свой и без того огромный рот. Оскалила кривые зубы. Высунула толстый малиновый язык.

- Ш-ш-шашно? – прошамкала шепеляво.

- Хи-хи-хи!!! Ха-ха-ха!!! – затрясся от смеха Венька.

- А вот я сейчас такой ужас устрою!

Бабка Нюра схватила со стола деревянную ложку и принялась размахивать ею перед самым Венькиным носом. Не дождавшись нужного результата, облетела его со всех сторон и стала этой самой ложкой тыкать Веньку в его упитанные бока.

- У-у-ужа-а-асно-о-о?!!! – ведьмой выла над Венькиным ухом бабка Нюра.

- Ужа-ха-ха-ха!!! – смеялся Венька, - Ужасно щекотно! Ха-ха-ха!!!

- Какая-то побочная реакция, - задумчиво почесал в голове Добрыня, - Вместо сильного страха у подопытного возникает неудержимый смех…

- Сейчас я Вениамину Ивановичу стихи свои почитаю, - предложила свои услуги бабушка Серафима, - Очень кошмарные. Из раннего.

Она торжественно встала посреди избы. Руку отвела в сторону – вошла в образ. И завыла толстым басом:

Буря мною небо кроет, как чурбан меня вертя.

Поломает, не отстроит. Испугайся ты, дитя!

Полоумная старушка жуткой юности твоей

Врежет страшной колотушкой,

И прискачет…

- М-м-м-м-м…, - Серафима закатила к потолку глаза, целиком погрузившись в поиски забытой рифмы, - Пантелей? Дуралей?

- Бармалей! – подсказал с потолка Венька, - Вы снимать-то меня отсюда, хи-хи, будете?

- Последнее средство! – подскочил с лавки домовой, размахивая своей мухобойкой, - Представь, Вениамин Иванович, что ты муха!

Добрыня размахнулся, что есть силы, и…

Бам-м-м-м-м-м-м-м!!! – прокатилось по небу, стекая вниз, к земле, и отскакивая горохом от крыши.

- Ты, Д-д-добрыня, д-д-давай не д-д-дури, - дрожащим голосом попросила Серафима.

- И не ду-ду-думаю…, - тоненьким голоском ответил ей Добрыня.

Ба-ба-бах-х-х-х-х-х!!! – ударил за окном ещё один страшный раскат грома.

- Что творится! – пропищала бабка Нюра и от испуга залезла к Матрёне за пазуху.

А творилось, и правда, что-то невообразимое.

Венька, который только что неподвижно висел в воздухе и пошевелиться не мог, вдруг отлепился от потолка. Взмахнул руками, словно легкокрылая бабочка. Пролетел над Матрёной. Щёлкнул по носу Добрыню. Сделал круг над горницей. И спокойно приземлился на лавку рядом с бабушкой Серафимой.

Трам-тарарам-м-м-м-м-м!!! – прогремело, разорвалось в потемневшем небе, и избушку враз накрыло грозой и тёплым летним ливнем.

Глава 17. Люблю грозу…

- Тук-тук-тук, - барабанил, отстукивал морзянку дождик по звонкой черепичной крыше.

- Так-так-так, - поддакивали льдинки-градинки, весело барабаня в окно.

- Тик-так-тик-так, - добросовестно отсчитывала время жаба Анисья, - Ква-ква-ква!!!

И так легко от всего этого стало Веньке: от чистого дождя, умывшего землю; уютного жабьего кваканья и похрапывания лешего Самсона; запаха Серафиминых блинов и ватрушек; надёжных и верных друзей, рассевшихся рядом на лавке…

Так стало Веньке легко, и хорошо, и весело… Его прямо распирало всего от этого веселья и лёгкости, от земли отрывало, тянуло ввысь… Хотелось летать, парить, кружиться в невесомом танце…

- Э-э-э-э-э-э-эх!!! – залихватски крикнул Венька и даже свистнуть попытался, но не получилось с первого раза, - Йо-хо-хо!!!

Он оторвался от лавки. Покружил над столом, вокруг горницы. Пролетел мимо печки. Поцеловал Серафиму в щёку. Помахал всем рукой и вылетел из избы вон.

- Куда? – выскочила на крыльцо Серафима, - Простудишься!

- Лечить не будем! – погрозил Веньке из печной трубы Добрыня, - Сам заболеешь, само-лечись!!!

И спрятался в трубу обратно – дождь вокруг лил нешуточный.

- Вернись, Вениамин Иванович! - упрашивали через форточку Матрёна с бабкой Нюрой, - Такая непогода! Промокнешь, радикулит заработаешь или воспаление лёгких!

- Инфлюэнца! – поправлял их домовой, - Плеврит, бронхит и дефтерит!

Только Веньке до этих инфлюэнцей не было никакого дела.

- Я скоро! – весело крикнул он и рванул в небо, навстречу ливню и чёрным грозовым тучам.

Дождь омывал его ласковыми струями, вспышки грозы освещали путь. Но Веньке совершенно было не страшно. Он ведь сразу, как только гром ударил, всё вспомнил и обо всём догадался. Ветродуйная бабушка. Девочка Прося. Грозовых дел мастер.

- Верь в себя, - сказала в тот раз баба Дуня.

Вот Венька и поверил.

- Поверил! – крикнул он, пролетая мимо тёмного, налитого дождём облака, на котором резвилась, размахивая во все стороны лейкой, Авдотья Свиридовна.

Баба Дуня послала ему воздушный поцелуй, но отвлекаться от дела не стала – слишком большая в этот раз у неё была лейка, и очень уж много надо было вылить из неё воды.

- Поверил! – окликнул он могучую фигуру Гераклида Аполлоновича, размахивавшего своей огромной кувалдой.

Грозовых дел мастер одобрительно кивнул и жахнул хорошенько по наковальне.

Тр-р-р-р-рам-та-ра-рам!!! Ба-бах-х-х-х-х-х-х!!! – прокатилось по всей округе.