- А кто такие, по-вашему, люди?! – возмущённо вскричал домовой, - Те, у кого две руки, две ноги, посередине живот для еды?!

- А если у меня две руки, а нога одна? – обиженно прозвенела из яблони Агриппина Селивёрстовна, - Я, что ли, нелюдь? Или полулюдь?

- Не нога у тебя, а рыбий хвост, - резонно заметила бабка Матрёна, - Значит, рыба ты, а не человек.

- Полурыба! – уточнила дотошная бабка Нюра, - Сверху-то она всё же с руками. Как настоящая женщина.

- Почему «как»? Я и есть настоящая! – упрямилась тётя Груша, - А хвост вообще не в счёт. Главное, чтоб душа была в человеке.

- А у тебя есть? – продолжала насмехаться Матрёна, - Где ж она? Что-то не видать отсюда.

Русалка растерянно взглянула на Матрёну, неуверенно похлопала себя по животу, по пухлым бокам.

- Сердце у меня есть! – вдруг обрадовалась тётя Груша, что-то там у себя, в русалочьем теле, нащупав и определив, - Стучит, как отбойный молоток! Кто хочет удостовериться и послушать?

- Я! – выскочил вперёд Добрыня, - Я хочу послу…

- У-у-у-у-у-у-у-ух!!! – ухнуло, пронеслось, упало из середины неба.

- Бах-х-х-х-х-х-х-х!!! – шмякнулось об землю с диким грохотом.

- Е-е-е-э-э-э-ох-ох-ох!!! – застонало, запричитало, заревело бурными рыданиями.

- Что?! Что такое?!! Что случилось?!!!

Все бросились к горемыке Самсону, окружили, стали гладить по трясущейся голове, обнимать, слёзы утирать и тёплым одеялом укутывать.

- А где ж Анисья? Куда ты, олух, свою принцессу подевал?

- Е-е-е-э-э-э-ох-ох-ох!!! – ещё пуще принялся рыдать и убиваться леший, - Е-е-е-э-э-э-ох-ох-ох!!!

С превеликим трудом удалось выяснить, что Анисья оказалась никакой не принцессой, а пустомелей и вертихвосткой. И не было у неё никакой любви к Самсону изначально. Потому что единственное, что она в жизни любила – своё тухлое болото. А лешего просто использовала – как опору и средство быстрого передвижения. Неохота ей было самой к месту жительства прыгать, свои лапы в грязи пачкать и мозоли на них набивать.

- Вот ведь гадина! – возмутился Добрыня и, словно позабыв всё, о чём он только что с таким упоением толковал, повернулся с нравоучением к Веньке, - Ты, Вениамин Иванович, не влюбляйся никогда и ни в кого. Даже не вздумай!

Глава 5. Глупости и неразумности.

- Глупости это всё! – неожиданно заявила Матрёна.

- Что глупости? – насторожился Венька.

- Любит… не любит… плюнет… позабудет… картошка… козья ножка… вздохи при луне…

- Ну, давай теперь ты, Матрёна, - разозлился домовой, - Умную мысль скажи!

- Я уже говорила, никто не слушал.

- А ты ещё раз скажи!

- Мечта Вениамину Ивановичу нужна для полёту.

- У меня есть! – выкрикнул Венька, - Синее море!

- Нормальная нужна.

- У меня нормальная!

- Это тебе так кажется… по малолетству и неразумности. Сам не знаешь, о чём надо мечтать.

- Мечтать надо о великом, - согласился с Матрёной Добрыня.

- Хочешь, как я, водолазом стать? – заискивающе заглянула Веньке в глаза бабка Нюра, - Чтобы вместе в гидрокостюм залезть, скафандр напялить…

- Скафандр у космонавта, - возразил Добрыня, - Кстати, хорошая мысль! Может, тебе, Вениамин Иванович о космосе помечтать немножко? Или, как я, о мухах?

- Чего о них мечтать? – возмутилась бабушка Серафима, - Мух и без твоих мечтаний везде навалом!

- Так я ж мечтаю их всех перебить! Чувствуешь разницу? Ощущаешь?

Серафима разницу не ощущала и не чувствовала.

- Ты бы, Вениамин Иванович, побольше об уроках мечтал, - посоветовала она Веньке, - об оценках отличных, грамотах всяких и примерном поведении.

Предложенная Серафимой мечта была, конечно, великой и практически несбыточной. Но брать её на вооружение Веньке почему-то совершенно не хотелось.

- Может, я всё-таки про море немножко помечтаю… синее… солёное… жёлтый песок на берегу.

- Глупости! – возразила Матрёна, - Давай лучше, как я, балериной…

- Я мальчик. Какая ж из меня балерина?

- А какой из Нюрки водолаз? Тут так мечтать надо, чтобы не сбылось! В этом вся хитрость!

«Зачем тогда она вообще нужна, мечта эта? – печально подумал Венька, - Если не сбудется…»

И сразу ему стало скучно. Расхотелось летать. И мечтать. И думать о чём-либо. Он присел на крыльцо рядом с тоскующим Самсоном, привалился к его мохнатому боку и даже как будто задремал.

Глава 6. Сыр-бор и страсти-мордасти.

А вокруг в это время кипели нешуточные страсти.

Каждый спешил Веньке мечту сочинить получше и позаковырестее.

Для начала Добрыня предложил принять Веньку в общество мухобоев и даже готов был на собственные сбережения приобрести для него отличную, последней модели, мухобойку.

- «Муха кверху брюхом» называется, - объяснял всем домовой, - Ручка из ивовой лозы. Рабочая поверхность из конского волоса. Бьёт без промаха. Сама. В смысле, самонаводящаяся. Как почувствует от мухи тепловое излучение… как нагреется… как распалится…

- Сейчас я распалюсь! – пригрозила Добрыне бабка Матрёна, - Прихлопну тебя, как насекомое. Нет, чтобы путное чего выдумать!

- Что попутное? – раздалось из-за забора, от калитки, - Я как раз на станцию, за почтой. Может, надо чего по пути?

Узнав из-за чего сыр-бор, Пантелеймон с охотой подключился к общему собранию:

- Пусть он почтальоном стать возмечтает. Оформится в правлении, как положено. Будет каждый день на станцию за газетами ездить.

- А ты за него зарплату будешь получать, - усмехнулась бабушка Серафима, - Знаем мы тебя, тебе лишь бы ничего не делать, а деньгу загребать лопатой.

- Какой лопатой? – обиделся Пантелеймон, - Всего лишь маленьким совочком. Посмотри на мой костюм выходной. Даже пуговицу не на что купить. У меня и денег-то нет.

- А у Вениамина Ивановича будут! – вновь вмешался Добрыня, - Потому что я ему придумал таку-у-ую мечту!

- Ха!!! – скептически сказала бабка Нюра в полном к Добрыне недоверии.

- Банкиром Вениамин Иванович будет, - продолжал домовой, игнорируя бабку Нюру как неразумную, - Будет сидеть себе в кресле, ноги на стол. А деньги будут сами на него с неба сыпаться.

- Что-то я, сколько летала, - засомневалась бабка Матрёна, - денег в небе не видела.

- Не там летала, значит, - хихикнула бабка Нюра, - не теми маршрутами.

- А ты, выходит, теми! То-то, я смотрю, у тебя денег куры не клюют.

- Да у неё кура вообще только медные яйца несёт, - встряла в разговор Серафима.

Лучше бы, конечно, она этого не делала.

Потому что тут-то и началось самое интересное.

С криком «моя кура! что хочет, то несёт!» бабка Нюра кинулась на Серафиму. Матрёна подставила ей подножку, Нюра шмякнулась оземь и проехала на пузе до самой яблони. Тётя Груша заголосила, будто её режут. Добрыня вытащил из-за пазухи колотушку и принялся исступлённо долбить себя по затылку.

Пантелеймон в сердцах сплюнул, стеганул что есть сил кнутом Василия. Василий затрубил нечеловеческим голосом, подпрыгнул в воздух вместе с телегой. Телега загрохотала, заскрипела всеми четырьмя колёсами.

Такой получился тарарам!!!

В довершение картины жаба Анисья, вернувшаяся со своего болота, задрала морду кверху и громко проквакала тринадцать раз. Потом немного подумала и ещё один маленький квак добавила.

Глава7. Сорок семь часов пополудни.

- Это что ж получается? – спохватилась бабушка Серафима, - Тринадцать часов с половиною? А у меня обед не готов…

- Не-е-е…, - успокоил её Добрыня, - Не с половиной. Час с четвертью, не больше.

- А по-моему, полпервого, - высказала предположение бабка Матрёна.

- Ты уши-то прочисть! – пискнула осмелевшая Нюра, - Четырнадцать раз она квакала. Значит, ровно двенадцать часов пополудни. И ещё два.

- Неровно! – прозвенела из яблони тётя Груша, - Неровно ты квакаешь, Анисья! Плохо! Ну-ка, давай ещё раз!

Анисья задрала морду и послушно проквакала снова. Сорок семь раз подряд, а то и все сорок восемь. Чем запутала всех окончательно.