Серафима была терпелива.

- Ты, главное, радость большую представь. Как будто она у тебя вот тут, прямо перед глазами.

Венька зажмуривался и представлял себе море – синее, огромное, до самого горизонта.

- Теперь глаза пошире распахни и стремись к этой радости. Тянись к ней всей душой.

Венька выпучивал глаза, что есть силы. Щёки раздувал. Набычив лоб, вытягивал туловище в струнку.

- Да ты не животом тянись, а душой! Где у тебя душа-то?

Про это Венька ничего не знал. Даже приблизительно не догадывался. Он хлопал себя по бокам, груди, коленкам. Недоумённо пожимал плечами.

- В пятках у него душа, - комментировала происходящее бабка Матрёна, - Совсем ты его своей радостью запугала.

Так уж с самого начала повелось, что посмотреть на Венькины упражнения все собирались. И каждый считал своим долгом помочь Веньке дельным советом.

- А давай я тебя с крыши столкну, - участливо предлагал Добрыня, - Ка-а-ак дам тебе пинка! Ты ка-а-ак полетишь!

- Две простыни между собой надо связать, - озабоченно пищала бабка Нюра, - Так, чтобы длинная верёвка получилась. Потом одним концом к Вениамину Ивановичу прикрепить. Другой через яблоню перебросить. И ка-а-ак ухватиться всем вместе! Ка-а-ак потянуть!

- Ага! – колокольчиком звенела из яблоневой кроны тёти-Груша, - Через себя перекидывай и тяни! А моё дерево не трожь!

Приезжал на своей телеге Пантелеймон. Тоже хотел поучаствовать.

- Вот, - смущаясь, говорил старый возничий и протягивал Веньке огромную связку весёлых, разноцветных воздушных шаров, - Может, так попробуешь?

Венька хватался крепко-крепко за толстый шнур. Пыхтел, подскакивал, семенил и отталкивался ногами. Шары стремились в небо, переливались, шуршали надутыми боками над Венькиной головой. Волочили его вперёд, тщётно пытаясь оторвать от земли.

- М-м-м-да-а-а!!! – Пантелеймон чесал в зелёной голове и задумчиво смотрел в то самое небо, куда никак не удавалось подняться Веньке, - Маловато купил. Сэкономил. В следующий раз сразу сто штук возьму!

Веньке оставалось только горько вздыхать.

- Не печалься! – успокаивала его бабушка Серафима, - Всё со временем придёт. Всё получится. Главное – к радости стремиться и крылья не опускать.

Крылья! Были бы они у Веньки, и разговору не было бы!

Глава 2. Крылья из воска и разбитый нос.

- Хочешь, я для тебя с Корябы перьев понадёргаю? – предложил неутомимый на выдумки Добрыня, - Воском их все промеж собой склею, тебе к спине примотаю…

- Ага! - криво усмехнулась Матрёна, - Сказал ерунду! Воском!

- А что? – с подозрением покосился на неё домовой.

- Что-что! Взлетит Вениамин Иванович к самому солнышку…

- Хорошо!

- Солнышко воск нагреет…

- Ещё лучше!

- Воск-то от нагрева расплавится…, – фыркнула Матрёна, - А ещё учёный…

- Это я знаю! – не желал сдаваться домовой, - Температура расплавления воска три тысячи пятьсот шестьдесят четыре градуса по Цельсию-Фаренгейту. И его переплавление означает переход из полутвёрдой фазы в полужидкую, то есть…

- Бросил бы ты, Вениамин Иванович, вообще это дело, - встрял в Добрынино заумство Пантелеймон, - Разве по земле ходить плохо?

- Хорошо, - согласился Венька, - Только на земле не полетаешь…

- Да зачем тебе летать-то? На твёрдой земле, оно надёжнее. Не упадёшь!

- Не упадёшь… хо-хо-хошь! – засмеялась, закудахтала бабка Матрёна, - Ты на свой нос-то посмотри!

- Это несчастный случай! – рассердился Пантелеймон, - С кем не бывает!

- Со всеми бывает, - неожиданно поддержал Пантелеймона Добрыня, - Вот со мной тоже был случай. Очень несчастный. Шёл я как-то по земле, шёл… шёл, значит, я, шёл… по родной земле, по матушке, шёл я… долго шёл… всё шёл, шёл, шёл…

- Куда шёл-то? – пискнула бабка Нюра, - Чего искал?

- Неважно, - махнул рукой домовой, - Не об этом сейчас речь. Главное, шёл я по твёрдой земле. Не летел! А шёл! Шёл своими ногами. Шёл себе и шёл…

-Ну, шёл ты, - Пантелеймон заподозрил в словах Добрыни какой-то подвох, но пока ещё не понимал, к чему он клонит, - И что?

- И то! Шёл, шёл, а потом – раз! – и упал!!!

- Тьфу ты! – прямо-таки взбесился возничий, - Вечно вы, домовые, с вашими шуточками!

- Это не шуточки, – усмехнулся Добрыня, - а, можно сказать, правда жизни. Иногда и на земле люди себе в кровь носы разбивают. А бывает, в небо взлетают живы-живёхоньки, целы-целёхоньки и парят там себе в полной безопасности.

- Э-э-эх! – горестно махнул рукой Пантелеймон.

- Е-е-е-э-э-эх-хо-хо!!! – эхом отозвалось, прогремело и прокатилось по всей деревне.

Из-за Серафиминого дома медленно и плавно выплыл, задевая брюхом кроны деревьев, мохнатый зелёный дирижабль. На спине у дирижабля расселась, задрав морду к небу, абсолютно счастливая жаба Анисья.

Глава 3. Любовь и картошка.

- Это что ж такое творится, и как же это прикажете понимать?!

Бабушка Серафима всплеснула от удивления руками, наблюдая невиданную доселе картину.

Матрёна, увидав этакое безобразие, застыла мраморным изваянием, широко раскрыв свой кривозубый рот.

Бабка Нюра, наоборот, рот захлопнула, губы крепко сжала и глаза изо всех сил зажмурила, чтобы они на такое окаянство не смотрели.

Добрыня весело потирал руки в предвкушении скандала.

Венька спрятался за Добрыню.

Тётя Груша скрылась в яблоневых ветвях, чтобы её, не дай бог, не заметили.

- Е-е-е-э-э-эх-хо-хо!!!

Самсон – а это был именно он – облетел вокруг яблони, сделал лихой вираж над сараем, чиркнул толстым животом по Матрёниной макушке и весьма довольный собой приземлился у дома, перед крыльцом.

- Е-е-е-э-э-эх-хо-хо!!! – воскликнул он в третий раз, поцеловал в макушку Анисью и обвёл присутствующих тупым влюблённым взглядом.

У Веньки от зависти аж живот свело и в боку колотьём закололо.

«Это что ж такое выходит и получается?! Какой-то Самсон… дикий леший, к тому же безмозглый… тварь болотная, упырь окаянный… а вот поди ж ты… над землёй парит, как птица невесомая… а я?!!!».

- А ты, Вениамин Иванович, тоже в кого-нибудь влюбился бы, что ли…, - как будто отвечая на невысказанный Венькин вопрос, философски заметил Добрыня.

- Зачем? – не понял Венька, - И в кого?

- Да в кого угодно! – беспечно махнул рукой домовой, - Хоть в бабку Матрёну! Или, вон, в Нюрку! Невест тут полная деревня.

Матрёна возмущённо покрутила пальцем у виска. Нюрка покраснела всем своим крошечным личиком и чуть в обморок от избытка чувств не упала. А Серафима набросилась на домового с упрёками:

- Ты чему ребёнка учишь? Любовь – это тебе не картошка!

- Ну, да, - согласился Добрыня, - у картошки крыльев нет, она не летает.

- У картошки клубни, - поделилась своими агрономическими познаниями бабка Нюра.

- И ботва, - вставила бабка Матрёна.

- А на ботве колорадский жук, - добавила Серафима.

- Вот он как раз летает, - вспомнила Нюра, - Потому как крылья имеет.

- Тьфу на вас! – рассердился Добрыня, - Разве ж Вениамин Иванович на жука похож?

-Ну, вообще-то…, - прищурив глаз, бабка Нюра пригляделась к Веньке, - Есть что-то такое… немножко…

- А при чём тут жук и Вениамин Иванович? – спохватилась Серафима.

- При том, что мы Вениамина Ивановича летать учим! Забыли? А окрыляет что? Любовь! А вы раскудахтались: жуки! картошка! Тьфу на вас ещё раз!

- Е-е-е-э-э-эх-хо-хо!!!

Самсон оттолкнулся огромными лапами от крыльца и взмыл в воздух вертикально, как ракета.

- Ква-а-а-а-ха-ха-ха!!! – весело подпрыгнула на его башке Анисья и вцепилась покрепче в густую зелёную шерсть.

- Что и требовалось доказать! – провозгласил Добрыня, проводив влюблённую парочку взглядом, - Видали, что любовь с людьми творит?!

Глава 4. Полурыба и коварная жаба.

- Ты уже и Анисью в люди записал? – усмехнулась бабка Матрёна.

И все её дружно поддержали. Потому что рассматривать жабу в таком ключе как-то не очень получалось.