- Рва-а-аный?!!!

- Ну, ладно, штопаный. Всё равно чулок.

- А ты… ты…

За дверью послышалась какая-то возня и приглушённое пыхтение. Посыпались мелкие частые удары – бум-бум-бум, бам-бам-бам, блямс. Что-то упало, покатилось. Потом всё стихло. Превозмогая оторопь и страх, Венька тихо-тихо приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь.

То, что он увидел, повергло его в шок и полнейшее изумление.

Посреди комнаты, на коврике, сидела вполне себе очухавшаяся бабушка Фима. Платье её было изрядно помято и потрёпано и задралось почти до самых колен. Фартук весь изгваздан и съехал куда-то набок. Косынки не было вообще. Вместо неё Фимину голову украшал давешний Симин тюрбан из вафельного полотенца. Самой же Симы почему-то нигде не было видно. Бабушка Фима была в комнате совершенно одна. Одна-одинёшенька. Одинокая как перст.

- Заходи-заходи, внучок, - пропела она, услышав скрип двери, - Не бойся.

Венька нерешительно протиснулся в дверь и застыл, не отваживаясь двинуться дальше.

- А… где…

- Сима-то? – уточнила догадливая старушка, - Да вот же она!

-Где? – не понял Венька.

- Ну, вот же, прямо перед тобой!

Венька повертел вокруг себя головой. Заглянул за печку. Присел на корточки и посмотрел под стол. Никого.

- Господи! – бабушка Фима с кряхтением поднялась на ноги, подобрала с пола валявшуюся там цыганскую Симину шаль и набросила её себе на плечи, - Неужель не понял?

Венька лишь отрицательно помотал головой.

- Раздвоение личности у меня! Я тебе и Фима, я тебе и Сима! Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!

Глава 9. Двойная личность.

Всё-таки оставались ещё у Веньки сомнения. Не ломает ли эта Фима перед ним комедию? Может ли такое быть, чтобы две такие разные личности уживались в одном-единственном человеке?

- А мы и не уживаемся, - пробурчала старушка, - Сам видишь. Ругаемся, каждый день по пять раз.

- Значит, всё-таки не унёс Симу ветер? А то я было так испугался…

- Я ж тебе не Мэри Поппинс, чтоб по ветру на зонтике колыхаться. Мне для полёту штиль нужен. То есть полная ясность и в небе чистая голубизна. И зонтика у меня нету. Сломался. Починить некому.

Бабушка поглядела на Веньку со значением, будто чего-то от него ожидая. Но Венька зонтики чинить не умел, намёки не понимал, поэтому и красноречивые старушкины взгляды совершенно проигнорировал.

- Как же всё-таки так? – никак не мог он взять в толк, - Чтобы и Сима, и Фима одновременно?

- Не одновременно, - терпеливо пояснила старушка, - а по очереди и по настроению. Радость в душе накопилась, просит полёта или шалости какой, так это, значит, я сегодня Сима. Дела одолели, суп требуется сварить аль пол подмести – Фима я. Фима как она есть. Мы друг друга, как бы это сказать…

Она прищёлкнула досадливо пальцами, подбирая вылетевшее из памяти слово. Потом прислушалась к чему-то внутри себя. Кому-то кивнула согласно головой.

- Да-да, спасибо! Дополняем и уравновешиваем! Уравновешиваем мы друг друга, вот! А вообще-то меня Серафимой зовут. Это по святкам. А по батюшке – Ферапонтовна. Выходит, Серафима Ферапонтовна я. Твоя бабушка. Вот так!

…Посуда давно была уже вымыта и сложена Фимой в сундук. И пол подметён. И жаба Анисья несколько раз из-за окна дребезжащим голосом вопила. Напоминала, что ночь на дворе и честные люди все давно уже спят.

А Венька с Серафимой Ферапонтовной всё сидели рядышком на лавке и тихие разговоры вели, о смысле жизни и всяких родственных делах беседовали.

- Как там Ванятка поживает? Здоров ли? Дюже ли богат? – спрашивала Веньку Серафима и кокетливо поправляла выбившийся из-под тюрбана голубовато-седой локон.

- Ванятка? – переспрашивал Венька, - Это кто ж такой? Не знаю.

- Ка-а-ак?! – Серафима всплёскивала сухонькими, похожими на птичьи лапки, руками и шутливо грозила тонким пальчиком, - Отца родного не знаешь? С глаз долой, из сердца вон?

- Отца знаю, - по обыкновению рассудительно и серьёзно отвечал ей Венька, - Только его Иваном Вениаминовичем зовут.

- Ну! Я и говорю, Ванятка. Ванюша, Ивашка, племяш мой любимый, озорник. Я ж Маруське, мамаше его, прихожусь сестрой многоюродной. Тебе, значит…

Серафимовна Ферапонтовна запрокинула к потолку лицо и принялась усердно шевелить губами, подсчитывая все ближние и дальние колена в её кривой и весьма разветвлённой родственной цепи.

- Тебе я, выходит, семиюродная бабушка.

Венька так далеко в родословные дебри никогда ещё не забирался. Поэтому и не мог оценить всей важности семиюродного родства. Бабушка как бабушка. А уж семи… или семидесятиюродная… какая, собственно говоря, разница?

Глава 10. Имена и маски.

- Имечко вот только у вас… Сер… Фер… понтовна, - спотыкаясь и тормозя на каждой букве, пожаловался Венька, - Пока выговоришь, язык сломаешь. Можно я буду звать вас просто Сима? Как раньше.

- А как же! – подпрыгнула от радости старушка, - Конечно! Валяй! Давай! Называй!

И закружилась, завертелась в весёлой кадрили, дробно топоча ногами и припевая в такт:

- Си-ма, Си-ма, Сима-Сима-Сима!

Но тут же как будто вдруг споткнулась, осеклась, застыла на месте и печально повесила голову.

- А что же Фима? Чем тебе Фима плоха? Имя-то какое! Как песня. Фи-и-и-ма-а-а…

- Ква-ква-а-а-а-а!!! – жалобно подхватила за окном изрядно уже промёрзшая жаба Анисья, - Ква-а-а!!!

- А ну кыш, отсюдова, нечисть!

Фима погрозила окну маленьким кулачком. Отвернулась. Схватилась за метлу.

Но тут же эту метлу со стуком отбросила и обернулась к окну с широкой озорной улыбкой.

- Анисьюшка! Свет очей моих! Радость моя болотная! Что сидишь там, скучаешь? Давай к нам! Петь будем, танцевать, веселиться!

Старушка резво кинулась распахивать окно, чтобы впустить полуночную жабу. Вытянула вперёд руку, ухватилась за щеколду… Но вдруг рука её слабо повисла, взгляд погрустнел.

- Вон! Пошла вон! – прокричала она, пятясь от окна, - Нечисть болотная!

«Этак и я с ними вместе того и гляди рехнусь», - с тоской подумал Венька.

Между тем на лице старушки Симина и Фимина маски начали сменять друг друга с ужасающей, какой-то феерической быстротой.

- Спать! – строго приказывала Веньке Фима.

- Куролесить! – вопила Сима ему в самое ухо.

- Завтра с петухами вставать, - ворчала Фима, - воду носить мне поможешь, грядки от сорняков полоть…

- Летать научу! – многообещающе подмигивала Сима, - На кисельную реку сгоняем! С Горынычем тебя познакомлю. Хоть он человечишко, конечно, так себе, пустой.

Венька не знал, кого слушать. Спать ему ложиться или танцевать? Песни петь или по воду тащиться? Он сидел на лавке, как замороженный истукан, и ждал, когда же всё это закончится.

Оно и закончилось. Как всё когда-нибудь кончается на свете.

- Уф-ф-ф!!!

Утомившись от самой себя, раздвоенная бабушка вновь превратилась в целую Серафиму Ферапонтовну, выдала Веньке чистое полотенце, велела хорошенько умыться и зубы почистить как следует.

- Укладывайся! – показала ему на печку.

- Мне бы…, - засмущался Венька, - Мне в другом каком-нибудь месте. Очень уж я высоты и жара боюсь.

На самом-то деле вспомнился Веньке рассказ Пантелеймона. Как его домовой с печки столкнул. Вдруг и его тоже… об скамейку носом… Будет Венька, как возничий, ходить с синей сливой посреди лица.

- В другом так в другом, - Серафима возражать не стала и постелила ему на лавке, у стены.

Венька снял штаны, футболку, аккуратно положил их на стул. Кеды поставил рядышком, около лавки. И, отчаянно зевая, повалился головой на мягкую пуховую подушку.

- А домового нашего не бойся, - ласково дуя ему в лоб, прошептала Серафима, - Он у нас тут смирный. Мухи не обидит. Не то что доброго гостя…

Глава 11. Мужичок в пиджачке и лакированных штиблетах.

Может, приснилось это Веньке. Может, привиделось. А может, на самом деле так оно и было, как есть. Только ровно в час ночи, лишь громко один раз проквакала Анисья, к лавке, на которой тихо и мирно задрёмывал Венька, подошёл прямо по воздуху… нет, скорее, подкрался на цыпочках мужичок.