последователей от обета целомудрия и отшельнической жизни. Вместо этого он требовал от них уважения к собственности, обуздания своих инстинктов, желаний и страстей. Чувство мести и ненависти надлежало изгнать из сердца. Его последователи должны непрестанно стремиться к тому, чтобы путем самоотверженной любви ко всем людям без исключения смягчать земные горести и страдания. Буддийская теология рассматривает нирвану как достижение такого состояния, при котором стирается грань между личным и безличным. Переводя эти постулаты на язык современных концепций загробной жизни, можно сказать, что нирвана, требующая для своего достижения огромных духовных усилий, предполагает не уничтожение жизни или сознания, а только погашение влечений и страстей. В десятой книге священной Ригведы - древнейшего индийского сборника гимнов в честь ассуров - могучих богов говорится о том, что после смерти взор умершего мчится к солнцу, дыхание - к ветру, речь к огню, а кровь - к воде. Таким образом здесь поэтизируются стихии, которые персонифицированы древнеиндийскими божествами. Генезис веры в переселение душ восходит, судя по всему, к доарийским временам, когда в долине Инда обитали дравидские племена. В национальном индийском эпосе "Рамаяна" рассказывается о Джанаке царе Видеха. Джанака полагал, что, подобно жертвенному огню, душа возносится до небес, а оттуда вместе с дождем падает на землю. Когда человек умирает, он уносит с собой всю совокупность прижизненных поступков, называемых в индуистской мысли кармой, определяющей судьбу человека. Буддисты отмечали, что со смертью в жизненном процессе завершается всего лишь фаза полнолуния, а вовсе не само течение жизни. Связую-щая.душа, заряженная позитивной кармической силой, вознесется в мир высших существ. Отягощенная же негативной кармической силой, она обречена возродиться в еще более низком царстве. Древние греки обращали все свое внимание на жизнь, а смерть представляли себе лишь как продолжение этой жизни, хотя и унылое. Тема смерти в античной философии имела различные истолкования. Можно полагать, что смерть не есть зло, потому что она не конец бытия. В той же мере возможно и другое направление мысли: смерть не есть зло, потому что она венчает все, в ней воплощен конец существования. Некоторые мыслители, рассуждая о смерти, надеются, что она знаменует начало новой жизни. Другие, напротив, полагают, что за пределами земного бытия нет ничего. Преодолеть угрозу конечного исчезновения, дать разумное истолкование смерти пытался в античной философии Сократ. Передавая смысл его наставлений,
Платон утверждал, что "те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним - умиранием и смертью"*. Смерть, согласно Сократу, представляет собой отделение души от тела, высвобождение ее из темницы, в которой она находилась, пока длилась земная жизнь. Это воззрение восходит к орфикам, представителям древнегреческого религиозного движения, возникшего в VI в. до н. э. Важным источником орфической эсхатологии считается поэма "Нисхождение Орфея в Аид". В концепции Платона сном является жизнь, а не смерть. Душа, освобождаясь от тела, обретает способность мыслить, чувствовать и понимать гораздо лучше, нежели в то время, когда она заключена в тело. Греческий философ всесторонне обосновал идею бессмертия души. Он говорил, в частности, о законе контрастов. Сильнейшее в этом мире, рассуждал Платон, является из слабейшего. Быстрейшее порождается самым медленным. Не должна ли поэтому жизнь возникнуть из смерти и наоборот? Тогда можно признать, что живые происходят из мертвых, а мертвые из живых. И, стало быть, души умерших где-то обитают, если им в назначенное время надлежит вернуться к жизни. Все эти доводы Платон вкладывает в уста своего учителя Сократа в день его смерти. В диалоге с ним - философским наставником осмысливаются и возможные протесты, возражения. Платон убежден в том, что настоящие философы всю жизнь готовятся к смерти. Поэтому было бы нелепым, если бы они боялись ее. Но дело оказывается совсем не в этих общих рассуждениях о связи тела и души. Есть у Платона и более конкретные свидетельства о смерти. Одно из них содержится в диалоге "Государство", где, в частности, говорится о солдате по имени Эр, получившем во время боя смертельное ранение. Воины решили, что он мертв, и отправили Эра на погребальный костер. Однако он, говоря современным языком, воскрес после клинической смерти. Его воспоминания поразительно напоминают видения реанимированных, о которых рассказывается в книгах Р. Моуди, Л. Уотсона, Ч. Файе и А. Ландс-берга. Эр помнит, как душа его покинула тело и пристроилась к рою других призраков. Все вместе они прошли через некие тропы, которые соединяли земную и загробную жизнь. Достигнув какой-то границы, эти тени предстали перед некими запредельными существами, которые вопрошали их о прожитой жизни, о том, что сотворено ими в земном бытии. Что касается конкретно Эра, то высшее создание распорядилось вернуть его к мирскому существованию, дабы он мог передать другим о том, что довелось познать после смерти.
Платон, воспроизведя этот эпизод, сообщает, что Эр видел души тех, кто собирался вновь воскреснуть в подлунном мире. "...Они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Амелет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но кто не соблюдал благоразумия, тот пил без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу как звезды"*. Хорошо известно, что платоновские представления о кочующих душах получили развитие в трудах других мыслителей. Аристотель, в частности, не исключал существования бессмертной души. Он полагал, что в начале земного бытия она сливается с зыбкой, недолговечной плотью, чтобы покинуть ее у роковой черты. Но тот же Аристотель отверг идею неуничтожимости индивидуального сознания. Воззрения Сократа, Платона и Аристотеля о бессмертии души подрывало в известной мере трагическое мировосприятие смерти. В измененной, преобразованной форме оно было использовано .христианством. В течение многих веков эта традиция во многом определяла общественное сознание Европы. Другая версия смерти осмысливалась в рамках философии стоицизма. Эта школа древнегреческой философии была основана около 300 г. до н. э. Стоики утверждали, что мы умираем ежедневно, каждый день идем навстречу смерти. Однако не следует рассматривать трагический миг как цель, к которой надо устремляться. Просто человек обязан исходить из представления о том, что в самой жизни заключена смерть. Поэтому приближение к роковому часу есть процесс, в ходе которого смерть должна наконец проявиться, обнаружить себя. Она вырастает из жизни, как цветок из бутона. Мужественное отношение к смерти как неизбежной участи развивали Эпикур и Лукреций. По мнению первого мыслителя, душа, так же как и тело, состоит из атомов. Только эти атомы тонки и рассеяны по всему телу. Тленья не может избежать ни душа, ни тело. Сначала разлагается тело, а потом и дух. Но из этого объективного и всеобщего порядка вещей у Эпикура следует трезвый вывод: нет основания бояться смерти. "Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет"**.
Вслед за Эпикуром другой философ Лукреций Кар, одолевае мый чувством ужаса перед смертью (это легко прочитывается в его сочинении "О природе вещей"), доказывает, что исчезновение живого не может рассматриваться как зло. При этом Лукреций выдвигает два основных резона. Страх смерти основывается, по его мнению, на представлении о возможном существовании после смерти. В ином мире человек может сожалеть о несостоявшихся радостях жизни, печалиться при виде умерших. Это следует исключить, полагает Лукреций: поскольку смерть есть полное и окончательное уничтожение, никаких сожалений не будет и, следователь но, неоправдан и прижизненный ужас перед смертью. Второй резон сводится к тому, что если допустить невозможность послежизненных переживаний, то имеет ли значение, было ли земное бытие долгим или кратким. Рано умер человек или поздно - все равно. Смерть необозримое пространство забвения и безмолвия. Из этих последовательно развернутых резонов следует вывод: "Смерть-ничто и ничуть не имеет значенья"*. "Даже при беглом взгляде на оба рассуждения,- комментирует эти умозаключения Б. Уильяме,- очевидно, что второе рассуждение противоречит первому. Ибо оно предполагает, что будь период смерти конечен, так что, умирая позже, мы умирали бы на меньшее время, то был бы смысл в желании умереть позже, а не раньше. Подобное предположение имеет смысл, лишь если з.'о смерти заключается в каких-то свойствах, связанных с состоянием смерти. А именно это и отрицается первым рассуждением"** Мужественное отношение к смерти обнаруживает и Цицерон. "О, сколь жалок старик,- пишет он,- если он за всю свою долгую жизнь не понял, что смерть надо презирать! Смерть либо надо полностью презирать, если она погашает дух, либо ее даже надо желать, если она ведет его туда, где он станет вечен. Ведь ничего третьего, конечно, быть не может". Цицерон называл тело "темницей для души". "Если я здесь заблуждаюсь,- писал он,- веря в бессмертие души человеческой, то заблуждаюсь охотно и не хочу, чтобы у меня отбирали мое заблуждение, услаждающее меня, пока я живу; если же я по смерти ничего не буду чувствовать, как думают некие ничтожные философы, то мне нечего бояться насмешек умерших философов"***. Однако постепенно вера в неугасимость души уходит из философской литературы и в своей непритязательной, простодушной форме включается в религиозные доктрины. Что касается антич ных философов, то они все больше склоняются к пантеистическим
