Люди по-разному относятся к жизни и к самой ее ценности, к преобразованию бытия как смыслу человеческого существования, к радостям "случайного дара", к нравственным нормам. И вот что интересно: иногда у конкретного индивида возникает иллюзия, будто ценностные ориентации носят вечный, внеисторический характер. Иначе говоря, они везде одинаковы. Несомненно, люди во все времена стремились к утверждению любви и доброты, к облагораживанию собственного существования. Но ценности не остаются одинаковыми на протяжении всей человеческой истории. Сократ, приговоренный к смертной казни, сам выпил бокал с цикутой. В этом проявилась ценность человеческого достоинства. Однако в ту же эпоху подданный другой страны вовсе не считал за благо личную гордость и независимость. Напротив, в соответствии с иными культурными стандартами он принимал за счастье возможность раствориться в величии монарха, целуя пыльную землю, если на нее ступила нога владыки. Ценность - это то, что индивид считает значимым лично для себя. Предположим, все знают, что каждый человек смертен. Но психологически человек нередко отказывается воспринять эту истину и тянется к святыням, которые помогают ему обрести покой, избавиться от страха, обрести смысл собственного существования. Ценность жизни в различных культурах оказывается совсем неодинаковой... У поэта Владимира Лифшица есть такие строчки: Мне как-то приснилось, что я никогда не умру. И помнится мне, я во сне проклинал эту милость. Как бедная птица, что-плачет в сосновом бору, Сознаньем бессмертья душа моя тяжко томилась...* Поэтическая интуиция подсказывает: бессмертие отнюдь не универсальное благо... У истоков человечества бесконечность жизни вовсе не оценивалась как безусловная ценность. Ф. Энгельс, например, подчеркивал, что представление о бессмертии на определенной стадии развития человечества оборачивалось неотвратимостью судьбы. Довольно часто оно не только не утешало, а, напротив, воспринималось как настоящее несчастье...** В древнеиндийской культуре, где господствовала идея многократного воскрешения души, люди часто бросались под колесницы или в воды священного Ганга, чтобы завершить очередное кармическое существование и вернуться на землю в новом телесном облачении. Если в античности представление о скоротечности земной жизни, которая в своем значении представлялась величайшим благом, беспокоило умы, то позже возникает сознание ничтожности этой
жизни в холодном и бесстрастном космосе. И античная философия, и христианская теология рассматривали человека как конечную цель мироздания. Однако непоправимый удар по этим воззрениям нанесла новая космология, то есть область науки, которая изучает Вселенную как целое. Космология давно оказывает воздействие на образ человека, каким он предстает, например, в канун грядущих лет. Осознание того факта, что Вселенная не знает ни центра, ни вечных очертаний, безразлична к благополучию и счастью человека, естественно, порождает трагическое мироощущение. И все же на протяжении многих веков ученые и философы были убеждены в том, что разумная жизнь существует везде, даже на Солнце. Еще в начале нашего столетия Герберт Уэллс не сомневался в скорой встрече людей с селенитами, то есть обитателями Луны. Однако наука доказала, что Луна необитаема. Астрономы уже не рассматривают Марс и Венеру как возможные очаги жизни в Солнечной системе. Более того, они приходят к выводу, что разумная жизнь - явление редчайшее, уникальное, что, возможно, мы одиноки во Вселенной... Мысль о нашем одиночестве во Вселенной приводит к различным мировоззренческим выводам. Оптимистическую, рационалистическую версию можно выразить примерно так: если человечество уникально, стало быть, гуманизм обретает суровую, но отнюдь не пессимистическую окраску. Сколь неоценимой оказывается тогда бытие "мыслящего тростника" (именно так называл человека французский ученый XVII в. Блез Паскаль), разумная жизнь, индивидуальное человеческое существование в его неповторимости! Все это неизмеримо повышает ценность наших культурных и особенно гуманистических достижений. Совсем иные рассуждения демонстрируют работы некоторых представителей натуралистической школы в философской антропологии. Грозные, не оставляющие надежд констатации относительно биологической ущербности детей Земли. Мрачные прогнозы, подкрепляемые разрушением экологической среды. Если разумная жизнь возникла случайно в неизмеримых просторах Вселенной, кто услышит голос человечества? Стало быть, исчезновение мыслящей материи более закономерный акт, нежели ее непостижимое, немотивированное возникновение, а тем более сохранение. Нелогично вообще верить в счастливый жребий цивилизации, которая подошла к своей роковой черте. Тем более бессмысленно невозобновимое индивидуальное существование. Таким образом, проблема смерти охватывает широкий спектр философских вопросов. Она перестает быть сферой интересов узких специалистов. Накопленные сведения, опыт сравнительно культурологических исследований, современные эксперименты танатологов позволяют судить о том, что границы между жизнью и смертью весьма подвижны, что смерть так же многолика, как и земное бытие...
Каждая культура не только вырабатывает определенную систему ценностей, в которой осмысливаются вопросы жизни и смерти. Она творит также определенный комплекс образов и символов, с помощью которых обеспечивается психологическое равновесие индивидов. Человек не только располагает отвлеченным знанием о факте неотвратимой смерти, но пытается также сформировать из арсенала культуры определенную структуру наглядных представлений, которые делают возможной полноценную жизнь перед фактом неизбежной гибели. По мнению психологов, такая система начинает складываться в психике человека уже в раннем детском возрасте. Образ, который возникает в подсознании человека в связи с его рождением, когда плод отделяется от матери, позднее трансформируется в некий прообраз ужаса перед смертью. Индивид пытается преодолеть этот ужас. Он ищет способы уйти от тленья, увековечить себя, постоянно ощущая ее присутствие. Советский писатель Андрей Платонов в одном из своих рассказов заметил, что смерть не однажды посещает человека. Вот почему образ неотвратимой судьбы многократно воздействует на психику. В результате даже в сознании одного человека система образов, поддерживающих земное существование индивида, постоянно преображается, перестраивается. Выживание человека предполагает, что в его психике складывается определенная структура, которая позволяет с помощью символических образов наполнить земное существование смыслом. Это психологическое равновесие приходится постоянно поддерживать, подкреплять. Такая потребность присуща не только отдельному человеку. Культура в целом может тоже войти в состояние разлада и сумятицы, разрушить присущее ей философско-гармоническое восприятие жизни и смерти. Когда возникает опасность для жизни отдельного человека или целого народа, образы символического бессмертия становятся более выраженными, ин тенсивными. По мнению американского философа Эриха Фромма, психика человека изначально несет в себе драматизм человеческого существования. Ведь животное "проживает" свою жизнь благодаря биологическим законам природы. Оно наделено способностями, помогающими ему выжить в условиях, которым оно противопоставлено, точно так же, как семя растения "оснащено" природой для того, чтобы выжить, приспосабливаясь к условиям почвы, климата в условиях эволюции. С появлением человека жизнь стала осознавать самое себя. Вместо того чтобы действовать на основе инстинктивной предопределенности, человеку приходится оценивать в уме различные способы действия. В нем пробуждается сознание трагичности своей судьбы: быть частью природы, но не вписываться в нее. Он осоз
нает, что в конце концов его ожидает смерть, хотя и пытается отрицать это в различных фантазиях *. Образы смерти проникают в массовое сознание, порождая спе цифические духовные феномены. В эпоху общественных сдвигов, культурных нововведений происходит переосмысление тех символов, с помощью которых человек пытается увековечить себя. Потребность в выработке образов "вечного существования" неизбывна. Сама способность к сотворению и "присвоению" таких символов необходимое условие поддержания жизни. Древние ритуалы и обычаи позволяют судить о том, что пат риархальные народы верили в присутствие души покойного, в ее посмертное существование. Предполагалось, что первоначально душа сохраняет свою связь с усопшим. Эта стадия длится относительно недолго. Тибетцы, гималайцы и другие народы Азии считали, что эта связь сохраняется восемь-десять дней. Затем наступает иная фаза, когда душа полностью отделяется от тела и откочевывает к сонму другизгдуш. Отношение к смерти в древних культурах носит в основном эпический характер. Кончина человека воспринимается как закономерное завершение определенного жизненного цикла. Лирические и трагические акценты еще отсутствуют. В качестве исключения можно назвать, по видимому, аккадский эпос о Гильгамеше. Хозяин города Урук поначалу счастлив. Это существо создано Богом по особому проекту. На две трети он божество, а на одну треть - человек. Гильгамеш успешно побеждает великанов, которые вступают с ним в борьбу. Он кажется непобедимым. Его отважный друг Энкиду помогает Гильгамешу убить великана Хумбабу. Это порождает в душе героя уверенность в том, что он во всем равен богам. Он становится дерзким и даже отказывается от любви бо гини Иштар. Этот поступок приводит к трагическим последствиям. Раздосадованная богиня насылает на Гильгамеша небесного быка, который должен убить героя. Но смельчак находит неожиданный выход и остается невредимым. Тогда боги насылают беду на его друга. Тот заболевает и уходит из жизни. Гильгамеш не может понять, что же случилось с его наперсником. Он еще не знает тайны смерти. Но мудрец объясняет ему, что земные люди невечны. Рано или поздно они уходят из жизни. Это откровение оказывает на Гильгамеша сильное воздействие. Он не может смириться с предопределением судьбы. Так эпически-спокойное восприятие смерти разрушается муками индивидуально-трагического истолкования последнего часа. Древний шумерский миф оценивали по-разному. Одни видели в нем преображение животного, инстинктивного чувства в акт
