Я попрощался и побежал в сторону кустов, за которыми возвышался забор из колючей проволоки. Пошелестев листвой, улёгся на траву и стал следить.

Лёха к тому времени куда-то исчез. У ангара было пусто и тихо. Только воробьи чирикали да едва слышно шумели машины на отдалённом шоссе.

Беда была в том, что я не был уверен, ушёл Лёха куда-то или просто в ангар вернулся. Затем я вспомнил, что он жаловался на недостаток времени, и решил, что всё-таки тот вернулся в ангар, а значит – нужно ждать.

Потянулись долгие минуты. Постепенно волнение сменилось усталостью и откровенной скукой. На взлётно-посадочную полосу вырулил очередной самолёт и принялся прогревать двигатели. Я продолжал лежать в траве, но теперь, вместо того, чтобы следить за ангаром, ждал взлёта и наблюдал, как горячий воздух, вырывающийся из турбин, плавит и искажает линию горизонта. Двигатели взревели, самолёт тронулся.

Я коротко взглянул на ангар, и хотел было снова вернуться к созерцанию чуда, но быстро понял, что на этот раз увидеть отрыв и набор высоты мне не светит.

Из ангара, оглядываясь по сторонам, вышел Вовка. Он был один и передвигался на полусогнутых, как будто это помогало быть менее заметным. Я вскочил на ноги, выбрался из кустов и жестами попытался показать, что путь чист и можно смело бежать. Тот меня заметил, кивнул, даже большой палец вверх вскинул, показывая, что всё понял. Но вместо того, чтобы удирать, вдруг резко сменил направление и побежал обратно к ангару. Я в недоумении замер.

Как только он скрылся в дверном проёме ангара, из-за соседнего строения вышел мужик в таком же синем комбинезоне, как у Лёхи. Мне было сложно его разглядеть, но даже с такого расстояния стало ясно, что мужик этот никакой не Лёха. Он был коренастым, не молодым и без кепки. А ещё у него было неестественно красное лицо. Будто он уснул на спине средь бела дня под палящим солнцем, и так проспал до самого заката.

Ни его глаз, ни выражения лица я с такого расстояния разглядеть не мог, но мне отчего-то было предельно ясно, что у Вовки назревают серьёзные неприятности.

Если бы я выскочил из-за кустов и побежал к ангару, мужик бы меня обязательно заметил. Если бы стал кричать, чтобы предупредить друга об опасности, то из-за гула турбин он бы меня всё равно не услышал. Оставалось надеяться на то, что Вовка выйдет из ангара раньше, чем до него доберётся этот мужик. Но всё вышло совсем иначе.

Вовка вышел из ангара не с пустыми руками. Он тащил какую-то здоровенную и явно тяжёлую металлическую штуковину, совсем не замечая, что позади за ним уже гонится мужик в синем комбинезоне, размахивает кулаком и что-то орёт.

Я снова выскочил из кустов и стал размахивать руками. Вовка меня заметил и улыбнулся. Я мотал головой и, как мог, показывал жестами, чтобы тот бросил железяку, чтобы бежал быстрее, но он не понял, и уже через несколько секунд был сбит с ног мощным ударом в спину. Вовка рухнул на бетон. Железяка, которую он нёс, выпала из рук и пролетела вперёд ещё на добрых три метра.

У меня дыхание перехватило! На моих глазах здоровый, взрослый мужик со всего маху двинул юного мальчишку в спину! Ногой! Это было так дико, так подло и отвратительно, что у меня даже слёзы выступили.

Я видел, как мужик с красной рожей схватил моего друга за шиворот и потащил обратно к ангару. Вовка брыкался, пытаясь вырваться. Тогда мужик схватил его за волосы, и Вовке пришлось подчиниться. Он кричал, впиваясь пальцами в руки мужика, но покорно семенил за ним на полусогнутых.

Больше ждать было нельзя. Я рванул следом, совершенно не понимая, что буду делать дальше. Перед глазами стояли только корчащийся от боли Вовка и эта отвратительная красная рожа, от воспоминания которой ещё долго буду просыпаться по ночам.

Я кричал им что-то в след, но взлетающий самолёт и Вовкин крик заглушали мой. Перепрыгнув через брошенную железяку, пробежал несколько шагов, но подумав, что тяжёлая штуковина может пригодиться, вернулся и подобрал. К этому моменту мужик уже заталкивал Вовку в ангар. Тот схватился за ручку двери, но краснолицый с размаху двинул его по пальцам и смог таки затащить внутрь.

Я притащил тяжёлую железяку к воротам ангара и, прислонившись спиной к железным воротам, замер у дверного проёма. Самолёт к тому времени уже взлетел, и мощный гул превратился в едва различимое эхо, разносящееся по округе. Теперь я прекрасно слышал и голос мужика в комбинезоне, и Вовкины стоны.

– Тля вонючая! Шакалёнок!

Каждое слово цедилось негромко, сквозь зубы. Каждая фраза сопровождалась звонким шлепком. А Вовка только постанывал и тихо всхлипывал.

– Я тебя, падла, отучу лазить где не надо! Гнида паршивая! Будешь ещё лазить, тля? Будешь?

– Нет, – чуть слышно выдавил Вовка.

– Не слышу! – снова шлепок.

– Нет! А-а-ай! Ухо!

– Что нет?!

– Не буду лазить! Ухо отпустите! Больно! – Вовка уже не стонал, а кричал.

– Больно? Больно тебе, тля? А зачем на режимный объект зашёл? А? Я тебя спрашиваю, личинка, бля, поганая!

Я решился заглянуть в проём двери. Вовка лежал на полу, свернувшись калачиком и защищая голову руками. Лицо его было в слезах. Мужик стоял ко мне спиной, нависая коренастой тушей над лежащим мальчишкой. Иногда он просто замахивался, пугая, а иногда отвешивал звонкие оплеухи и подзатыльники. Бил ладонями, преимущественно по лицу и голове. Вовка меня увидел сразу, но вида не подал.

Только теперь я заметил, что от веса железяки занемели пальцы, а руки в локтях сильно дрожат. Больше ждать было нельзя. Я собрался с остатками сил, переступил порог, сделал несколько шагов и понял, что сейчас просто выроню тяжеленную ношу на пол. О том, чтобы ею замахнуться, а потом ещё и как следует треснуть по башке здоровенного мужика, и речи быть не могло. Но делать было нечего, и я продолжил идти.

Когда до цели оставалась всего пара шагов, я понял, что сейчас либо упаду сам, либо выроню железяку на пол. И, чтобы собрать в кучу остатки сил, пришлось заорать.

Мужик резко обернулся, да так удачно, что подставил собственную ногу аккурат под выпадающую из моих рук железяку. Та грохнулась ему на ступню, а сверху ещё и я упал. И пусть меня скрутит в дулю, если в тот момент я не услышал хруст ломающейся косточки.

И без того красная физиономия в один миг стала бордовой. А тут ещё и Вовка сгруппировался и ударил мужика подошвой кроссовка по щиколотке уцелевшей ноги. Тот взревел и, споткнувшись о лежащего Вовку, упал на спину.

Брань, которая эхом разнеслась по ангару, носила такой непередаваемый колорит и отличалась такой экстравагантностью, что переплюнуть её мог разве что электрик с тридцатилетним опытом, которому на голову капает расплавленным оловом молодой практикант профтехучилища.

Мы могли бы узнать ещё много новых слов, но оставаться в компании этого поистине мерзкого и отвратительного человека нам больше не хотелось. Я помог Вовке встать, и мы трассирующими пулями вылетели наружу.

Издалека к ангару шёл Лёха. Он шёл вразвалочку, не спеша, сунув руки в карманы комбинезона и что-то насвистывая под нос. Я махнул ему. Тот явно удивился, погрозил нам кулаком, но я видел, что он улыбается.

Всё-таки хороший парень этот Лёха, подумалось мне тогда. И мы рванули к заветному забору. А на посадку заходил огромный, блестящий самолёт.

До следующей точки было совсем недалеко. Мы даже в чистое переодеваться не стали, чтобы время не терять. Загрузили всё в машину, но, едва Вовка завёл двигатель, ему позвонили.

Я в это время внимательно изучал карту местности и не сразу заметил, что он не торопится отвечать на звонок. Только когда мобильник отыграл первый куплет «Песни про зайцев», и Юрий Владимирович Никулин запел задорный припев, я понял, что что-то идёт не так.

– Ты чё это?

– Да ну, нахер… – тихо выругался Вовка и забросил телефон на заднее сидение. – Пошли они все! Правильно?

Я пожал плечами, тактично соглашаясь, а он улыбнулся, включил магнитолу и выкрутил громкость на максимум. Округу взорвали знакомые с детства рифы «Bon Jovi».