Махнув рукой на запреты и условности, я согласился с Вовкой – разведывать надо! Срочно! И чем тщательнее, тем лучше!

– Ну, что? – я нетерпеливо уставился на друга.

– Идём, – согласился тот.

Мы подползли поближе к ограждению и не без труда протиснулись меж натянутых рядов «колючки». По спине ощутимо царапнул проволочный «ёж», едва не разорвав любимую футболку и оставляя на коже сочную царапину.

Как только оказались на территории, сразу возникло ощущение, что обратной дороги нет. Хотя, дорога-то, конечно, осталась, и мы всё ещё могли вернуться. Тут дело было в другом. Запрет, который ещё минуту назад оставался для нас просто запретом, теперь был нарушен. И осознание этого факта ещё сильнее подстёгивало, ещё больше вдохновляло на свершение безумных поступков.

Мы прошли сквозь небольшие заросли кустарника и оказались на широкой площадке, вымощенной большими бетонными плитами. На ней в ряд стояли старые двукрылые «кукурузники».

Вволю наглядевшись на вымирающий вид авиатехники, захотелось чего-то более внушительного. В сотне метров от нас виднелся купол ангара, двери которого были открыты настежь. Мы рванули к нему, а подбежав поближе, ахнули. В темноте дверного проёма просматривались очертания настоящего вертолёта!

Его длинные лопасти свисали вниз, а сквозь стёкла кабины прекрасно просматривались высокие сидения и сложные блоки управления с массой рычагов, рычажков и просто кнопок.

– Как думаешь, он открыт? – шёпотом поинтересовался Вовка.

– А ты что, внутрь лезть собрался?

– Можно подумать, тебе не хочется!

– А вдруг в ангаре кто-то есть?

– Да нету там никого!

Вообще, как оказалось, мы начали разведку в весьма удачном месте. Вокруг стояло много разной авиатехники. В основном – старой. Возможно даже списанной. Но от этого она не становилась менее привлекательной. А главным преимуществом было то, что здесь совершенно не было людей. Это более чем устраивало, и мы смело шагнули в тёмную прохладу ангара.

Глаза постепенно привыкли к полумраку. Теперь стали видны стоящие вдоль стен канистры, какие-то квадратные баки и разные непонятные части сложной техники. Пахло машинным маслом, керосином и ещё чем-то, чем пахнет в гаражах.

Вертолёт стоял в центре, вселяя своим величием благоговейный трепет. Мы обошли его и чуть не взвизгнули от восторга, когда обнаружили, что боковая дверь открыта, а под ней – небольшой трап на три ступени!

Вовка вскарабкался первым, я – следом. Едва мы забрались в кабину и расселись по сидениям, как тут же услыхали голоса, доносящиеся с улицы.

– Михалыча не видел? – Послышалось откуда-то издалека.

– Не-а. Сам с утра его ищу. К нему, вроде, вчера брат из Полтавы приезжал, так что сегодня мог и приболеть чуток.

Источник второго голоса явно находился ближе. Если не у самой двери, то где-то совсем рядом с входом.

– О-о-о… – протянул первый с насмешкой. – Теперь дай бог, чтобы к следующему понедельнику вышел.

Кто-то зашаркал тяжёлыми подошвами.

– Ладно, Лёх, погнал я тогда. Заходи в обед, в шахматы партийку организуем.

– Да какие тут нахрен шахматы? Мне эту курву до вечера надо успеть оживить. У Шухарина на личном контроле, говорят. У них там завтра комиссия какая-то из министерства. Рёбра ему считать приедут.

– Понятно…

– А без Михалыча это – сам понимаешь… Ему-то пофигу, а я премии под отпуск точно не увижу. Люська кастрирует, если в Ялту не полетим. Я обещал. Так что, лучше завтра в шахматы…

– Да понял я, понял. Бог в помощь тогда!

– Ага, давай, Сань… Бывай, – сказал голос человека, названного Лёхой, и послышались шаркающие шаги.

Они приближались!

Напуганные до дрожи, мы сидели в кабине вертолёта, которая просматривалась насквозь через огромное ветровое стекло. Разница была лишь в том, что я пригнулся и застыл в смиренном оцепенении, а Вовка тем временем метался по кабине и активно реализовывал план спасения. В итоге он каким-то чудом разгрёб хлам, которым был завален проход в салон, и сумел забраться внутрь, протиснувшись меж сваленных в кучу пассажирских кресел. Я же так и остался лежать в кабине, свернувшись калачиком на штурманском кресле.

Щелчок замка прозвучал похлеще майского грома! Скрипнула дверца кабины и я услышал, как Лёха ступил на первую ступень трапа. После этого звуки стихли. Я приподнял голову и увидел удивлённые карие глаза на молодом, загорелом лице.

– Нифига себе! – сказало лицо. – А ты кто такой?

Я вздохнул, уселся в кресле и пожал плечами. Почему-то страх моментально улетучился, хотя волнение осталось. Я негромко ответил:

– Никто.

– Да ну! – улыбнулся Лёха. – А откуда тут взялся?

Я снова пожал плечами.

Лёха недовольно хмыкнул, пожевал верхнюю губу, глядя на дверь ангара, затем спрыгнул со ступеньки и скомандовал:

– Ладно, вылезай, штурман. Прилетели.

Я мельком глянул на затаившегося в салоне Вовку. Тот сидел с выпученными глазами, и отчаянно мотал головой, явно намекая, чтобы я его не выдавал. Я моргнул, давая понять, что не выдам, и медленно выбрался из вертолёта.

Лёха оказался высоким, худощавым парнем лет двадцати пяти, не больше. Синий комбинезон его весь был в масляных пятнах. На голове – синяя бейсболка «USA California».

Пока я выбирался, он закурил, и теперь разглядывал меня, затягиваясь и сощурив один глаз.

– Ты как попал сюда, штурман?

Говорил он с доброй улыбкой. Глаза мне тоже показались добрыми. Да и не ругался он, а спокойно спрашивал. Было ясно, что ничего страшного не сделает, а значит – опасаться нечего. Я даже хотел было сказать Вовке, чтобы выбирался, но вспомнил, что дал обещание не выдавать, и промолчал.

– Там в заборе дырка есть, – тихо промямлил я. – Ну, не дырка, а просто мы… я могу между проволокой… проволоками…

– Лёха!

Улыбаясь, он протянул мне ладонь. Я её пожал. Ладонь оказалась шершавой на ощупь и усеянной жёсткими мозолями.

– Серёга, – в тон ему ответил я, и тоже улыбнулся.

– Чё, вертолёты нравятся?

Я кивнул.

– Ми «второй», – сказал он тоном, полным уважения и теплоты, – я его с закрытыми глазами разобрать и обратно собрать могу. Летал когда-нибудь?

– Не-а.

– Полетаешь ещё, – проговорил Лёха, о чём-то ненадолго задумался, а потом добавил: – Ты это… Лучше не лазь сюда, Серёга. Это я, типа, такой хороший, добрый. А если бы тебя тут Михалыч поймал, без ушей бы оставил. Хошь без ушей остаться?

– Не-а, – замотал я головой.

– То-то же. Поэтому давай-ка, Серёга, двигай отсюда быстро и тихо. Так, чтобы тебя никто не видел и не слышал. Умеешь?

– Ага.

– Где ты пролез?

– Там, – я ткнул пальцем.

Он даже не посмотрел куда я показываю.

– Вот туда и беги. Только быстро. Да?

Сказав это, Лёха затушил окурок о подошву ботинка, зачем-то положил его в нагрудный карман и медленно заковылял к выходу.

– Да, – сказал я, но с места не сдвинулся.

В вертолёте оставался Вовка, и я просто не мог уйти из ангара без него! В моём понимании это было бы сродни предательству.

Когда Лёха вышел на улицу, я подбежал к распахнутой двери кабины и шёпотом позвал друга. Тот закопошился, и из-за кресла первого пилота показалась перепуганная физиономия.

– Ушёл? – одними губами спросил он.

– Вроде, – чуть громче, чем следует, ответил я.

– Да тихо ты! – зашипел Вовка. – Так всю операцию сорвёшь!

– Да иди ты в жопу со своей операцией! Сидим тут как два барана! Лежали бы сейчас в траве спокойно, смотрели бы, как самолёты взлетают! Так нет же! Разведка, блин!

Как только я это сказал, в дверном проёме ангара появилась Лёхина худощавая физиономия.

– Слышь, малой! Скоро Михалыч может прийти. Я не шутил насчёт ушей. Оборвёт! Зуб даю! Давай бегом, пока я не вижу!

Я ещё раз бросил взгляд на кабину, но Вовка снова спрятался, и мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться и выйти наружу.

Решил, что спрячусь в кустах и дождусь, пока Лёха куда-нибудь уйдёт. Ведь не было же его здесь, когда мы в ангар забрались. Уходил куда-то. А если уходил, значит, снова уйдёт. Вот тогда-то и можно будет Вовку вытащить.