– А теперь время упырей и вурдалаков заканчивается, смотрите на меня, слушайте и запоминайте….

С этими словами Анна просто тряхнула головой так, чтоб ее темные очки сползли почти к самому кончику носа.

– Сейчас вы послушно выходите вон и отправляетесь пешком домой или в преисподнюю – это как хотите. Больше никогда не приблизитесь к девчонке, что сзади сидит. А ослушаетесь – найду и лишу вас того, чем вы так, парни, гордитесь! Поняли меня? И навсегда забудете про гулянки ночные по кабакам. Не послушаетесь – буду приходить каждую ночь в страшных снах.

Два немых удивления с бескровными лицами застыли перед Анной, как окаменевшие от взгляда Горгоны.

– А теперь!.. Пшли вон! – В последнюю фразу Анна вложила весь свой гнев и ненависть.

Двое недавних ночных «героев» не заставили долго себя упрашивать. Едва Анна ослабила хватку, как они – икая и спотыкаясь, набирали скорость как хорошие автомобили в гонке за главный приз. При этом еще умудрялись и подвывать по-собачьи.

– Хлюп, шмыг…

Анна очнулась, сбрасывая злость.

– В каком доме живешь, мы почти приехали? – спросила она девушку, поправляя очки. Анна запомнила названную ею улицу, и всю дорогу держала путь именно туда.

– Я не знаю…аа… в сорок втором. Но…у меня нет денег, а эти, – девушка кивнула в сторону исчезнувших кавалеров, – сбежали.

– Сиди уже. Так довезу. Все равно сегодня день весь не так….

– Спасибо вам большое, – произнесла на прощание девушка.

От ее опьянения уже ничего не осталось, и ее била нервная дрожь.

– Не благодари. А больше не гуляй по ночам с не знакомыми. – Назидательно произнесла Анна.

– Да я и не хотела, – призналась девушка, стуча зубами. – Так вышло. Я со своим парнем была, а потом мы поругались, и он ушел. А я одна осталась. Шмыг…

– Хорош парень, раз оставил одну в таком месте, – насупилась Анна. – Может не твой вариант?

– Нет, он хорооооший, – снова заплакала девушка.

– Иди домой, девочка, – устало махнула рукой Анна.

– Спасибо вам еще раз, – уже через шум мотора скорее увидела, чем услышала Анна.

12

Дома Анна застала такую картину. На кухне у плиты хопотала Вера, судя по манящему запаху, готовившая что-то вкусное. Виталик и Иваныч что-то тихо обсуждали в полголоса. Судя по их лицам, хмель уже выветрился, но похоже, что не спали всю ночь. У Ватикана фиолетовый синяк стремился растечься на пол-лица, закрыв полностью один глаз, но широкая ссадина на подбородке, заклеенная пластырем заботливой Тасей, уже не кровоточила.

– Привет всем, – устало произнесла Анна. – А где остальная часть группы спасения?

– Лейтенант ушел не так давно, делаааа, – многозначительно протянул Виталик. – А Тася спит. Умаялась с нами.

– Ага, умаялась, – усмехнулась Вера и метнула гневный взгляд в сторону мужчин. – Аннушка, эти приятели умудрились напоить девчонку.

– Да чем там – напоить, – зевнул Виталик. – Выпила-то всего один мой коктейль.

– Знаю я эти коктейли. Чего намешал-то девчонке? – Продолжала наступать Вера.

– Да слабенького и дал лизнуть. Чуть водки, а там газировка, сок лимона и оливки. Кто ж знал, что она такая слабенькая.

– Виталий, Тася отродясь алкоголя не пробовала, – укорила со своей стороны Анна. – Не надо ей делать плохо.

– Да разве ж я могу?! – Сон Виталика как рукой смахнуло. Он весь подался вперед и чуть не рванул на себе рубаху. – Да знаешь, как я к ней отношусь? Да если хочешь знать, то полюбил ее по-братски. Хорошая она, добрая. И смешная. Понимаю, что намаялся ребенок по жизни, растопчи меня табун. Сам знаю, что такое быть не как все по виду. Я с детства как медведь огромный был, не расторопный, да еще тугодум. Развести меня как лоха – дело минутное было. Все только надсмехались надо мной. Кликали глиняным колоссом. Не помню из какой сказки персона, но был такой – большой и хрупкий увалень. Да я за Таську голову оторву, кому вздумается ее обидеть.

– Ладно, разгорячился. Остынь, – Иваныч примиряющее хлопнул Ватикана по плечу. – Аннушка, никто не хотел сделать плохо Тасе. Прости. Впредь не повторится.

– Ладно. В конце концов, она совершеннолетняя, – сказала Анна, вспомнив ночных пассажиров. – Всего хочется попробовать, слишком долго она была лишена воли. Но лучше уж так, дома, с друзьями, чем где-то и не известно с кем.

– Ладно, друзья сердечные, я сготовила, вахту сдаю. Мне еще в магазин и в ремонт обуви надо забежать. Да и дел полно дома. Аннушка, ты покушай сама, да и этих, – Вера кивнула в сторону мужчин, – просто заставь поесть, легче на желудках будет.

– Ну, как ночку провели? – спросила Анна, когда все трое уже гремели ложками и громко прихлебывали горячий борщ. – Вы, я гляжу, давние друзья.

– Ага, – гоготнул Ватикан. – Знаю Иваныча сто лет. Он же опером был, ты не знала? Молодой, горячий, его уже тогда, по-взрослому, все кликали Иванычем. Уважали все, разорви меня конными, если вру. И ваши ментовские, и наш брат. Если уж попался к нему, то не выпустит из хватки. Но никогда напраслину не гнал. Все по закону, все за дело. За честь было к нему попасть.

– Ох уж, и за честь, – усмехнулся в свою очередь Иваныч. – Забыл, как воевали с тобой? И ведь это я тебя на зону тогда отправил. Али простил? Или исправился?

– Ну, было дело, по-малолетству. Но ведь все справедливо было, Иваныч. Не, зла не держу. Надо было меня учить.

– Научился?

– Еще как. Даже спасибо скажу тебе за все. Ведь тогда мне мокруху шили, а ты один поверил, что не виноват. Вот и получил все только за свои грехи. А зона – она учит, еще как. Теперь я знаю, что можно, а что нельзя.

– Ой, только не говори, что исправился. Знаю я твои дела сейчас.

– Знать-то знаешь, а не поймаешь, – усмехнулся Ватикан. – Да и не обижаю невинных и сирых. А нагреть подлеца – это святое дело сделать.

– Прямо кара небесная в твоем лице, – засмеялся Иваныч.

– А что? Думаешь, зря Ватиканом кличут. Все и всем по справедливости.

– А Дима тут при чем? – полюбопытствовала Анна. Ей стало интересно, как странно пересеклись судьбы разных людей здесь, на ее кухне.

– А Дима сменил меня на посту, когда я на повышение пошел. Работали вместе. Толковый парень, умный.

– Только взрывной и чушь иногда несет, – вставил Виталик.

– Это от молодости, – пояснил Иваныч. – От растерянности иногда выдержки не хватает. Зато чуйка как у пса. Если след возьмет, но не упустит, поверь. Еще когда-нибудь и тебя прищучит.

– Не, я следов не оставляю, – гоготнул Ватикан и сыто рыгнул. – А вкусно же у тебя баба готовит, Иваныч. Сто лет домашнего не ел.

– Не баба, а Вера Андреевна она, – нахмурился Петр Иванович.

– Ладно, не обижайся, – миролюбиво предложил Ватикан. – Твоя Вера Андреевна – богиня еды.

– Ладно, я пойду отдыхать, – зевнула Анна, чувствуя, как сытый желудок отяжелил ее веки.

– Нет, Аннушка, ты погоди еще, потерпи. – Остановил ее Иваныч.

Анна, уже было вставшая из-за стола, опять присела, понимая – что-то будет важное.

– Ты вот что. Расскажи нам о своем детстве. О самом раннем, что помнишь?

– У нас сегодня день воспоминаний? – попыталась отшутиться Анна.

– И все-таки, – Иваныч потянулся к сигарете.

В этот момент на кухне появилась заспанная Тася с помятым личиком.

– Здрасти, – смущенно произнесла она, виновато глядя на Анну.

– С добрым утром, красавица, – улыбнулась Анна. – Не бойся, ругаться не буду. Ты большая девочка и умеешь делать выводы.

– Ой, Анечка, да я даже больше не понюхаю эту гадость. Просто интересно стало, что люди чувствуют, выпив.

– Ну и как? Почувствовала?

– Ага. Вроде все легко и весело, но потом… Даже ноги не слушались, так странно и страшно. И не помню, как до кровати дошла.

– Конечно, не помнишь. Я тебе относил, – рассмеялся Ватикан. – Ты свернулась клубочкам у меня на коленях и заявила, что ты кошка.