Сколько-то времени проработал отец в Самаре, в органах потребительской кооперации. Конечно, в Питере [с дореволюционных времен, когда отец занимался отходничеством и был приказчиком в лавке] у него было много друзей, сослуживцев, между ними были хорошие связи и до конца жизни оставались. И не знаю уж, каким образом, но, видимо, кто-то из Центросоюза[668], его направили в Туву — советником тувинского Центросоюза. Тува это тогда была заграница. Конечно, [в Самаре] мы жили очень плохо, бедно, да еще такая большая семья. А в Туве для зарубежного специалиста оказался чуть ли не рай земной, тем более, в России — коллективизация, голодные годы. И мы вернулись уже в 1934 году и осели в городе Ярославле. Отец стал начальником отдела или управления какого-то по снабжению на заводе «СК 1», то есть Синтетического каучука № 1. Я уже те времена хорошо помню. Когда в 1937 году начались репрессии, обстановка была тяжелая. И отец тоже был затронут… ему вспомнили, что во время [антикоммунистического] восстания Озеровского, в Ярославской губернии[669] [где отец Медведева, большевик, был председателем сельсовета. — Н. М.], его от второго ареста освободил местный учитель Великорецкий, который выпустил его из здания школы, куда его заперли. Они были не то чтобы друзьями, но вели разные разговоры, дискуссии. И отец бежал в Данилов от этого восстания. Так вот вспомнили, почему это его освободили. Нашлись какие-то там люди, которые стали показывать… Потом еще было предъявлено требование к нему, что он, будучи директором Дома крестьянина в Данилове в 1923 году принял на работу человека по фамилии Сироткин[670], который оказался впоследствии троцкистом. Это все раскручивалось, он был исключен из партии, снят с работы. Но обошлось, к счастью, без ареста и без дополнительных репрессий. Отец был человеком компанейским, друзья его приходили домой, любили вспоминать о прежних временах. Основным его другом был Хохрупин[671], его земляк. Он был командиром кавалерийской бригады и воевал с бароном Унгерном в Монголии. Лихой деревенский парень. И я припоминаю, что в их компании насчет Сталина были реплики отнюдь не превосходного качества. Наоборот. У нас в комнате-кухне большой стол стоял, там собирались приятели, обсуждали всякие разные дела, я тут крутился. Рассказывали анекдоты, в том числе такой. Почему Ленин носил ботинки, а Сталин ходит в сапогах? Вроде и ответа не надо, ответ и так ясен: потому что Ленин как-то обходил все, а Сталин пер напролом и давил все сапогом. Но это уже моя интерпретация, мне ее не давали, а просто подхихикнули над этим вопросом, и все. Так вот, отец, когда его сняли, долго, наверное год, ходил к секретарю райкома, доказывая свою правоту и невиновность свою. В конце концов [секретарь райкома ему сказал]: «Надоел ты мне. Как твоя фамилия?» [Отец] называет фамилию, тот открывает сейф, перебирает там партбилеты, нашел его партбилет: «На! И уходи». Короче говоря, он все-таки получил работу опять в потребительской кооперации Ярославля. Директором базы культтоваров. Но в семье был культ Питера, была голубая мечта — там оказаться. И эта мечта осуществилась в 1940 году. Каким-то образом — не знаю, может быть, друзья как-то содействовали этому, отец получил приглашение и предложение стать председателем райпотребсоюза на Всеволожской, под Ленинградом.

Среди наших родных никого репрессированных не было. Но было так: выпивать много не выпивали тогда. У нас родня жила в районе «Серпа и Молота», Таганка. Сидели там в воскресный день или [в] какой-то праздник. Тогда было много живых членов Общества старых большевиков. И сталкивались какие-то [взгляды]. Рассказывали анекдоты и пели песни или частушки про Сталина. Если кто-то зарывался, ему говорили: пошел вон. Если он продолжал упорствовать, били. Но ни на кого не доносили. Было несогласие. Те говорили одно, папа и другие говорили: «Да ну, вы уже от жизни отстали. Как хорошо, что вы старые большевики и что вы там при царизме сидели в тюрьмах. Но сейчас-то жизнь другая, что вы ее не понимаете?» Помню, такой один старый большевик, Петрашек[674] его фамилия была. Драться они не дрались, но он [отец рассказчика] говорит: «Да брось ты это! Хорошо, что ты сидел в тюрьме при царизме, но забудь ты, сейчас другое время, что ты!» Насколько я помню, к этим спорам, если они у нас дома были, папа часто доставал томик — и сейчас карандашом все тома изрисованы: «Да вот что Ленин говорил, что ты говоришь! И Сталин так же говорит».

Отец мой — Андрей Андреевич Красин — из большой крестьянской семьи, жившей в Телегинском районе Пензенской губернии, — у него было пять братьев и три сестры. Это только живые. А примерно столько же в детском возрасте умерли — типичная тогда картина в таких семьях. И типичная судьба тоже. Один из братьев — старший, Яков, принимал очень активное участие в большевистском перевороте. Был кронштадтский моряк, просто проходил службу в это время и потом, вернувшись в Пензу, был в комбеде[675]. Мой отец тоже был участник Гражданской войны. Нельзя сказать, что он активную политическую позицию занимал, как старший брат, но оказался в 11-й армии, которая из Закавказья уходила потом на Царицын[676].