Старый барон в ответ сыну хотел что-то сказать, но, похоже, передумал и твердой походкой с высоко поднятой головой покинул гостиную. Оказавшись в коридоре, он тяжело вздохнул и прижал руки к груди.

– Швейцария… Швейцария… – со злостью тихо прошептал он, и его руки медленно сжались в кулаки.

А тем временем Генрих, раскачиваясь на стуле, наблюдал за Барбарой, которая проворно убирала посуду со стола.

– Ну что наша русская? Как она? – спросил он и, прикрыв рукой рот, громко зевнул.

– Русская?! – Барбара чуть не выронила тарелку из рук. – Так значит…

– Ничего не значит, – оборвал Генрих горничную. – Отвечай на вопрос.

– Генрих, зачем ты это сделал? Я не могла даже предположить, что ты способен на такое…

– Заткнись! Меня не интересует твое мнение о моих поступках.

– Бедная девушка, – не унималась Барбара и скорбно потупила взор. – Ей было очень плохо, в течение ночи она несколько раз теряла сознание. Я хотела даже позвать врача.

– Ты слишком много берешь на себя, Барбара. Предупреждаю: если отец узнает о русской, ты об этом пожалеешь. Ты все поняла?

– Да, – тихо произнесла Барбара.

– Вот и прекрасно, – Генрих прищурил глаза. – Завтра вечером, как только стемнеет, приведешь русскую ко мне в спальню.

– Но, Генрих… – воскликнула Барбара. – Девушка очень слаба, она не может даже встать.

– Я сказал завтра, – глядя прямо в глаза горничной, стальным голосом произнес Генрих.

Барбара плотно сжала губы, вытерла со стола и покинула гостиную. Генрих, скрестив руки на груди, еще долго и неподвижно сидел, уставившись в окно. В три часа пополудни на небе стали сгущаться черные тучи, и вскоре крупные капли дождя вперемежку со снегом забарабанили по стеклу. Налетевший порывистый ветер настойчиво завывал за окном, трепал ветки деревьев и кустарников и кружил по небу карусели из туч. Генрих прикрыл глаза и мысленно погрузился в прошлое. Прошлое!? Временами он сомневался, было ли оно у него вообще.

Ганс приехал поздно ночью. Генрих его уже не ждал.

– Извини, друг, за поздний визит, – Ганс устало откинулся в кресле и, сладко потянувшись, провел рукой по волосам. – Я два раза попадал в перестрелку, еле ноги унес. Кругом творится черт знает что.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил Генрих, и его рука потянулась к столику, на котором стояли бутылка водки и полбутылки коньяка.

– Да, я бы выпил немного водки, если не возражаешь.

– Хорошо. Осталось всего несколько бутылок, берег специально для тебя. А я выпью коньяк, – Генрих разлил спиртное и протянул Гансу. – Помнишь, Ганс, год назад мы пили за нашу победу, великую Германию и фюрера, а сегодня… – Генрих со злостью ударил кулаком по столу.

– Да, помню. Но сегодня мы будем пить за нас с тобой, за то, чтобы нам повезло и все задуманное исполнилось, – Ганс подмигнул Генриху и залпом выпил водку.

Генрих вынул сигарету из пачки и закурил.

– Ты сегодня не очень разговорчив. Что-то не так? – Генрих вопросительно посмотрел на друга.

– Да нет, в общем-то, все нормально. Хотя…

Генрих, небрежно покачивая ногой, ждал дальнейших объяснений.

– Вчера был трудный день. Пришлось изрядно попотеть, прежде чем «Равенсбрюк» взлетел на воздух. Около трехсот больных туберкулезом пришлось перевести в Мальхов. Там более мощные газовые камеры, а наши совсем ни к черту. А ведь еще в 1944 году, когда монтировали камеры, я предупреждал Кегеля, что в дальнейшем они не справятся со своей работой, да куда там… Этот кретин даже слушать не захотел. Можешь представить себе, какая выпала нам работенка… Пришлось заминировать часть территории за заводом, затем согнать туда всех заключенных… Крики, вопли… – Ганс замолчал и потер ладонью кончик носа.

Генрих, ни слова не говоря, снова наполнил рюмки и протянул Гансу. Нахмурив брови, Ганс посмотрел на водку. Он вдруг почувствовал легкое головокружение и, скривив губы, поставил рюмку на стол.

– Это так сильно на тебя подействовало? – изобразив на лице подобие улыбки, спросил Генрих.

– Нет, совсем не это, – глухо отозвался Ганс и резко встал.

Он заложил руки за спину и стал шагами мерить комнату.

– Так что все-таки случилось? – сделав небольшой глоток коньяка, как можно мягче спросил Генрих.

Ганс остановился посреди комнаты, взгляд его был направлен в пустоту, и он какое-то время был во власти воспоминания.

– В лагере была одна девица… полька. Ее звали Язя. Странное имя, не правда ли? – наконец медленно произнес Ганс.

Генрих пожал плечами.

– Ты знаешь, я всегда был любителем женского пола, но никогда не был сентиментальным. А сегодня…

– Ты спал с этой девицей и был ее покровителем. Так? – закончил мысль друга Генрих.

– Да-а-а, – протяжно отозвался Ганс. – Ее вместе со всеми заключенными погнали на заминированный участок, и она подорвалась на мине. После того как прозвучал последний взрыв и мы добили раненных, я возвращался на территорию лагеря. Вдруг меня кто-то позвал. Я остановился. Язя лежала в двух шагах от меня, не знаю, как я сразу ее не заметил. Она протягивала ко мне руки, на глазах слезы, и, самое главное, она просила о помощи на немецком языке. Я несколько месяцев учил ее нашему языку, но все напрасно, она была бестолковая. И вот перед лицом смерти… Впрочем, черт с ней… Ее душа давно уже на небесах, и не стоит больше об этом говорить, – Ганс взял рюмку с водкой и залпом выпил.

– Вот именно, плетешь какую-то ахинею и забыл о главном.

– О главном?! Ах да, – Ганс быстро наклонился и поднял с пола черный потрепанный кожаный портфель, щелкнул замком и достал небольшой сверток.

– Здесь все, – Ганс любовно погладил сверток, прежде чем протянул его другу. – Деньги, документы… Словом, все, что ты просил. А вот это… – Ганс загадочно прищурил правый глаз.

– Карта?! Ганс, неужели тебе удалось?

– Да! – радостно воскликнул Ганс. – Кегель оберегал ее как зеницу ока, но я перехитрил его. Представляю себе его физиономию, когда он обнаружит пустой сейф, – Ганс положил карту на стол и жестом предложил Генриху подойти ближе.

Генрих склонился над картой и стал внимательно изучать ее. Ганс молча наблюдал за ним.

– Та-а-а-к… Восточный берег Рейна полностью занят 1-й американской армией под командованием генерала Ходжеса, а части 3-й американской армии под командованием генерала Паттона уже в двадцати километрах от Колбенца. Нойштадт, Карлсруэ, Штутгарт захвачены полностью неприятелем, – вслух произнес Генрих.

Несколько минут, напрягая лоб, он стоял неподвижно, точно пытался осмыслить прочитанное, потом вновь стал изучать карту. В правом углу на полях карты было несколько сносок, сделанных мелким убористым почерком, которые Генрих сразу не заметил, но когда прочитал их, то с удивлением посмотрел на Ганса.

– Да, да, Генрих, все правильно, – пояснил Ганс и провел рукой по карте. – Чуть севернее Майнца, приблизительно вот здесь, стоит наша вюртембергская дивизия смертников. Кроме того, обстановка на фронте меняется каждый час. Так что сам видишь, добраться до границы не так-то просто, даже с такими надежными документами, которые мне удалось достать.

Генрих еще раз бросил взгляд на карту.

– Хорошо. Я завтра на трезвую голову все как следует обдумаю.

– Отлично. Мне как раз нужно два дня, чтобы уладить кое-какие дела, – Ганс мило улыбнулся.

– Кое-какие дела? Ганс, не дури. Бьюсь об заклад, это опять женщины. Ты неисправим. Если ты вовремя не остановишься, все это добром для тебя не кончится. Поверь мне, ни одна женщина на свете не стоит того, чтобы ради нее рисковать жизнью.

– Но… Генрих… я не могу иначе.

– Вот это-то и плохо. Кто на этот раз попал в твои сети?

– Сицила Крафт. Я тебе уже рассказывал о ней. Высокая полногрудая блондинка, а ножки… – Ганс закатил глаза и смачно щелкнул языком. – Такой девочки у меня никогда не было. Ее папаша – член правления Немецкого банка и одновременно заместитель председателя наблюдательного совета крупнейшего австрийского банка «Кредитанштальт-Банкферейн». Девчонка без ума от меня, а я… я просто боготворю ее.