Литмир - Электронная Библиотека

– И что же она ответила тебе на это? – Генрих с нескрываемым любопытством посмотрел на девушку.

– В том-то и дело, что я ни слова не разобрала. Ольга говорила очень тихо. Но лицо… Вы бы видели ее лицо! Растерянность, боль, отчаяние, а затем гнев. Она была вне себя от гнева. Ольга понятия не имела, где она находится, и именно это ее разозлило. В какой-то момент мне показалось, что она хочет мне рассказать что-то, что не дает ей покоя и мучает ее. Но она сумела совладать с собой и ничего так мне и не сказала.

– И о чем же вы говорили?

– О-о-о… о многом, – Эдит улыбнулась. – Ольга с большой охотой вспоминала свое детство. Ее лицо становилось восторженно-милым, глаза загорались, а улыбка долго не сходила с лица. Она рассказала мне о своей семье, об отце и матери, о трех старших братьях, которые любили и баловали ее. Рассказала о деревне, в которой жила.

– А Ольга не сказала, когда она родилась? Точная дата.

– Разве это так важно?

– Эдит, запомни, все, что касается этой девушки… Словом, я должен знать о ней все.

– Она родилась 26 декабря 1926 года. Когда началась война, Ольга была еще девчонкой. О войне мы почти не говорили. Любой мой вопрос, касающийся этой темы, вызывал у нее какой-то внутренний протест, и она тут же замыкалась в себе. Война принесла Ольге много горя. Я поняла это после того, как она сказала, что три ее брата и отец погибли.

– А потом ты предложила Ольге показать ей город, и она согласилась.

– Да, именно так все и было. Но откуда вы знаете об этом? – воскликнула Эдит, не в силах скрыть удивление.

– Догадался.

Нет, Генрих не мог об этом догадаться. Ему рассказал Шульц, который, как только девушки покинули территорию виллы с намерением осмотреть достопримечательности города, позвонил по телефону Генриху, а тот, в свою очередь, приказал не упускать девушек из виду, следуя за ними на некотором расстоянии. Но об этом, естественно, ни Ольга, ни Эдит не знали.

– Мы почти весь день провели вместе, гуляя по городу. Я показала Ольге Базель. Нет, не тот, который знают многие швейцарцы, а мой Базель. Старинные узкие улочки и переулки, памятники древней архитектуры, великолепный собор, живописный парк в центре города с искусственными фонтанами и вечнозелеными лужайками и, конечно, зоопарк. Я думаю, наш город ее покорил или по крайней мере не оставил равнодушной.

– Скажи, Эдит, тебе удалось убедить Ольгу заняться изучением немецкого языка?

– В этом не было необходимости. Ольга сама попросила меня об этом.

– Неужели сама попросила?

– Да. Мы стояли у церкви, которая находится сразу же за женским монастырем. Не помню точно, но, кажется, я рассказывала о настоятельнице монастыря, когда Ольга произнесла: «Как коротка человеческая жизнь», а затем, резко повернувшись в мою сторону, попросила меня помочь ей выучить немецкий язык. К занятиям мы приступили на следующий же день.

– Хорошо, очень хорошо, – Генрих радостно встрепенулся. – Ну и как успехи?

– Все прекрасно. Русские обладают способностями быстро усваивать чужие языки. Об этом мне не раз говорила бабушка, в прошлом столкнувшаяся с этой проблемой лично. Это объясняется тем, что в русском языке существуют все звуки европейских языков. Не пройдет и полгода, как Ольга будет разговаривать по-немецки.

– Эдит, ты не представляешь, как обрадовала меня. Я не предполагал, что тебе удастся так быстро справиться с поставленной задачей. Всего полгода… – лицо Генриха озарила добрая и радостная улыбка.

В словах Генриха, а самое главное, в том, как они были сказаны, Эдит уловила нотки неподдельной нежности.

Это придало ей смелости, и она сказала:

– У меня есть еще одна новость, думаю, она вас заинтересует, – Эдит щелкнула замком дамкой сумочки и вынула небольшой лист белой бумаги, сложенный вдвое. – Вот, посмотрите.

Генрих развернул лист и стал с интересом рассматривать его.

– Этот рисунок Ольга сделала всего за две минуты. Но взгляните, какое поразительное сходство, а ведь я даже не позировала ей. Ольга просто взяла карандаш и как волшебник, легко и изящно провела несколько толстых и тонких штрихов, и вот… эскиз готов.

– Д-а-а, прекрасно, – Генрих словно зачарованный смотрел на рисунок, не в силах оторвать взгляд.

Он вдруг вспомнил, как неделю назад застал Ольгу одну в гостиной. Она любовалась картиной голландского художника портретиста Франса Халса, висевшей над камином. В ее взгляде было восхищение и какое-то благоговение, и Генрих невольно застыл у двери, любуясь девушкой. Ольга была необычайно обворожительна и мила, и Генрих еле сдержал себя, чтобы не заговорить с ней. Но это был миг, всего лишь миг. Ольга интуитивно почувствовала чье-то присутствие и резко повернулась. Она с презрением посмотрела на Генриха и, гордо вскинув головку, прошла мимо, даже не взглянув на него, словно он был пустым местом.

– Она этому училась где-нибудь? – спросил Генрих, продолжая любоваться рисунком.

– Непосредственное влияние, по словам Ольги, на нее оказал сельский учитель рисования, то ли Фоменко, то ли Федоренко… впрочем, это не столь важно. Он первым обратил внимание на способности Ольги к рисованию и стал заниматься с ней индивидуально помимо школьной программы. Ольга рассказала, что рисовать начала запоем очень рано, чуть ли не с трех лет. Она рисовала по воображению или с натуры, а вот перерисовывать с картинок не любила, остро ощущая, что это не ее. Ольгу занимал сам процесс рождения образа, как она выразилась, «ниоткуда». А когда ей исполнилось четырнадцать лет, – Эдит бросила робкий взгляд на Генриха. – Может быть, это вам неинтересно?

– Рассказывай, я слушаю тебя с большим вниманием, – Генрих положил рисунок на стол и потянулся за сигаретой.

– Отец за большие деньги купил ей краски. Ольга сделала кисть из шерсти, надерганной из шубы матери, прикрепила холст к деревянной рамке, которую смастерил старший брат, и стала по памяти рисовать свою деревню. Она была очень увлечена работой, но когда закончила картину, со злостью отбросила кисть на пол и обеими руками закрыла глаза. «Браво, брависсимо! – закричал вдруг старший брат и кинулся к Ольге. – Ты талант, огромный талант, ты наша гордость и наша слава». Но Ольга даже бровью не повела в ответ на пламенную речь брата. Она убрала руки с лица и воспаленными глазами уставилась на картину. С каждой секундой она становилась все мрачнее и мрачнее. Потом, болезненно сморщив лицо, Ольга с болью выкрикнула: «Картина мертвая, в ней нет жизни, нет звуков». «Ольга, о чем ты? Картина чудесная. Да и какие звуки могут быть в картине?» – возразил брат. «Она мертвая…» – со злостью повторила Ольга и, бросившись к картине, сорвала с рамы и стала рвать на куски. Брат был поражен поступком сестры и стоял как парализованный, не в силах ей помешать. Звуки… Мне это тоже непонятно. И когда я сказала об этом Ольге, она улыбнулась и задумчиво произнесла: «Мы живем ускоренным темпом и нам некогда прислушиваться к звукам, которые вокруг нас, которые в нас, и все это делает нашу жизнь серой, будничной. Скажи, ты когда-нибудь наблюдала зарево восхода или закат солнца?». Я смущенно пожала плечами. «Это потрясающее зрелище, оно целиком захватывает тебя и переносит в мир чувств, которые невозможно описать словами. Человеческий язык слишком беден, чтобы передать великое таинство природы, происходящее на твоих глазах. А художник, если он настоящий художник, посредством палитры красок может заставить тебя пережить эти чувства. Ты смотришь на картину, на которой изображен ураган, сметающий все на своем пути: деревья, хозяйственные постройки, ветхие жилища, и тебе кажется, еще мгновение – и ураган подхватит тебя, словно маленькую песчинку, и унесет за собой. И если художнику удалось внушить тебе подобные чувства, то его картина – живая и в ней есть звуки».

– Как, оказывается, можно красиво выражать свои мысли, – произнес Генрих и покачал головой. – Эдит, можно я оставлю себе этот рисунок?

– Конечно.

Вдруг раздался глухой треск, включился селектор, и секретарша сказала:

13
{"b":"820264","o":1}