Девка она была с закидонами и, видимо, воображала себя этакой неподкупной журналисткой, борющейся со всяким злом, начиная с несовершенной правовой системы Соединенных Штатов, заканчивая колумбийской и азербайджанской мафиями.

– Вежливо, как с женщинами, – мерзко хихикнул Бакинец.

– То есть как? Я серьезно… – невинно захлопала накладными ресницами Аталай.

– Ну, вам же сказали, вежливо, – невозмутимо добавил Арзуман, смакуя остатки жидкости в стакане. – Мы их кормили, поили, одевали, обували, иногда даже отмечали их дни рождения… Всем коллэктивом…

– И обязательно проводили воспитательную работу! – агрессивно заорал Ветеран в тельняшке. Видимо, он дошел уже до кондиции и дико таращился на пустую бутылку на столе.

– В смысле, учтиво просили, чтобы они с радостью, с проснувшимся самосознанием признали Нагорный Карабах суверенной территорией Азербайджанской республики, – подытожил его мысль политически подкованный Бакинец.

Я усмехнулся, пожав плечами. Аталай обиженно надула чувственные губки и отвернулась.

– Однако, у нас лимит времени, – заворчал Прилизанный, протирая салфеткой стекла очков. – А вы, товарищ… как вас там? – обратился он к рассказчику.

– Ганмуратбек Хаджи Абдуррахманбек оглы, – услужливо подсказал Кахраман Зопаев, как профессиональная секретарша.

– Не надо так много беков, это не политкорректно, – блеснув сверкающими стеклами очков, в упор посмотрел на него Прилизанный.

– Да-а… – проблеял Зопаев.

– И действия вашего командира-тракториста, позвольте заметить, были неправомерными, – обратился он вновь к Ганмурату. – Надо было разработать совместно с разведывательной службой вашего подразделения оперативный план мероприятий, аргументировать их, отослать к вышестоящей инстанции и дождаться ответа. А пленного надобно было отправить в штаб специальных служб военного ведомства, чтобы они подробно и, в отличие от вас, профессионально допросили в соответствующих целях. Так что поступки вашего командира, я считаю, должны быть предметом основательных разбирательств правоохранительных органов, – страшно закончил речь Прилизанный, как мне показалось, упиваясь своей компетентностью.

– Что он сказал? – озадаченно обратился Древний Огуз к аудитории.

– Сказал, что сдаст тебя и твоего командира ментам. Его за то, что отпустил хачика, а тебя – что знал и не донес, – “перевел” Бакинец.

После некоторой паузы зловещую тишину нарушил рык Ганмурата:

– Пусть только попробует! Я его дохлую городскую шею откупорю как бутылку!

– А ведь сделает!.. – зловеще прошипел Бакинец- провокатор.

– Да как вы смеете! – закричал в бешенстве Прилизанный. – Я вас арестую! Вы слышали, мне угрожали! – обратился он к своей свите.

Бывший полицейский угрюмо молчал, пряча бегающие глаза, а Гюлечка нервно затараторила:

– Что вы говорите? Я не могу слышать такое! И перестаньте их провоцировать. Сначала понюхайте воздух.

– У них у всех карабахский синдром, – с испугом прошептал ему в ухо Зопаев, – они все чокнутые, контуженные, – жалобно простонал он.

– Черт, действительно, спиртом воняет! Как я не догадался… – прошептал Прилизанный. – Мне надо… Короче, прекратите съемки, – обратился он к телевизионщикам, суетливо собирая бумаги.

– Сядь на место, сучонок! – вдруг заорал на него Ветеран в тельняшке и начал поигрывать жилистыми бицепсами. – Пусть снимают! Я тоже хочу излить душу и никакие решетки мне не страшны!

– Он уже сидел до войны. У него на груди наколка – “Не забуду мать родную”, а на спине – “Не буди спящего зверя”, – доверительно сообщил Бакинец.

– Неправда! – опять заревел Ветеран в тельняшке. – Ты меня с кем-то спутал, гаденыш. На спине – “Уважаю порядок, но ненавижу ментов”!

– Это же одно и то же, дорогой, – вежливо возразил Бакинец. – Все мы знаем, что ты отлупил до кондиции участкового, который в твой дом без стука ворвался.

– И меня сажали… – печально произнес Длинный ветеран. – Но это моя история…

– Несомненно, тоже очень кровавая, – страшно прошипел Бакинец, выпучив глаза.

– Господи, что здесь происходит? – со страхом воскликнул Прилизанный. – Кто эти люди? Я вас спрашиваю!.. – взяв за воротник и так доходягу Зопаева, он начал трясти его. – Это же сплошной криминал! Неужели и другие ветераны такие же?

– А ты думал, на войне воюют одни благородные девицы из гимназий, еще не успевшие потерять невинность и откормленные дети высокопоставленных родителей? – с сарказмом спросил Арзуман Алиев. – Товарищи ветераны, вы встречали среди нас хоть одного сына министра или его зама, или сыновей олигархов, глав законодательных и исполнительных органов?

– Да, конечно, – хихикнул Бакинец. – Я лично начинал службу в батальоне благородных девиц и закончил его в батальоне благородных мальчиков.

– Во всех освободительных войнах воюет простой народ, – вздохнул Длинный ветеран. – По-вашему бандиты, деревенщина и беженцы, но любящие свою отчизну и нередко жертвующие жизнями ради победы.

– Как он сказал! – восхитился знакомый голос. – Я прям прослезился… – вытер сухие глаза и неприлично высморкался Бакинец.

– Балабеков, – обратился ко мне Арзуман, – ты, вроде, командиром был. Так бери инициативу в руки. Эти голуби хотят выпорхнуть и неизвестно куда полетят, – показал он в сторону “святой троицы”. – Или ты с ними заодно?

– Да что ты такое говоришь, дорогой, – cпокойно возразил я. От водки меня уже мутило. Давно так много и без закуски не пил. Но в остальном чувствовал себя превосходно, а главное, без страха и суеты перед вышестоящей инстанцией.

– Слушай мою команду, – обратился я к ветеранам. – Закройте двери на замок!

Проворный Бакинец раньше всех оказался у дверей и выполнил команду.

– Ганмурат бек, перестаньте сжимать бутылку и готовиться к прыжку. Тут вам не горы, а вы не пума… А ты, братец, – обратился я к товарищу в тельняшке, – собери у аудитории все имеющиеся мобильные телефоны…

– Не надо… – вдруг устало произнес Прилизанный, – не глупите. Не предпринимайте шаги, за которые после придется отвечать. Ваше командование смешно и нелепо. Я обещаю до конца выслушать эти страшилки и не мешать съемкам. В конце концов, мне самому стало интересно, чем закончится этот балаган… И перестаньте дрожать! – заорал он вдруг на Кахрамана Зопаева. – Возьмите себя, черт возьми, в руки!

– Слушаюсь! – пискляво запищал тот.

– Какие мальчики! – вожделенно промурлыкал Оператор. – Я сам с удовольствием пошел бы с ними воевать. Мне даже в плен попасть не страшно.

– Конечно, дорогая, тебе уже нечего терять, – противно забубнил Режиссер.

– Фу, грубиян… – фыркнул духовное и физическое воплощение Содома и Гоморры.

– Балабеков, умоляю, послушайте его, – прижалась ко мне Аталай. – Он очень большой начальник, и это моя первая передача. Лично прошу… – опалила меня пламенным дыханием и заставила покраснеть эта рыжеволосая бестия.

– Та-ак, вечер, кажется, перестает быть томным, – ухмыльнулся я и предложил Древнему Огузу:

– Продолжайте, Ганмурат бек, с последней мысли.

– Собака!.. – зарычал тот вновь на Прилизанного. – Убью!

Я загородил от него побледневшего чиновника.

– Мы все поняли, уважаемый, что вы пылко любите своего комбата. Но что все-таки он еще сказал у костра? -попытался отвлечь его я.

Мальчик опять привычно щелкнул перед озверевшим лицом Огуза хлопушкой. Он зло фыркнул, но в итоге продолжил…

– Он ничего не успел сказать, потому что вдруг поднялся страшный шум. Орали и матерились наши ополченцы. Мы, заподозрив вылазку противника, быстро метнулись на ближайшую позицию, откуда доносились вопли. Когда дошли, было уже тихо. Ребята молча стояли, понурив головы. На поляне в лунном свете просвечивался чей-то темный силуэт, прислонившийся к одинокому дереву. Я еле узнал Хамзата, двоюродного брата. Он был босиком, в рваном камуфляже и тяжело стонал. Голова его была забинтована грязной белой тряпкой. Там, где должны были быть ушные раковины, зияли темные пятна.