Мы машинально пошли дальше, но в душе, раз за разом, что-то навсегда умирало. Наш город был неузнаваем – мы перестали понимать, на какой улице находимся. Некоторые здания были полностью разрушены, некоторые были будто разрезаны пополам – одна часть целая, вторая рухнула. В уцелевшей части, к нашему изумлению, стояла мебель, как ни в чем не бывало. Крупнопанельные дома повели себя по-разному – новые постройки сложились, как карточные домики, старые – выстояли (как и наш), потому как строились с учетом сейсмоактивности. Везде валялись бетонные плиты, кирпичи, провода, деревья.
А по дороге, как тени, брели люди. Их лица – так же, как и наши – покрыты серой пылью, а тело – кровоподтеками. Было много криков о помощи. Кое-где уже появились спасатели, но работы было так много, что они не успевали окликаться на мольбы людей, которые окружили их плотным кольцом. Каждый стонал от горя и просил бросить этот дом и пойти к его дому, ведь там еще слышны стенания близких – значит, их еще можно спасти. Высоко в завалах бывшей пятиэтажки, между этажами, вниз головой висела девушка. Обе ее ноги были придавлены бетонной плитой. Она истерично кричала и умоляла прохожих отрезать ей ноги и спасти ее. Но мы были бессильны помочь ей – и подобраться к ней было невозможно, и без специальной техники не освободить из страшного плена. От этой беспомощности хотелось вопить во все горло. Повсюду слышался плач женщин, но мужчины орали на них, просили не реветь, потому что не было слышно голосов людей из-под завалов. Когда была возможность, они вытаскивали людей сами, но если нереально было подобраться – звали спасателей.
Люди объединились в группы и спасали друг друга. При жизни многие из них недолюбливали друг друга, но в общем несчастье сплотились для взаимовыручки, проявляя в себе лучшие человеческие качества, ведь сострадание – неискоренимая черта людей, хотя и не всех. Вдали слышалась стрельба из пистолета – это бушевали мародеры. Потом мы увидели на обочине молодого мужчину в костюме – он был убит пулей в лоб. Мы не знали, на что именно позарились мародеры – или на дорогие часы (мужчина был солидно одет) или на его бумажник, но тут же захотели свернуть им шею. Эти мерзавцы не довольствовались только разрушенными магазинами, в которых теперь можно было без труда что-либо забрать: им понадобилось ради наживы отнять чью-то жизнь. Но в этот день каждый сделал свой выбор. Кто-то спасал чужих людей, даже потеряв своих близких, кто-то оставил глупую затею внезапно разбогатеть (как наш Леша) и начал помогать ближним, а кто-то стал убивать из-за имущества, которым не успеет насладиться.
Везде, на изуродованных трещинами тротуарах лежали беспорядочно трупы, накрытые разноцветными кусками ткани – а люди все докладывали их и докладывали, в бесконечный нескончаемый ряд. Приехали грузовики с военными, и тела начали грузить в кузов. Недалеко от них, у трупов своих детей стояла женщина и, обезумев от горя, пританцовывала на месте.
Когда мы, наконец, добрались до нужного адреса, то обнаружили Маринину коллегу живой и невредимой у своего одноэтажного дома – он уцелел. Этой семье повезло – все остались живы. Марина обняла Валю, и они вместе некоторое время плакали. Потом подошел муж Вали с дочерью: мы простились с ними и стали возвращаться домой. Сумерки начали разбрасывать серые тени на разрушенный город, и нам следовало прибавить шаг.
Когда я проходила мимо сквера, где стояли на массивных железных столбах большие фонари, один из них покачнулся и повалился на меня – смерть опять коварно протянула ко мне руки. Я снова застыла на месте, как тогда у фасада здания, но и тут мой сосед пришел мне на помощь. Он вовремя толкнул меня в сторону со всей силы.
– Не зевай! – прикрикнул он сердито, поднимая меня с земли.
Вместо благодарности, я угрюмо сдвинула брови. Я бы отдала все на свете, чтобы меня спас Леша, а не он. Тогда бы не пришлось неловко делать вид, что его помощь мне, в общем-то, была не так уж и нужна.
Мы уже почти приблизились к нашему двору, когда Марина, нагнувшись к моему уху, прошептала:
– А ведь он сегодня два раза спас тебе жизнь…
Я недовольно покосилась на нее. Я предпочла бы, чтобы она этого не заметила. Она знала о моей давней вражде с Андреем, поняла, почему я сержусь и произнесла очень тихо, чтобы не услышали мужчины:
– Нам всегда хочется, чтобы мужчины спасали нас. Мы никогда не признаемся им в этом, а иногда и себе, но это так. И не важно, как спасали – душевно или физически, но только в такие моменты, как сегодня, нам дается шанс узнать, кто будет биться за тебя, а кто с холодным безразличием будет наблюдать, как ты «тонешь».
Я внимательно посмотрела на нее. Последние слова натолкнули меня на мысль о ее бывшем супруге, которого она не простила за измену и выгнала из дому. Теперь Василий жил в доме своей покойной матери в частном секторе, но почти каждый вечер настойчиво оббивал порог своей жены, пытаясь вымолить у нее прощение.
– Ты печалишься из-за того, что на этот раз, когда действительно была нужна его помощь, он не пришел? – спросила я.
Теперь Марина нахмурилась, но она, в отличие от меня, не так скрывала свои душевные порывы. Вздохнув, она призналась с досадой:
– Да, черт возьми!.. Я ожидала, что Василий примчится ко мне со всех ног, потому как будет беспокоиться, но куда там!
– А вдруг с ним что-то произошло? – предположила я осторожно.
Марина, махнув сердито рукой, произнесла:
– С таким, как он, ничего не может произойти.
Мы вошли в свой двор и я, схватив Андрея за руку, потащила его к медикам. Тогда я еще не знала о том, что врачи уже установили, что у него сотрясение мозга, но интуитивно предчувствовала – ему необходим более тщательный медицинский осмотр.
– Ты куда меня тащишь? – он, ничего не понимая, с изумлением глазел на меня. А я, вот таким странным образом, пыталась отблагодарить его за свое спасение. Отблагодарить не на словах (это было выше моих сил), а на деле.
Когда он сообразил, в чем дело, то удивился. Если бы я его скинула с обрыва, тогда это не вызвало бы у него такого потрясения, как мой неожиданный благородный поступок. Он повиновался, и вскоре врачи занялись им – они осмотрели его и сделали несколько внутривенных инъекций. Потом один из врачей обратился ко мне:
– Вашему мужу нужно будет еще пять дней делать внутривенные инъекции, – он протянул мне две упаковки ампул и шприцы.
– Он мне не муж! – с раздражением крикнула я уже в пустоту – так как врач отошел от меня и занялся другим пациентом.
Андрей лукаво усмехнулся, но промолчал. Я посчитала своим долгом взять его под руку (вдруг у него до сих пор головокружение?), но он резко одернул меня, давая понять, что сам справится.
Марина понапрасну злилась на Василия – как только мы вышли из медицинской палатки, он кинулся к ней с расспросами. У него была перебинтована кисть руки – оказалось, что его только недавно выкопали из-под завалов. Землетрясение его застало на работе и хотя здание, в котором он работал, повредилось, он сумел чудом уцелеть.
– Мариночка! – он протянул свои худые руки к ней, и спросил: – Как ты? Нет ушибов или травм?
Марина, как обычно, задрала нос и сухо ответила:
– К чему эти расспросы… Ты же сам видишь, что я цела и невредима…
Разговор был коротким, но я заметила – хотя она и сердилась на бывшего мужа, но была рада его появлению. А потом даже осмотрела его забинтованную руку, но ненавязчиво, чтобы никто вдруг не заподозрил особую заботу о нем.
Наша компания решила разместиться в поле – оно было за домом. Так было безопаснее – находиться вдали от тех домов, которые еще стояли, ведь землетрясение могло повториться в любой момент. Густые сумерки опустились на поле, когда мы разожгли костер, чтобы сделать чай. Было жарко, духота не спадала и ночью, но безумно хотелось напиться чаю. Мы умостились на несколько одеял, которые притащил из своей квартиры Леша, и молча прислушивались к городским звукам. Плач и надрывные стенания не прекращались, а медики по-прежнему трудились в поте лица. Чтобы они могли работать и дальше, к лагерю нагнали автомобили и включили все фары. Вся инфраструктура была разрушена, об электричестве можно было забыть на долгое время, а может быть, уже навсегда. Леша достал из своей спортивной сумки, которую еще с утра мечтал набить драгоценностями, продукты. Он сгреб их со своего валяющегося на полу холодильника, когда пошел за одеялами для нас. Пару бутылок воды, яблоки, консервы и кусок сыра – теперь и он начал понимать, что сейчас стало более ценным, а что бесполезным. В этот вечер он перевоплотился в виртуозного кулинара, который сумел сварить нам на костре приличную уху из консервированной сардины. Мы поужинали, но никак не могли заснуть, несмотря на чудовищную усталость. Все время смотрели на любимый город, который превратился в руины, и сожалели о прошлом. Теперь каждый день нам придется выть о своем прошлом, ведь именно в нем осталось все самое лучшее и безвозвратно потерянное. Пока у нас был шок и мы до конца не принимали суровую действительность, но скоро эта действительность одолеет нас, и мы примем свою судьбу, от которой нам никуда не сбежать.
