Медсестра только что вручила нам отчет. Папини держится на расстоянии, но при этом обсуждает с Сисманом что-то очень смешное про мокасины, а я — единственный, кто так обут.

Пациенты то и дело поглядывают на нас. Да, у нас намечено собрание. Да, мы будем обсуждать, что с вами делать. Не так холодно и отстраненно, как вы полагаете, но и без душевного надрыва, конечно.

Дверь кабинета открывается. На столе стоит очередная утка. Еще одно обезглавливание? Ледесма вполголоса говорит мне, что сегодняшняя утка имеет символическое значение. Я усаживаюсь в пышное кресло рядом с Ледесмой и мистером Алломби. Некоторые из моих коллег ворчат, потому что им достался неудобный стул, и думают, подстрекаемые своими ягодицами, что я урвал себе теплое местечко, отодвинув остальных. Другие понимают, что я нашел общий язык с руководством, и колеблются, презирать меня теперь или нет.

Последними садятся Хихена и Гуриан, которые заговорщически смотрят на меня. Я не афиширую нашего единства и не отвечаю на их взгляды.

Менендес закрывает дверь и садится на стул за директором. И в этой строгой тишине, которая предшествует любому собранию, она смотрит на меня, и только на меня, и закуривает сигарету.

Она собирается разделить свои пять минут табачного дыма со всеми. Вынести свою выведанную мной тайну на всеобщее обозрение. Это все равно что… Все равно что самой раздвинуть ноги для группового изнасилования.

Дым окутывает нас по одному: сначала Ледесму и мистера Алломби, затем меня, Папини и потом уже всех остальных, эта цепочка прирастает с каждой новой затяжкой.

— Вы хорошо себя чувствуете, Кинтана? — спрашивает Ледесма.

— Все в порядке.

— Дорогие коллеги, настало время провала, — громко говорит Ледесма.

Начало положено. Некоторые понимают, что речь идет об ожидаемом «провале» лечения сывороткой, другие, менее сообразительные, открывают рот, закашливаются и чешут нос, пытаясь скрыть удивление. Ледесма удовлетворенно смотрит на них.

— У нас достаточно пациентов для опытов, и было бы жаль, если бы они начали умирать прежде, чем мы приступим к эксперименту. Несколько торопыг уже покинули нас. У меня здесь перечень фамилий тех, кому надо сделать предложение о донорстве. Поскольку вопрос этот острый, если можно так выразиться, я взял на себя труд упорядочить процедуру. Доктор Гуриан, не будете ли вы так любезны зачитать…

Гуриан берет бумаги. Прежде чем начать, он делает паузу, чтобы надеть очки и убрать кудри со лба. Он мне симпатичен, но я не понимаю, почему читает именно он, мой голос гораздо ниже и звучнее.

А) Провал.

Провал коренится одновременно в двух моментах времени: когда человек ставит перед собой цель и когда эта цель оказывает недостижимой или ложной. В метаниях между целью и ее несостоятельностью в поисках ошибки (провал проживается как состояние личности) человек нарушает линейность своего бытия.

Начав лечение по протоколу, пациенты ставят перед собой цель: победить рак. По прошествии двух месяцев, как и следовало ожидать, «Сыворотка Берда» не дает никакого эффекта. Мы сообщаем дурные вести. Отдельное, незначительное число пациентов отнесет провал на счет врача, посочувствует ему и умрет спокойно, но большинство воспримет этот провал как свой собственный: «Мой рак — это я». Чтобы не допустить превращения их дальнейшей жизни в кошмар, врач должен посредством предложения о донорстве восстановить линейность их бытия, запустив обратный отчет.

Б) Бесчестие.

Тело можно оценивать по степени его полезности. Хорошая матка — здоровое потомство. Сильные руки — мужская работа. Гибкие пальцы — фортепиано. Здоровье является обязательным условием для успешной интеграции тела в этот мир. Болезнь обесценивает человека. Как вернуть достоинство неизлечимому больному? Сделав его тело полезным после смерти.

В) Работа с пациентом.

В день беседы врач должен убрать волосы со лба, не напомаживать их. Пригласите пациента и предложите ему чай или кофе. Неожиданная любезность, нехарактерная для обычной консультации, подготовит больного к страшному известию: «Сыворотка Берда» не сработала и его ждет скорая смерть. Ошеломив его новостью, соблюдайте почтительную тишину, пусть пациент справляется со своей болью, как умеет.

Тишина не должна длиться более двух минут, затем врач должен встать со своего стула, обойти стол и положить на спину пациенту одну или обе руки. Если пациент будет противиться физическому контакту, врач должен дать понять, что так нужно.

Г) Работа над речью.

Вернувшись за стол, врач должен начать разговор о передаче тела в пользу лечебницы «Темперли». Говорить следует размеренно и прямо. Рекомендуется попрактиковаться на следующих примерах:

Правильно: «Ваше тело действительно послужит во благо грядущих поколений».

Неправильно: «Сделайте это для своих любимых».

Правильно: «Просим вас сохранять конфиденциальность».

Неправильно: «Это останется между нами». Правильно: «Принесите свое тело в дар науке». Неправильно: «Принесите себя в дар науке».

Д) Конфиденциальность.

После получения согласия пациента, который с этого момента становится донором, необходимо соблюдать максимальную тайну. С донором подписывается соглашение о конфиденциальности, в котором указывается процедура выдачи тела семье в закрытом гробу и перечисляются законы, регулирующие эксперимент. Проработка законов возлагается на хозяина лечебницы под контролем господина директора.

Если у пациента есть дети, о которых некому позаботиться, наш долг сделать так, чтобы будущие патриоты не оказались во власти недобросовестных лиц. Лечебница приложит все необходимые усилия, чтобы поместить их в соответствующее государственное учреждение.

Ни при каких обстоятельствах донор не должен узнать о процедуре обезглавливания и о том, что донорство произойдет при жизни.

Гуриан складывает бумаги и откашливается. Ледесма поясняет, что остальные инструкции будут готовы к воскресенью, а до этого нам следует очистить свою совесть. Верующим он предлагает исповедь и церковную службу, атеистам — дыхательную гимнастику.

— Мы так и не испытали машину на людях, — добавляет он.

— Но машина вроде бы работает, — произносит Хихена.

— Вот именно, что вроде бы… — отвечает Ледесма.

— Не знаю, — продолжает Хихена. — Не слишком ли мы торопимся?

— У нас достаточно яиц, чтобы сделать омлет, или как? — срывается на крик Ледесма. — У них рак! Они все равно умрут!

Хихена вздыхает с облегчением, радуясь, что кричат на всех. Папини улыбается, словно кто-то тянет за невидимые ниточки уголки его губ.

— Какие-нибудь мысли? — спрашивает мистер Алломби.

— Любые, кроме убийства своих коллег, — шутит Ледесма, придя в себя.

Менендес докуривает свою сигарету и ищет, обо что бы затушить ее. Мистер Алломби осторожно берет сигарету у нее из рук, смотрит ей в глаза и сжимает кулак, гася окурок своим потом.

— Кинтана, — Ледесма показывает на меня пальцем, — расскажите нам о своей пациентке Сильвии.

— О ком? — поворачиваюсь я к нему. — У меня нет на руках ее истории болезни, но если вам угодно…

— Если мне угодно что? — спрашивает Ледесма.

— У Сильвии нет семьи, — говорит Папини, — и она совершенно сумасшедшая. А в остальном она абсолютно здорова, не так ли? — И он смотрит на меня.

Я не стану ему отвечать.

— Не думаю, что… — начинает Сисман, — в том смысле, что никто не имеет права…

— Получается, что никто не будет жаловаться, — продолжает Папини.

— Но остается еще вопрос законности, — говорит Ледесма.

— Бедняжка, — бормочет Хихена.

— Кто-нибудь, поймайте утку, — приказывает Ледесма.

Сисман видит, как утка пробегает под столом. Вставать на четвереньки, чтобы поймать ее, будет несолидно. Он щелкает пальцами и зовет ее к себе, как собачку. Естественно, птица не обращает на него никакого внимания. Гуриан отклоняется в сторону, ясно показывая, что эта охота его не касается.