- Даже если и придумаешь что-нибудь такое, они тебя раз - и в тюрьму, сказал грузчик или рубщик мяса. - Помните старика Лобито? Выдумал на свою голову зеркало и тут же сгинул...
- Здесь все ясно, - горячо заговорил молодой почтальон. - Нам просто хотят замазать глаза, чтобы мы стали, как тот кролик, которому щекочут за ухом; кормежка есть, клетка у каждого своя, а за людей все равно не считают. Чиновники и богатеи что хотят, то и делают. Вот и сейчас хотят приучить нас бегать в балаган смотреть всякие забавные штуковины, чтобы вубы свои мы показывали только в улыбке до ушей...
Все примолкли от таких опасных речей. Исуп даже побледнел и испуганно огляделся по сторонам. Бильбо, опустив голову, пошел дальше своей дорогой. Он послушал, что говорят люди, но своего мнения насчет объявления властей у него не сложилось. Ему нужно было сейчас всего четыре филона, и он шел на рынок, чтобы честно их там получить.
"Сейчас приду на базар, - думал Бильбо, - быстренько постараюсь опорожнить свой мешок и первым делом зайду в кабачок пропустить рюмочку анисовой... - Старик представил, как распространяется по нутру ароматная водка, и сплюнул набежавшую слюну. - Потом можно будет заказать жареной телятины с соевым соусом и повторить еще рюмочку. Черт с ним, с кофе! Банкой больше, банкой меньше..."
Чем ближе подходил он к рынку, тем теснее становилось на дороге, ведущей в распадок. Торговцы везли на тележках свежую зелень, рыбу, цветы, мясо, старую мебель, тряпье, дрова... Старого моториста ткнула мордой в спину лошадь, и он испуганно посторонился, чтобы пропустить телегу, на которой возвышались огромные деревянные часы, похожие на средневековый замок.
У рыночных ворот Бильбо заметил сварливых женщин, торговавших медовухой. Их не любил он за то, что те всегда норовили недолить глоток-другой. Он имел дело с ними лишь тогда, когда ему здорово не везло и на руках было всего лишь несколько жалких монет.
Кругом висел тот гул и непередаваемый шум толпы, какой бывает лишь на базаре. Чего здесь только не было! Вязанки сушеной рыбы, пузатые рыжие тыквы, выросшие невесть где и когда, битая птица, ношеная одежда, поросята, козы, другая домашняя живность, охотничьи припасы, голуби в клетках... Специально для курортников кое-кто из старых моряков мастерил миниатюрные корабельные штурвалы, покрытые лаком, которые могли служить или как зеркало, или как пзпельница, якоря, отлитые из свинца и покрашенные бронзовой краской. Тут же были раковины, кораллы, высушенные крабы и морские звезды. Все это великолепие располагалось на длинном прилавке возле забора, но Бильбо старался сюда не заходить, хотя здесь было немало старых его знакомых, которых волна случая навсегда прибила к берегу, но с ними он больше не знался. Эти прохиндеи от моря не растерялись, быстро сделали всю его экзотическую атрибутику ходовым товаром и неплохо жнли, торгуя морем на штуки я фунты. Бильбо считал, что эти пройдохи, у которых нет ничего святого, предали море. Он находил недостойным, если штурвал, которого слушается корабль, пусть даже не настоящий, с зеркалом в середине, будет висеть на гвозде в чьей-то передней.
Людская толпа медленно и властно несла старика с его холщовым мешком вдоль торговых рядов По раз и навсегда неизвестно кем установленному порядку.
Бильбо оставалось только переставлять ноги, чтобы не увязнуть в этой людской реке. Его толкали, затирали, и он бережно прижимал к груди свой товар, опасаясь, что помнут мельницу, ведь она такая хрупкая. Но вот человеческая масса рассосалась между лотков и прилавков, Бильбо перевел дух и пристроился в укромном месте возле еврея, торговавшего лекарствами и притираниями. Бильбо постелил на затоптанную землю мешок и разложил на нем поделки. Неловко, с опущенной головой стоял он над ними и следил, чтобы кто ненароком не наступил на хрупкие его грошовые сокровища. Он знал, что сейчас кто-нибудь подойдет и спросит о цене. Но что-то никто не подходил. У его соседа уже купили какой-то порошок и баночку с мазью, а на него не обращали внимания, словно он нищий, просящий подаяния. Чтобы привлечь внимание, он нагнулся к своим жестянкам и будто невзначай ими погремел. Легкие крылья мельницы крутились от слабого ветерка и щекотали грубую сухую ладонь старика.
Бильбо еще раз огляделся вокруг, но люди шли все мимо, только мельком оглядывая его немудреный товар. Бильбо начал злиться. Еще с полчаса он .стоял истуканом, потом проворно собрал поделки в мешок и не спеша поЩел по рынку искать более удачливое место. Он неожиданно вспомнил о той странной старухе, которую видел здесь каждое воскресенье. Что-то не видно ее...
Его окликнули. Это был Дин-Мышонок. Он тоже таскал на базар всякую самодельную мелочишку, только из дерева - кукол, подсвечники, фигурные расписные бутылки...
- Привет, Дин, - искусственно улыбнулся Бильбо. - Как поживают твои игрушки?
Маленький суетливый мужичок с наглыми блестящими глазками ощерился мелкими мышиными зубками:
- Забросил я это дело, старина. Невыгодно. Нынче другой спрос.
Бильбо только теперь обратил внимание, что на лотке у Мышонка выстроились рядами размалеванные бочонки с обширной пустотой внутри, лошади и слоны, такие же пустотелые, с щелями во лбу для монеток. Коcилки? Товар, что называется, шел с рук. Отцы, матери, братья, сестры и сами дети с интересом вертели в руках размалеванные деревяшки, щелкали ногтем, определяя объем утробы, и, не торгуясь, выкладывали монеты.
"Ишь ты, - подумал Бильбо, - какая-то дырка, а как берут. Дела!" Мышонок похлопал по мешку, что держал Бильбо, усмехнулся:
- Могу дать совет. Выбрось свои консервные банки на помойку и делай, как я. Клянусь, не прогадаешь. А хочешь, я тебя выручу, - предложил Мышонок, засовывая нос в мешок. - Так и быть, я куплю у тебя все это за полтора филона, чтобы назад тебе не тащить.
Бильбо видел, что Мышонок совсем обнаглел и надувает его самым бессовестным образом, но все же обрадовался - лучше полтора филона, чем ничего.
- Согласен, - протянул Бильбо мешок.
Дин-Мышонок ве ожидал такой легкой добычи и даже усовестился.
- Ладно, по старой памяти я накину. Держи два филона и подумай, как жить дальше.
- А вот это я уже сам решу, как мне дальше жить, - огрызнулся старый моряк и направился к выходу. Он был зол и растерян: получалось, его опять обвели вокруг пальца. Проталкиваясь между торговых рядов, Бильбо вдруг услыхал чей-то приглушенный возглас: "Вот она!.." Он повернулся и увидел Синявку...
Как появилась она в Ройстоне, никто не знал. Высокая, тощая старуха в обтертой до ветхости накидке, латаных чувяках и с посохом в руке напоминала беглянку с того света. Бескровные губы и глаза, как две черных дыры, глубоко запрятанные в синих впадинах костлявого лица... Когда она медленно поворачивала к кому-то голову, наглухо повязанную платком, всякому становилось жутко от взгляда этого человекоподобного, но не земного существа.
Есть такая рыбка - синявка, костлявая и несъедобная, с синими кругами возле глаз. Кто-то в толпе наввал однажды так старуху, и с тех пор кличка эта стала ее именем.
Рядом с Синявкой всегда был диковинный спутник на четырех лапах. Волосатое чудовище с зелеными боками, неестественно большой головой и клыкастой пастью. И хотя зверя Синявка держала на веревочной привязи, ужас, какой он внушал, был велик. Никто даже не пытался приблизиться к этим путникам, забредшим в Ройстон с того света, и уж тем более не было охотников заговорить со старухой.
Зла Синявка никому не причиняла, наоборот, ходила в молчании в отдалении от толпы, будто кого-то высматривала, и это делало ее пребывание в городе еще более таинственным и загадочным. Многие готовы были дорого заплатить, лишь бы узнать, кто она, откуда пришла, что за зверь рядом с нею. Но никто не мог преодолеть свой страх, чтобы расспросить хорошенько старуху обо всем. И тогда, как бывает в подобных случаях, о ней поползли самые нелепые и ужасные слухи, будто она пьет человеческую кровь, роется по ночам в могилах на кладбище... Слухи плодились, как мухи, грязно витали среди людей. В один прекрасный день Синявкой заинтересовалась полиция. Бильбо как раз в тот день был на базаре и все видел сам. Лейтенант с двумя карабинерами подозвал старуху и велел отвечать на вопросы. Тогда старуха впервые заговорила, и горожане поразились ее голосу. Говорила она сдавленно и глухо, как полузадушенный человек, который одной ногой уже стоит в могиле.
