Межзвёздный колониальный корабль относительно невелик. Совсем не таким представляли его писатели-фантасты. В нём нет сотен громоздких анабиозных капсул с покорителями космоса, погружёнными в вековой сон. Нет оранжерей с гидропоникой и ёмкостей с хлореллой. Нет систем жизнеобеспечения. Да и любые органические вещества на борту присутствуют лишь в незначительном количестве. Все эти излишества в отсутствие экипажа просто не нужны.

Лёгкая ажурная структура, плавно вращаясь, несётся в полной темноте; лишь отблеск света изредка мелькает в сплетениях труб систем охлаждения – весь космический буксир будто состоит из одних только этих труб. Издалека звездолёт выглядит полым цилиндром, стенки которого плавной гиперболой вдавлены внутрь, к оси вращения. Антрацитового цвета вкрапления на теле корабля, похожие на пуговицы, – самое главное, – полезная нагрузка.

Но это только видимая невооружённым глазом картина.

Многокилометровыми воронками, подобно узким песочным часам, устремившим края своих чаш в бесконечность, раскинулись в пространстве электромагнитные поля, генерируемые системами буксира.

За кормой почти семьдесят триллионов километров. Скорость сорок пять сотых от световой.

Впереди по курсу концентрическими разноцветными кругами мерцает излучение звёзд, позади – злые красные огоньки.

Тишина. Темнота. Запах моря. Плотный солевой раствор с температурой тридцать три градуса по Цельсию обволакивает тело человека.

Состояние полудрёмы на грани сна и бодрствования. Ощущение невесомости. Отрешённость от всего. Только мягкий шлем слегка давит на кожу гладко выбритой головы. Шлем жёстко соединён с бортом ванны, и только эта почти неощутимая точка опоры несколько ограничивает свободу перемещения внутри просторной депривационной капсулы.

Комната, в которой установлена капсула, надёжно экранирована; внешние помехи не должны мешать процессу записи. В ближайшие двенадцать часов ни одна живая душа не сможет связаться с Кузнецовым, ни один сигнал не проникнет внутрь камеры. Какое-то время человеческое сознание, напуганное непривычной информационной пустотой, тщетно мечется, пытаясь найти прежнюю связь с окружающим миром, но, наткнувшись во всех доступных направлениях на прочную матово-чёрную скорлупу, сворачивается в клубок и затихает.

Вспомогательная виртуальная сеть, управлять которой любой современник Паши Кузнецова с детства привык не задумываясь, переходит под внешний контроль.

Как он сюда попал? Молодой человек прекрасно помнил тот день, когда получил Письмо.

***

Запечатанный конвертик пиктограммы входящего сообщения появился в виртуальном поле дополненной реальности совсем не вовремя. Паша тут же смахнул его в сторону, чтобы не мешал, и продолжил оформление только что поступившего пациента.

В приёмном покое Химкинской областной больницы вызывающе чисто. Пол густого кофейного цвета, ослепительно белые стены. Начищенные поручни. От бликов на хромированной стали больно глазам. Когда ты всего лишь призрак – это скорее воспоминание о рефлексе, чем сам рефлекс, но от него никуда не деться.

Хоть больница и являлась практически автономным механизмом, ей всё же требовался квалифицированный персонал. Поэтому в здании сейчас находилось четырнадцать дежурных врачей. И из них лишь пятеро в своей физической ипостаси. Ещё девять присутствовали посредством виртуальных фантомов, формируемых глобальным информационным полем. График дежурств, физических и виртуальных составлялся в начале года и утверждался начальством. Согласно этому графику Паша весь август и сентябрь мог работать с помощью удалённого доступа. Его физическое тело в данный момент сидело в позе лотоса на коврике, в палатке, на берегу алтайской речки. А сознание, спроецированное глобальной сетью по месту работы, закончив дела на первом этаже, перенеслось этажом выше, в ординаторскую.

Молодой медик зашёл в интерфейс системы видеоконтроля и переместил в поле зрения изображение с нужной ему в данный момент камеры. Автоматизированная каталка неспешно двигалась вдоль направляющей линии на полу коридора, транспортируя прозрачную медицинскую капсулу в палату на шестом этаже. Паша переключился на визор внутри капсулы, попутно отмечая для себя показания диагностических приборов.

Выглядел новый пациент неважно. Павел за пару лет работы навидался подобного, поэтому диагноз поставил быстро. Ввалившиеся глаза, очерченные тёмно-синими кругами истончившейся бледной кожи, короста подсохшей крови у ноздрей. Такие ребята сюда попадали часто. Только за последние пару дней автоматические реанимобили доставили в поликлинику восемь игроманов.

В виртуальных мирах в данный момент, определённо, шла какая—то грандиозная битва. Ворочающие мегатоннами снаряжения, обсаженные стимуляторами, бойцы, игнорируя предупреждения своих диагностических систем, увлечённо крошили друг друга в сверкающий хлам.

Но всё имеет свою цену.

Жестокая игра, истощив до предела физические силы и высосав все соки из организма, грубо выбрасывала игрока в воняющую потом и мочой реальность. Человека корчило в неудержимых судорогах. Отлежавшись, отдохнув и перекусив, стандартный игроман, как правило, снова входил в своего аватара, продолжал бой или начинал всё с ноля. И быстро добирался до следующей остановки.

В случаях инфарктов и инсультов анима, виртуальный помощник, объединяющий наноботы в организме в масштабную внутреннюю сеть, отправляла на центральный узел МЧС тревожный сигнал. На помощь мчались реанимобили, …и в больнице появлялся новый пациент.

До Кузнецова доносился ленивый разговор из соседнего кабинета, где пили чай дежурные врачи. Их на этаже двое, и оба предпочитали ходить на работу во плоти. Возможно, сказывалось влияние «старой школы», когда на производствах, в конторах и больницах ещё можно было встретить людей.

Кузнецов узнал тихий, насмешливый голос старшей медсестры:

– Жора, опять там в твоей Франции фермеры бузят. Чего хотят—то, ироды?

Паша привычно фыркнул. Жорж Айван Сент—Пьер являлся гражданином России и Союза Свободных Республик с рождения, причём уже в третьем поколении, но в учреждении мало кто называл его иначе, как «наш француз». Между Жоржем с Зинаидой явно что—то было, но они зачем—то неумело, как школьники, скрывали свои отношения.

Кузнецов подключился к аниме больного. Она исправно функционировала, и тут же выдала массу информации касательно состояния пациента. Всё в порядке: давление, ритм сердца, уровень гормонов в крови. Странно.

– Ма бонн, – донёсся мужской голос, – что может хотеть рабочий человек? Работать хотят, конечно. У них вся техника стоит. Провинция уже неделю как отрезана от энергетических узлов.

– Пусть вспоминают корни, – заметила меланхолично медсестра. – Тяпки, лопаты, вилы, грабли…

– Па дроль, Зин. Не смешно. Холодильники—то не функционируют. А это значит, что продукция пропадает. Се трист. К тому, что ночью электричества нет, все уже давно привыкли, а тут и в светлое время подача прекратилась. Как тут не бузить?

Последнее слово Жорж произнёс, смешно растягивая последний слог.

– А то, что они солнечную электростанцию разнесли, им сильно поможет?

Оба продолжали лениво обсуждать последние новости, но Паша их уже не слушал. Он проверил капельницу, назначил пациенту лечение и углубился в чтение отчётов, появившихся перед ним на полупрозрачном табло.

«До чего ж всё стандартно, – отметил он, копируя информацию в свою базу данных. – Двадцать девять лет детине. Нигде не работает. То ли живёт на пособия, то ли промышляет чем-то в даркнете».

Процентов девяносто поступающих в больницу пациентов приходилось как раз на таких пареньков и девушек. Огромный высокотехнологичный город бережно относился к своим обитателям, заботился об их физическом благополучии, выделяя каждому стандартный набор благ. Но праздность породила новую ловушку. Тех, кто не нашёл смысла существования или умельцев, подобных сегодняшнему пациенту, умеющих обойти защитные системы анимы, ему оставалось только доставлять в больницы и спасать постфактум.