Когда сообщили об этом хозяину он сказал да, это его пенсия, он вдовец, чтоб прокормиться ему довольно того что дает земля, ему выписали эти деньги, пришлось за ними в город ходить но коль скоро у него не было для них применения он и оставил их там в пристройке.
Что он с ними сделал когда ему в конце концов отдали их я не знаю, но думаю что он оставил их где-нибудь еще.
Французы не любят тратить деньги это их тревожит, но к роскоши они относятся естественно, если она у вас есть это уже не роскошь а если у вас ее нет это еще не роскошь.
Так что на берегах Сены внизу у воды совсем нет городской жизни, это приятная жизнь и каждый человек проживает ее по-своему.
Так вот однажды я увидела там мальчика лет тринадцати плотного коренастого и прилично одетого мальчика сидевшего у воды а рядом с ним была женщина явно не мать но родственница и они там сидели. Крупные слезы катились у него по щекам. Что случилось, спросила я у нее, о сказала она, огорчение но это пройдет. Он провалился на экзамене, но ничего, пройдет. Совершенно безучастно сидела она рядом с ним и конечно это было огорчение но как она сказала, огорчение пройдет.
Странная жизнь идет там у реки. Однажды я проходила мимо и там было двое мужчин, один нашел цилиндр и еще какие-то оранжевые цветы которые он приколол к цилиндру, и пока они шли один представлял всем другого, это мой брат, говорил он о втором.
На баржах всегда выращивают цветы и мужчины всегда спускаются с мимозой в руках и куда-то с ней исчезают, и под мостами кровати из картонных ящиков, может быть картон хорошо защищает от холода во всяком случае они его используют, и женщины стирают белье и мужчины там удят рыбу и художники там рисуют и каждый занят своим делом. Они бурчат под нос или разговаривают сами с собой но никто не дерется.
Итак с детьми во Франции никогда не обращаются сурово. Ребенок во Франции это нечто ценное, это не сокровище но как и все что сопричастно земле имеет цену а о ценной вещи всегда очень заботятся, французы всё употребляют в дело но ничем не злоупотребляют.
Итак двадцатому столетию и в самом деле нужна была Франция как почва. Франция могла играть с идеей разрушения семьи которая есть начало и конец всего но на самом деле это не могло убедить ни одного француза и потому Франция стала почвой для начинавшегося двадцатого столетия, у нее за плечами была единственная реальная попытка проверить семью и все что семья держит в руках и проживает и съедает и выпивает, и все что этой семье принадлежит, у них была за плечами эта попытка попробовать не верить во все это накануне девятнадцатого века во время Великой французской революции но на самом деле это было не увлекательно. Вело ли это к войнам да к волнениям да но на самом деле было не увлекательно. В этом не было ни логики ни цивилизации и не было моды.
Поэтому когда двадцатое столетие собралось проверить это снова с самого начала французы были очень рады при этом присутствовать но не участвовать.
Во Франции никогда так сильно не ощущается семейная жизнь как во время каникул. Семья это всегда семья но во время каникул она разрастается и это утомительно.
Один француз сказал мне как-то что его преследовал просто мучил не переставая страх того что он назвал каникулярной погодой. Я сказала но это же всего лишь летняя погода, нет возразил он в ней есть какая-то тяжесть вот почему это погода не летняя а каникулярная.
В каждый деревенский дом съезжаются все родственники и все их дети и все их слуги, зимой родственники только наносят друг другу визиты, довольно много визитов, обедают все вместе не меньше раза в неделю, но на каникулах они живут все вместе.
Потом настало двадцатое столетие с его автомобилями особенно после войны, французские семьи стали меньше собираться вместе на каникулах потому что вполне естественно они больше разъезжали. Все они прекрасно осознали что это даже утомительнее чем совместное житье и менее полезно для детей и для них всех. Приезжать и уезжать в поездах было лучше потому что поезда все же останавливаются а автомобили едут себе и едут. Потом во время последней войны все деревни заполнились родственниками съехавшимися вместе но раз это не каникулярная погода и вообще не каникулы, всем так больше нравится не говоря о том что ездить нельзя даже в поездах и значит так менее утомительно. Просто постоянное совместное проживание а это все меняет. Родственники теперь постоянное явление и за исключением того что кто-нибудь то и дело говорит про ту или иную кузину какая она надоедливая особа, а французские семьи всегда единодушны и все они считают какую-то одну особу самой надоедливой, и за исключением того что всегда есть трения между свекровью и невесткой, все это сильно смягчается тем что сын и муж на фронте. И многие денежные споры которые прежде были неизбежны из-за трений между невесткой и овдовевшей свекровью временно затихают. И всем так легче.
Во Франции не показывают друг другу письма. У всех свои письма. К какому бы классу во Франции ни принадлежал тот или иной человек он скажет у меня вестей нет но есть у моей матери, у меня вестей нет, но у моего сына есть. Неужели сказала я как-то раз с удивлением, они не читают вам того что написано в их письме, я хотела сказать неужели они не показывают вам письма но я инстинктивно почувствовала что этого нельзя говорить. О да последовала ответ, он или она читает мне отдельные места.
Во Франции все личное и частное и в то же время семья всегда вместе. Даже в разгар войны письма друг другу не показывают. Как сказала однажды моя старая служанка Элен, нет мадам это не секрет но об этом не говорят.
Я никогда не видела Париж во время объявления войны. Войны всегда начинаются во время каникул и каникулярной погоды когда вас нет в Париже. Париж всегда там на своем месте, по крайней мере так кажется нам в деревне хотя в такое время мы не очень уверены в его существовании, начало войны поглощает вас где бы вы ни находились, так что даже Парижа нет там на своем месте. Это усугубление изоляции которое и есть война.
Париж находится там на своем месте и постепенно даже здесь довольно далеко от него вы начинаете понимать что он там на своем месте.
Я никогда не видела Париж начала войны, Париж разгара войны я видела не в этот раз а в прошлый, в этот раз я наблюдала его всего лишь полдня.
Тем не менее я знаю Париж с самого начала двадцатого столетия до сегодняшнего дня, знаю довольно хорошо.
Когда я снова увидела Париж в 1900 году в первый раз после детства и в другие разы всегда на каникулах Франция это и был Париж. Франция это и был Париж и его ближайшие окрестности, Париж а он и был Францией которую я знала был тогда совершенно республиканским.
Я знала американку миссис Доусон, мы встретились в Англии и она сказала что уехала из Парижа после 1870 года. Она сказала что манеры французов-республиканцев были совсем не такие как очаровательные парижские манеры в эпоху империи. Но в годы республики ко всем конечно же обращались месье и мадам. Даже мальчишка в мясной лавке говорил нашей служанке bonjour Madame и она так же серьезно отвечала ему bonjour Monsieur хотя ему было всего пятнадцать лет. Во всяком случае хотя во Франции всегда есть империалисты и монархисты, порою самые неожиданные люди, они в действительности чуть ли не все в душе республиканцы и мечтают о республике, так как они знают что семья настолько сильна во Франции что принцип наследования должен быть отделен от власти, просто должен.
Кроме того до сих пор республика совсем неплохо справлялась с тем что как тут думают должно делать правительство, предоставляет их самим себе, защищает их в общем и целом от врагов, и хотя обходится оно дорого это правительство, могло бы обойтись еще дороже будь это какое-нибудь другое правительство, да и потом ни одна его часть не укоренилась настолько чтобы слишком далеко зайти хоть в чем-нибудь. Словом что касается Третьей республики она не так плоха. Могла бы быть лучше, могла бы быть хуже, но ничего, не так плоха.
