*Чззирк*

Пламя зажигалки освещает говорившего. В его глазах отражается огонь, будто два солнца горят его глаза.

-Или же случается еще хуже – черное перетекает в белое, а белое в черное. Как в знаке инь-янь. И попробуй тут отделить одно от другого. Стоит лишь коснуться одного, как тут будет задействовано и другое. Как говорил один из твоих священнослужителей: “Добро не может существовать отдельно от зла. Делая добро, ты обязательно творишь зло, и хорошо, если сделанное добро в итоге перевесит совершенное зло…”

Огонь погас, но глаза будто все еще отражают пламя, свечение глаз лишь усилилось, хотя источника света уже нет.

-И чем пристальнее начинаешь вглядываться, тем больше и шире становится граница между двумя противопоставлениями – помимо белого и черного, появляется множество смешанных оттенков, которые никак не соотносятся ни с одной из двух категорий, и в то время стопроцентно являются ими. А ведь изначально все было простым и понятным. Это, говорили тебе родители, плохо, а это – хорошо. Сомнений и двусмысленностей не было. Сразу было понятно, кто хороший, а кто – плохой. Что есть черное, а что - белое.

Парня начала обволакивать тьма, та самая, что недавно накрыла город, но теперь он будто создавал ее, был ее сердцем.

-Когда же вдруг оказывается, что не всяк белый – действительно белый? Что даже в самом густом черном всегда есть белое? Что ослепительно белый может быть чернее черного? И границы одного и другого у всех разные. То, что для тебя еще черное, для другого вполне себе белое. И каждый меряет свой рамкой всех остальных. И осудить его в неверности расчетов порой так же трудно, как и признать его правоту. И как же так получается, что в самом черном вдруг оказывается кристально белое? Чем объясняется то, что среди белого очень хорошо прорастает черное? И даже когда говорят о равновесии, о золотой середине, каждый имеет ввиду совершенно различное. И пусть даже вполне реально вывести среднестатистический центр всего - границу белого и черного, да только вот приложить этот самый центр на всех не получается. Слишком уж оказывается он не центральным. И все же, при всей неуместности противопоставлений, обойтись без них никак невозможно. Ведь есть, и это знает каждый, черное. И есть белое. Есть добро и зло, правда и ложь. И множество других категорий. И есть границы, за которыми нечто со знаком плюс становится совсем иным, со знаком минус. И при всей нелогичности, мы продолжаем мерить мир своими рамками, укладывая что-то по одну границу, а другое – по другую. Отделяем зерна от плевел, и лишь позже замечаем, сколь множество плевел среди зерна мы оставили и вспоминаем, сколько зерна мы выбросили вместе с плевелами.

И в чем смысл наших действий, и есть ли он вообще, я думаю вряд ли кто-то сможет ответить. Ведь стоит только вглядеться, как начинаешь в самом малом видеть ужасно многое, а многое после изучения становится неимоверно малым.

Тьма поглотила парня, лишь огонь из его глаз оставался видимым.

-Так где заканчивается черное и начинается белое? Ответь, же мой старый враг. Тебя считали воплощением света, но вот мы оба здесь стоим, оба были лишены сил, оба признаны врагами человечества, но мне человечество подарило ответ, пусть сделало оно это и невольно.

***

Иногда ему снилось, будто он песчинка, затерянная среди беспредельности пустыни. Или капля воды в огромном бескрайнем море. Он был бессмыслен и жалок, и равнодушные стихии носили его по своей воле, совсем не придавая ему значения.

В такие моменты тело его вздрагивало во сне, поднимая на поверхности огромные волны, а многочисленные руки в ярости били по морскому дну, взметая ил и сотрясая землю.

Но скоро он успокаивался и вновь надолго замирал.

Он – Ктулху, самое могущественное существо на свете, тот, кому не было и нет равных. Он – властелин вселенной, и все покорно воле его. Только лишь ему одному возможно все, и нет никого и ничего, кто и что мог бы ему воспрепятствовать.

Иногда, в своих снах, он возвращался туда, откуда явился когда-то. В том мире, где даже такие, как он, могли целую вечность искать другого, но так и не найти. Где нет света и тепла, и даже отсутствует понятие времени. Там нет ни радости, ни боли, нет цвета и запаха, а все заполнено лишь серой и равнодушной бесконечностью.

Но даже в том родном ему мире не нашлось никого сильнее Ктулху. Он поборол всех своих соперников, и не осталось никого, кто мог бы пойти против его воли.

Он, Великий Ктулху, правил всем миром. Он был самым могущественным и сильным.

И он взалкал большего. Он шел из мира в мир, и никто не мог его остановить. Все больше миров покорялись его могуществу, и все меньше оставалось земель, где он мог найти себе достойных противников.

Он пересек вселенную из конца в конец и нигде не нашел никого сильнее себя. Он, Ктулху, стал самым могущественным и сильным во всей вселенной.

Но радость его оказалась мимолетной. Зачем ему его сила и могущество, если не с кем этой силой померяться?

Тогда он, Ктулху, стал искать себе соперников. Он опять прошел вселенную из конца в конец, но не нашел никого, кто бы мог и желал с ним бороться.

Лишь в одном мире нашлись существа, которые никого не боялись и готовы были сражаться со всяким, кто выступит против них. Но они были слишком слабыми и жалкими, чтобы противостоять Великому Ктулху. И все же они были бесстрашны и смелы, и не боялись никого. И они были умны и отчаянны, и сила их возрастала изо дня в день.

Великий Ктулху решил подождать. Дождаться того дня, когда эти бесстрашные существа станут такими же сильными и могущественными, как он, Ктулху. Он был готов ждать хоть целую вечность.

Он опустился на самое дно самого глубокого моря и погрузился в сон. А на поверхности мира дерзкие и смелые существа становились все сильнее, и они тоже, как и Ктулху, мечтали покорить всю вселенную. Они покорили себе всю землю и стали покорять моря. Они взобрались выше самых высоких гор и не остановились на этом. Им хотелось большего. Как и Ктулху.

А Ктулху ждал. Ему спешить было некуда, он лишь смотрел сон, будто снова стал смертным, будто этот смертный нашел ответ, что долго искал, будто ему остался последний шаг, шаг в пропасть, шаг назад, но все же вверх, шаг к силе, власти и могуществу, которого он лишился по нелепой случайности.

Бог помнил голос, что представился Создателем, Богом, что создал все в этом мире. Какая прекрасная шутка, думал Древний Спящий.

Он помнил мысли смертного: “Даже такого эгоиста как я создал он. Да и спас меня тоже он… А сейчас предлагает спасти еще раз: в моей жизни нет смысла, нет цели, все попытки что-либо изменить окончились провалом. Сколько в таком темпе я продержался бы перед тем, как прострелил себе голову с горя? Забавно, я сам расстался с Алисой: не мог больше мучать её своим отношением. Впервые в жизни я попытался прислушаться к голосу собственной совести, который столько времени душил в себе… А теперь так мучаюсь из-за последствий своего решения…Неужели это и была любовь?

В любом случае, сейчас мне предлагают цель, шанс сделать этот мир таким, как я пожелаю. Глупо было бы отказываться, да и смысла не было: в этой жизни я не теряю ничего. Так что за возможность, что предложил мне Создатель, я ухватился обеими руками.

По словам Создателя, мне просто нужно выбрать воплощением какого бога я стану. К выбору предлагались все когда-либо придуманные человечеством божества. Но кроме меня такое же предложение получили еще двенадцать человек, которые, как ни странно, согласились.”

Что за вздор, он всегда был, и всегда будет, а эти воспоминания, лишь сон. Ему снилось, будто человек из сна осознал необходимость полностью отречься от своей сущности смертного, и лишь так он мог вновь стать богом. Будто все это задумал тот смертный, задумал убедить и стереть себя, тем самым умерев, но стать чем-то большим, освободиться от ловушки собственного разума, куда упрятал его Бог-Машина. Он помнил это…