Конечно, крылья и рога – это то, чего и следовало ожидать. Демонов ещё во время войны запомнили такими, и я не один раз встречала их на артах и фотографиях в сети или на страничках в учебнике истории. Но всё равно: наблюдать со стороны и столкнуться лицом к лицу – вещи абсолютно разные, хочу я вам сказать. От демона исходило нечто отталкивающее, что не давало подойти ближе чем на пять метров. Будто злая энергетика… Тёмная аура… Чёрт, я рассуждаю совсем как старушка с какой-нибудь передачи на Рен-ТВ.

Очевидно, моя растерянность и демону становится заметна. Он ухмыляется, и теперь я обращаю внимания ещё и на чёрный цвет его губ.

– Боишься меня? – спрашивает он с насмешкой, не для того, чтобы узнать ответ, а чтобы таким нестандартным методом постебаться надо мной. Голос у него низкий, однако к тому же и спокойный, но призывает мурашек вновь пробежаться по моей спине.

– Вовсе нет.

Делаю голос максимально твёрдым и стараюсь казаться храбрее, когда на деле у меня дрожат колени.

– Да ладно врать. Я же вижу, – он опускает глаза, тоже обратив внимание на мои подкосившиеся ноги. – Это абсолютно нормально. Людишки и должны нас бояться, не стоит этого скрывать.

Мне требуется несколько минут, чтобы унять дрожь и нервно сглотнуть образовавшийся в горле комок. Демон говорит с явным превосходством, и смотрит на меня, как император на бедного крестьянина, которого в любой момент может приговорить к смертной казни, если ему что-то там не понравится. По росту он очень высок – чуть ли не метра два высотой – что так же прибавляло ему величия.

– Меня зовут Шрам, – с ухмылкой он протягивает мне свою широкую ладонь. Я боюсь её пожимать, и, к моему огромному счастью, этого мне делать не приходится, ведь директор обхватывает меня за оба плеча и резко оттягивает назад, от чего я едва не падаю. Демон удивлённо вскидывает брови. – Разве у вас на Земле не так принято здороваться?

– Не прикасаться без разрешения, – отрезала женщина, всё так же держа меня за плечо. Господи, как я ей сейчас благодарна!

– Ясно. Значит, всё ещё не доверяете мне?

– Ты демон. Вам доверять – себе дороже.

– И то верно. Тогда почему же? – он обходит нас по кругу, наклоняясь корпусом чуть вперёд. Мурашки по моей спине пробегают десятый по счёту марафон. – Почему вы согласились на эту сделку?

– У нас не было выбора.

Он вновь нахально усмехается.

– Противоречите сами себе. Странный вы, людишки, народ.

Шрам останавливается справа от меня, сводя пальцы обеих кистей друг с другом в позе делового офисного работника.

– Но хорошо. Уговор есть уговор, и его условия меня вполне устраивают. Что, значит, нужно делать с этими людишками?

– Наделить их магией. Раз уговор ты знаешь, то должен понимать, что ваши фокусы с нами не пройдут. Попытаешься сопротивляться или сделать хоть что-то во вред гражданским – понимаешь, что будет.

Резко Шрам приближается ко мне лицом и своими глазами впивается в мои. Эти чёрные, бездонные глаза подобны пещере, в которой, оступившись, утонешь раз и навсегда. Чувствую, как мои конечности холодеют, а сердце уходит в пятки. Он оглядывает меня с ног до головы, будто обладает способностью раздевать одним только взглядом.

– А если они помрут? Это от меня не зависит.

– В смысле? Что ты этим хочешь сказать? – задаёт вопрос директор.

– То, что даже я не могу обещать, что детишки выживут. – он

подходит ближе, зачем-то берёт в руки прядь моих волос, которые я мыла только вчера, и начинает досконально изучать с неизвестной целью. А я стою, застыв, будто каменная статуя. Будь он человеком – не побоялась бы врезать. – Это зависит от того, насколько они крепки от природы. Если их тела выдержат такое количество маны, они станут счастливыми обладателями магии, но если нет…

Я не просто вижу – чувствую на себе эту кривую надменную ухмылку.

– Они просто помрут, вот и всё. Забавно, не правда ли? Придётся довериться случаю.

Он говорит абсолютно равнодушным (по правде, немного даже насмешливым) тоном, что, очевидно, раздражает директора. Она вскидывает бровь и снова спрашивает:

– И что, ты не можешь проверить их запас?

– Не-а. Даже демоны и ангелы не могут видеть запас маны человека, которого собираются наделить особым даром. И во время войны столетней давности, воспоминаниями о которой вы, людишки, так необузданно дорожите, ангелы доверились случаю. Да, много людей погибло, так и не успев вступить в бой. Но что поделать… Не рискуешь – не живёшь.

И тут Шрам открывает рот, кажется, резко вспомнив о чём-то очень важном.

– Хотя Вы, наверное, помните сами.

Многозначительный взгляд, брошенный демоном в сторону Тамары Львовоны, крайне озадачивает. Я не понимаю, что он имеет ввиду, но Тамара Львовна, похоже, понимает, и на лице женщины читается неловкость. Что он имеет ввиду? Мне любопытно. Надо будет спросить, но потом (если, разумеется, выживу), ведь сейчас есть проблемы и поважнее.

Директор обращает свой взгляд в нашу сторону.

– Вы всё ещё можете отказаться, если желаете.

Я отрицательно мотаю головой.

– Что ж, будь по-вашему!

В следующее три минуты "посторонние", как соизволил выразиться Шрам, покинули комнату. Остались только я, Тамара Львовна и сам демон. Максим получил талон, обозначающий его вторым в очереди (то есть, непосредственно после меня), и был отправлен в коридор дожидаться вместе с остальными добровольцами результатов эксперимента и своего вызова. Уж не знаю, сколько народу там собралось, но за дверью ясно слышались шаги и голоса приходящих людей. Похоже, героев у нас в городе больше, чем я могла себе предполагать. С одной стороны, быть первым в очереди – это очень даже хорошо. Отстрелялся, так сказать – и на выход. И не нужно томиться в коридоре, тесном и душном из-за большого количества потребителей кислорода, нервно дожидаясь собственного череда (хоть коридоры в здании достаточно большие, и, к тому же, я не знаю точное количество собравшихся). Но с другой стороны – пугающе и даже ужасающе. Когда производят деталь для машины или какой-либо иной конструкции, над ней проводят ряд экспериментов, прежде чем выставить на продажу, дабы оценить пригодность новоиспечённого товара. Если первая деталь не проходит тестирование, на заводе начинают думать, изобретают и тестируют ещё, и ещё, и ещё. В конце-концов, результат становится достойным неустанного труда. Первая попытка далеко не всегда удачна. Что, если мне не повезёт?

– Закрой глаза и расслабься.

Да уж, тут расслабишься! Но, разумеется, я слушаюсь не то просьбы, не то приказа Шрама, послушно сомкнув веки. Его холодные, точно у трупа, пальцы касаются моего лба, и от этого его действия по всему моему телу пробегает холодок. Я не в состоянии расслышать его слов, но он однозначно говорит что-то. Голос, его голос убаюкивает меня, точно колыбельная песня матери, под которую я засыпала ещё в далёком прошлом, в раннем-раннем детстве. В глазах темно, их хочется разлепить, но я не делаю этого. Не только потому, что запретили, но и потому, что не могу физически. Словно что-то тяжёлое наседает на них, что-то вроде повязки, но не думаю, что мне завязали глаза – я бы почувствовала. Сознание погружается неизвестно куда, мысли растворяются в пучине томительной бездны. Состояние приятное. Похоже на сон.

Но сон ли это?

Вокруг такая темнота – хоть глаз выколи. Никогда не понимала прикол этой фразы: если выколоть глаз, то уж тем более ничего не увидишь, а здесь и с нормальным зрением – та же песня. Будто и правда глаза лишили. Не знаю, есть ли поблизости что-либо или кто-либо, но если это и так, то я об этом, похоже, не узнаю в ближайшие минуты. Не могу сделать и шага. Может, мне насильно завязали глаза и заставили идти по тонкому канату?