— Ту-у-ут…

— Возьми трубку! — рычал в микрофон Паха. — Ту-у-ут…

— Да возьми ты трубу, сука!..

— Ту-у-у… Да… але… — ответил голос на том конце. — Дома? — бросил с хрипом на выдохе Паха. — Да… дома. А че случилось? — недоумевая от неожиданности, ответил голос.

— Жди… ща буду… мне хуево, — выдавил из себя Паха. По стрелкам на датчиках и легкому гулу двигателя Паха понял, что машина так и оставалась заведена.

Бензина почти не было, о чем сигнализировал светло-оранжевый значок рядом с датчиком топлива. Положив обе руки на руль, Паха стал выворачивать его до упора в правую сторону и давить на газ, чтобы развернуться, и в этот момент заметил, что пропал дорогой его сердцу браслет. Резко нажав на педаль тормоза, он закатил поочередно оба рукава и еще раз убедился, что его цацек больше нет. «Мразь… Блядь!» — выругался он.

Глаза слипались так, что с каждым разом, когда Паха моргал, веки все тяжелее было разомкнуть. До-рога плыла, будто он нажрался вусмерть. Руль был тяжелым, словно гидроусилитель в его тачке сдох. Вел машину, практически завалившись на руль… ее мотыляло в разные стороны. Паха решил не топить и полз как черепаха. Улицы и дворы Паха узнавал: «А значит, мозги на месте», — подумал он мимоходом. Цапанув передним колесом бордюр, он подъехал к нужному ему подъезду. Эти пару сотен метров он ехал почти вслепую, глядя сквозь узкие щелки. Руки были ватными и слабо управляемыми. Чтобы не задеть машины, Паха убрал правую ногу с педали газа и продолжил движение на холостых, решив, что дальше ему нужно ехать тупо прямо. Почти рукой подать… но эти последние сто метров превратились в нескончаемую поездку в тоннеле. «Бах!» — не успев вовремя затормозить, Пашин бумер уперся в приподъездную лавку. Нога до упора вдавила педаль тормоза, а практически бездыханное тело водителя рухнуло на руль, активировав сигнал автомобиля.

Спустя пару минут нескончаемого гудения клаксона тот самый человек, к которому тащился Паха, выглянул в окно и увидел врезавшуюся в лавку у дома знакомую ему бэху. Он быстро накинул на себя куртку, натянул, не завязывая шнурки, кеды и быстро спустился вниз по лестнице с четвертого этажа своей хрущевки. Подойдя к двери водителя, он начал махать рукой, но через просвет в открытом боковом окне увидел, что голова Пахи лежит на руле. Когда он распахнул дверь машины, его глазам предстала «картина Репина»… Его приятель завалился на руль, свесив руки вниз. По левой — тонкой струйкой, медленно стекала кровь, капая с кисти прямо на коврик. Часть уха, затылок и шея были разорваны словно петардой. Лицо Пахи было повернуто в сторону водительской двери, глаза были закрыты, словно он спал самым сладким сном в его жизни… сном, который мог стать последним в его жизни, если бы не каких-то два сантиметра…

— Але!

— Да, это кто?

— Это я… Витя.

— Какой еще Витя?

— Да, Мазя это, бля.

— А, здарова. Ты куда пропал? Твой номер не работает… Паха тоже со мной так и не встретился. Телефон не абонент у обоих уже второй день.

— В Паху стреляли!

— В смысле стреляли?

— Да нихуя я толком не знаю пока. Позвонил чувак… Вчера днем Паха докатил до него с простреленной башкой. Трубки и вещи его у мусоров… я, на всякий, сменил номер.

— Подожди… так он живой?

— Вроде да. Я жене его позже позвоню, узнаю подробней. Если что, наберу.

— Давай, на связи.

Еще раз прокрутив сказанное Мазей, начал сопоставлять факты и события. Итак, рушащийся карточный домик в моей голове теперь разлетался, словно сбитый шаром для боулинга. Каков был шанс, что в тот самый вечер, когда я должен был встретиться с человеком, чтобы решить свои жизненно важные вопросы, его попросту застрелили?! Подстрелили! Но не убили же?! Хотя не факт. В каком он сейчас состоянии и выкарабкается ли?!

Спустя еще пару дней пришло смс, что абонент, которому я названивал несколько раз за последние пару дней, доступен. Я набрал номер Паши в очередной раз. На том конце теперь ответили:

— Внимательно!

— Привет. Узнал? Ты как вообще? — спросил я. — Узнал… высветилось. В больничке я, — вяло ответил Паха.

— В какой? Может, что нужно?

— Да есть все. Пить, суки, не дают… говорят, нельзя, — с ноткой насмешки ответил Паха.

— Да ты заебал пить. Стопорни. Давай подъеду?! — В городской. Триста двадцатая палата. Возьми сиг. Жена и их, блядь, зажала.

— Давай, скоро буду…

Я поехал практически сразу же. Нашел палату, поблуждав по серым и плохо освещенным коридорам больницы. Палата Пахи была угловая… так называемая ВИП. Постучавшись, я услышал резкое: «Входите!» Эта светлая комната, три на четыре метра, вмещала в себя односпальную кровать, расположенную в углу, небольшой плоский телевизор, прикрученный на стене, и среднего размера холодильник, на котором лежали газеты. На Пахе был спортивный костюм «Найк» синего цвета, на голове — плотная шапка из бинта, напоминающая некий больничный тюрбан и переходящая плавно в повязку на шею с затылочной части.

— Привет!

— Привет, — Паха сполз с кровати.

— Я тут фруктов тебе принес. Больше ничего не брал, отберут же, суки, и сами сожрут.

— Ага… хуюшки им! И так косарь в сутки плачу за эту залупу! Три старых матраса друг на дружке!.. Телек показывает три ебучих канала… Холодильник шумит, как самолет… За стенкой хуило один по ночам стонет… заебал! Домой хочу! — распалился Паха.

— Ну а чего ты ждал от городской больницы?! Пятизвездочный отель?! — ухмыльнулся я. — Рассказывай давай, как ты?

— Да как-как… никак, блядь. Башка гудит до сих пор. Обезболивающие, что здесь колют, мало помогают. Уже две операции сделали. Двенадцать дробин достали. Шесть достать не смогут. Точнее, две смогут позже, а четыре очень опасно — они где-то у позвонка, куда силами местных врачей лезть не советуют. Это точно не в нашей дыре делать… — Паха сделал паузу, уставившись в пол. — Да пиздец, короче. До сих пор пытаюсь собрать мысли в кучу… — он снова посмотрел на меня: — Ты сиги брал?

— Да, держи, — достал пачку из кармана и протянул ему.

— Позже на лестничную сходим. Я там охраннику на черном выходе пехоту дал, он мне мозги не ебет. Хоть курить можно, — деловито произнес Паха.

— Лады. Так расскажи, кто и как это вообще сделал? Кто стрелял-то?

— Да гондон один… работяга мой. Я за баблом к нему приехал, а этот хер попросил от ружья съездить избавиться. Мол, к нему участковый должен прийти… пидор, как складно же замутил… до сих пор в ахуе!.. Мы поехали с ним за гаражи, на отшибе, схоронить ружбайку его. А когда остановились, этот уебок выстрелил мне в затылок. И брас мой угнал, гнида, и кошель забрал. Трубки брать зассал… видимо, мозгов хватило понять, что потом по ним его и вычислят. — Так его уже ищут? — спросил я.

— Да. Следаки были здесь и допросили меня сра-зу же, как я пришел в себя. Дома, говорят, этой твари нет. Ищут по знакомым и родне…

— Домой когда отпустят? — спросил я. — Через пару дней сам свалю. Две дробины доставать лишь через месяц. А так тут делать нехуй. Только за шконку эту ссаную башлять… Бухнуть хочу, — с тоской сказал Паха.

— Ясно… Ну там, если что нужно, может, смотаться куда или еще что, — звони… помогу.

— Да, лады, — кивнул головой Паха. — Пошли по-курим.

По дороге к заднему выходу мы с усмешкой оглядели пару каличей, которые были совсем в убогом состоянии. Это натолкнуло нас на мысль, что нынешнее положение Пахи и исход этой ситуации куда лучше, чем у этих бедолаг. Дойдя до двери и кивнув головой охраннику, мы достали из пачки по сигарете, вышли за дверь и закурили.

— Я тут поблагодарить хотел… точнее, наверное, просто сказать, как есть… — Паха посмотрел на меня: —

Ты, когда позвонил, я повернулся к телефону… и в этот момент этот уебок выстрелил… И только поэтому моя голова сейчас на месте. Хирург сказал, что, если бы на пару сантиметров правее… в общем, мы бы с тобой уже не общались. Как-то так… — тяжело выдохнув, произнес Паха.