Я еще реже стал появляться дома, тратя свое время на новые схемы и более мутный движ. Движ был разным, как и люди в нем. Новые пьесы… Новые декорации… Новые сцены… Новые треки. В таких процессах менялись и персонажи. С одним таким я познакомился через известного мне конченого мудилу по кличке Мазя, которого где-то с полгода назад передал мне для работы, словно трофей, Болгарин, назвав это чудо своим дальним хуй пойми с какой горы родственником. Свою такую кликуху он заполучил благодаря одному случаю, когда, разведя телку на анал, в потемках перепутал детский крем с согревающей мазью на основе камфоры. Вечер тогда у них был жарким… Так наш Игорек и стал Мазей. Так вот это животное, а его иначе по поведению и частому неприятному состоянию назвать было трудно, изрядно мне задолжало. И в качестве частичного погашения своих долгов он предложил свести меня с другим «очень серьезным барыгой», у которого он тоже тарился. Расспросив его подробнее о человеке, я понял, что впариваемый мне фикус находится в статусе вроде как капитана в одной из местных шаек, о которых я ранее слыша л, но мельком. Я давно поглядывал на тачки и рожи сидящих в них людей, но ни от кого толком не слышал, кто они и чем занимаются. Но на подсознательном уровне, словно рыбак, видя другого рыбака издалека, я предполагал, что эти люди, скорей всего, банчат.
Откладываемая вечно по каким-то непонятным причинам встреча все-таки состоялась. Тонированный наглухо старенький бумер был припаркован у подъезда общаги, где влачил свое жалкое существование Мазя. Кто-то из моих воспитателей однажды сказал: «Маши-на — это отражение того, какое впечатление ты хочешь произвести на других. Твой дом — это то, кто ты есть на самом деле». Мазя полностью подтверждал это высказывание, абсолютно соответствуя своему дому. Эта общага была древняя, как дедушка Ленин, с таким же, по-видимому, и внутренним состоянием. Оставшееся еще с советских времен здание было все в трещинах, с покосившимися дверными проемами, поломанными и гнутыми перилами, битыми окнами. Контингент этого общежития состоял в основном из алкашей, наркоманов, бедных студентов, приехавших с «трас-сы» (так у нас коротко называли отдаленные участки региона, поселки и полузакрытые небольшие города, построенные вокруг уже увядших горнодобывающих предприятий), и пары матерей-одиночек со своими детьми, которых периодически поебывал Мазя.
Поднялся на нужный этаж, позвонил в звонок, уже через пару секунд мне открыли дверь, видимо, карауля из окна. Поведение Мази было, как и раньше, сильно взвинченное. Он дергался и старался притереться по-ближе ко мне, нарушая комфортную для общения зону, словно неугомонный подросток с характером невоспитанной собаки, который выиграл в лотерею и с нетерпением ожидал, когда же ему вручат долгожданный приз. Коридор пролета, как всегда, был увешан сохнущим барахлом жильцов. Вонь от сырости, стирального порошка и табачного дыма сразу же била в нос. В этот раз он не пригласил меня к себе в комнату, которая больше напоминала чулан, обклеенный старыми в цветочек обоями, выцветшими за годы череды бесконечных пере-строек. Позвав меня на общую для этого пролета кухню, он указал рукой на парня, сидящего на стуле, и произнес: «Знакомьтесь! Андрей, это Паха! Паха, это Андрей!»
Паха был типом солидных габаритов, в стеганой кожаной куртке, темных, классического покроя, джинсах и с привлекающей внимание, начисто лысой башкой. На правой руке, в которой он держал пивную банку, красовался золотой браслет, сотканный из мелких квадратных бляшек, с различными дизайнерскими узорами на них. Я, конечно, не ювелир, но понты эти смотрелись дорого и увесисто… грамм, примерно, на триста. На левой руке из-под манжеты куртки частично выглядывали золотые часы, предположительно марки TISSOT, судя по трем видимым последним буквам на циферблате. Лицо было отъетым и с легкой небритостью. Взгляд пронзительный, схожий со сканирующим взглядом Гуся. Образ сидящего передо мной человека явно указывал на то, что он бандит. Для пущих понтов на пальцах его руки не хватало вытатуированных четырех букв «ПАХА», а за пазухой — ПМа. Хотя, кто его знает, может, он там и был. Не буду же я просить человека на пер-вой же встрече выложить все содержимое его карманов или вовсе раздеться. Того, что я увидел, и так было достаточно, чтобы понять, что человек не являлся мусором, долбоебом или торчком… то есть не принадлежал ни к од-ной из категорий людей, которых я не рассматривал всерьез на долгосрочную перспективу. К тому же, слегка присмотревшись, я узнал эту рожу. Мы виделись с ним раньше. Когда-то давно, еще подростками, мы «отбывали вместе срок» в одном из детских пионерлагерей, только в разных отрядах — он был старше. Они уже тогда с приятелем вовсю слушали рэп, гоняя в худи с изображением группы ONYX, и пробовали крутить брейк-данс, привлекая внимание девчонок, тогда как я в то время еще пребывал на ступени поклонения продиджам. Я быстро узнал его и с этой ноты закрутил беседу:
— А мы знакомы, — пожимая руку по-дружески, произнес я.
— Напомни… — сухо и слегка важно спросил Паха, протягивая мне банку пива.
— Детский лагерь… Лет десять назад. Ты со своим приятелем… Леха звать, кажется, был тогда в первом отряде. Я был младше, — я открыл банку и сделал глоток.
— Нихуя у тебя память… Леха!.. Да… было дело… — улыбаясь, ответил Паха, респектуя мимикой лица. — А я вот тебя что-то не припоминаю…
— Ну… я был тогда младше… в другой пищевой цепочке, так сказать…
— Понял… Ну хорошо, что мы познакомились и вспомнились… — Паха отпил из банки и продолжил, снова надев маску важного дядьки: — Мазя обрисовал мне ситуацию и твой интерес. Мне уже пора двигать-ся. Давай обменяемся цифрами и как-нибудь на днях созвонимся… Обсудим подробней.
— Да без базара… Диктуй.
Паха продиктовал мне номер телефона, причем, на мое удивление, судя по цифрам, хороший, блатной, видимо, постоянный и… скорей всего, личный. Я за-бил его номер в одну из своих болванок и сразу же сделал дозвон. Он напоследок шутливо прижал Мазю к стене и произнес: «Не тяни… слышишь! Расстроюсь!» Мазя в ответ улыбнулся и послушно покивал башкой, захлопнул за гостем дверь и вернулся обратно на кухню. Я выслушал очередную Мазину байку о скорейшем возврате долга, пока осушал врученную мне банку, выкурил пару сигарет и в скором времени тоже свалил. «Тесен все-таки мир, — подумал я, спускаясь по лестнице. — И ведет он почему-то всех к одной лишь наркоте. Мир этот таков?! Или же наш город?!..
Холод страны или же серость и разбитость дворов?!» Каждый третий мой одноклассник был как-то связан с этим… Срок по двести двадцать восьмой или же хавал, или же банчил и хавал, но статьей не награжден. Параллельные классы — та же история… как и другие школы. Оглядывая свое окружение, я понимал, что жрут это говно и мают с него практически все… Треть хавает… треть делает… и треть хлопает и крышует… Я не мог ответить точно на вопрос, что не так с этой системой, но что-то определенно с ней было не так. Однако в данной моей жизненной ситуации эти «не так» мне были только на руку. ***
Мой новый знакомый позвонил через два дня, как и обещал. Коротко, как и полагается, спросил, как мои дела, а затем предложил встретиться с ним вечером, после десяти, на автобусном пятаке, не-пода леку от общаги, где обитал Мазя. В указанное время на месте встречи меня дожидался тот же тонированный бумер, припаркованный на углу под перегоревшим фонарем. Как только я подъехал ближе к машине, фары бэхи моргнули. Стекло стало опускаться. Я опустил свое. Паха кивнул головой в свою сторону и крикнул: «Давай в моей побазарим!» Я припаркова л свою тачку следом за ним, заглушил двигатель и переместился в бэху:
— Будешь? — протягивая литровую бутылку колы, отпитую на треть, спросил Паха. — С коньяком… где-то пятьдесят на пятьдесят.
— А я подумал… — только хотел продолжить, как хозяин бэхи меня перебил.
— Делать мне нехуй больше… голимую колу хлестать! — и расплылся в деловой улыбке.
