Между тем, чем более возрастал я, тем паче лица моего черты твоим подобны были. Время умножало сие сходство, и Селима, иногда взирая со Иаковом нежными на меня очами: «Се глас его, — вещали они, — се чело его, уста, власы». Радовался я о сем подобии, и в чистом источнике любил я зрети в себе образ твой. Часто, в умилении души своей, нарицал меня отец мой именем Иосифа. Как прекрасные плоды на чуждое прививаются ветвие, тако в душу мою преселял он твои добродетели.

Я видал редко братий моих: Симеон паче прочих, не терпя, без сомнения, сходства моего с тобою, убегал моего взора. Неффалим токмо любил со мною быти, ты един был виною нашея беседы. Во единый день рек он мне, что хощет поведати некое важное мне таинство, и, удалясь от всех со мною, вещал он мне несчастий твоих повесть. Коль возрадовался я, услышав, что ты еще живешь на свете! Но коликая скорбь прерывала сие веселие! Ты был мертв для нас, как прежде. Суди о моем страдании: мне надлежало заключити таинство сие в сердце моем; возвестив о сем Иакову и Селиме, обновил бы я, а может быть, и усугубил бы их отчаяние, и сколь ни ужасен казался мне Симеон, но довольно был он уже казним своим раскаянием и без того, чтобы навлещи родительское на него проклятие.

Иосиф, возлюбленный мой брат! почто я толико юн был, когда повергался ты злобе сынов Иаковлих! Я последовал бы стопам твоим, и если б я должен был прияти участие во твоем бедствии, я один воспротивился бы бесчеловечному их сонму. Колико крат, искав уединения, размышлял я о тебе! Сердце мое тебя призывало, я простирал к тебе руки, очи мои в наидальнейшие устремлялися страны. «Где живет он? — вещал я. — Неужели он от полуденного истаивает зноя? Или среди вечныя зимы погибает?» Я на все страны обращался, просил тебя от небес и от земли. Часто я готов был отторгнутися от объятия Иакова, искати тебя в самых варварских странах, и если б небеса мне тебя не возвратили, не мог бы я долго сему сильному желанию сопротивлятися».

Рек он, и отягченный всеми чувствованиями Иосиф, кои тогда сердце его испытывало, устремляется в объятия Вениамина. Скорбь, радость, любовь, детская горячность, братское дружество и общее сожаление вдруг царствуют в душе его; он еще предается надолго в объятия сего возлюбленного брата; наконец они друг друга оставляют, и сон сии смущенные движения успокоевает.

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

По некиих днях, проведенных во уверении взаимного дружества, Вениамин рек своим братиям: «Когда предаемся мы веселию, обретши Иосифа, забываем мы тогда, что Иаков и Селима еще о нем рыдают: не должно ль нам спешити к ним и радость нашу с ними разделити?» Тотчас делают они приуготовление ко своему отшествию. Коль ни усердно желает Иосиф разгнати скорбь отца и возлюбленной, но видит с сожалением, что минута разлучения своего с братиями приближается. Едва он их узрел, уже должен был присутствия их лишитися! Колико желает он последовати им! Шествуя на опустошенные поля и на брег Нила, истаивает он со всею природою. «Река! — возопил он. — Когда зримы будут воды твои? Земля! когда произрастишь ты первый цвет, сей приятный знак моего отшествия? Сколь будет он в очах моих прелестен! Ароматы его толико благоуханны будут, колико дыхание Селимы».

Посреди сего чувствования повелевает царь пред себя его призвати. Он является пред ним с видом сердечныя печали. «Ты обещал мне, — рек Фараон, — не оставити Египет, доколе глад продолжится; но почто, облегча и разделя несчастия наши, почто не насладитися тебе с нами временем благополучнейшим?.. Не возмущайся, я не требую более жертвы от твоей чувствительной души. Братия твои прибыли во страну сию; я знаю о бывшем твоем веселии и о настоящей твоей скорби. До сего дня не возмог я достойно увенчати труды твои: душа твоя превыше всех величеств и сокровищ; но в предлагаемом мною даре надеюсь я обрести путь твоего сердца. О ты, великий муж! ты, посвящая свое счастие блаженству моего народа, ты, страдая един от самой той казни, от коей нас избавляешь, уже довольно приносил ты себя добродетели на жертву. Ты о ближних своих воздыхаешь, но Египет и царь твой не хотят тебя лишитися. Возьми моя колесницы, да приидет в землю сию отец твой и все ближние твои; я даю тебе, или паче возвращаю тебе землю, соделанную тобою, землю Гессенскую, плодоноснейшую во всем царствии моем. Тако, в объятиях отца своего, будешь ты еще жезлом престола моего, и все тобой блаженны будем: я, народ мой, ты и все сродники твои».

Иосиф, от мрачныя скорби в неизреченную преходя радость, повергается на землю пред лицом царя своего, и, объемля колена его: «Истинно слово твое, — рек он, — что обрел ты путь сердца моего, и, конечно, не возмог ты драгоценнейшия мне награды предложити...» Слезы изъявляют паче его благодарность. Потом спешит он к братьям своим. Они уготовляли тогда тихо свое отшествие, когда узрели его вдруг, текуща к ним в радостном восторге; все они объяты стали удивлением. «Я не удерживаю вас более, — рек он им, — шествуйте немедля, спешите ко отцу моему... восхищение смущает дыхание мое... скажите вы ему, чтоб он сам пришел сюда, что сын его Иосиф ожидает его, что царь даст ему плодоносную Гессенскую землю, чтоб пришел он сюда с Селимою, Вениамином, со всеми детьми и со внуками своими. Почто не может он пренести с собою весь дом наш, сени наши, священный алтарь и гробницы праотцов наших!» Сие ему вещающу, братия его устремились в его объятия и восклицали радостно.

Тотчас избирает он колесницу Иакову и Селиме и собирает множество других для пришествия своих ближних. Он награждает дарами свою братию; горячность и щедрость его являются паче всех к Вениамину, и пять колесниц исполнены были драгоценнейшими произведениями Египта, кои посылает он отцу своему и возлюбленной. Он провождает сиоих братий, объемлет их и увещевает их согласие хранити. Имея еще в объятиях своих Вениамина: «Не порази, — рек он ему, — не порази чувствительно сердца Иакова и Селимы, уготови их к сей благополучной вести, да возмогут пренести они нечаянную радость по толь долговременной печали». По скончании сих слов разлучается он с возлюбленным братом.

С исполненными слез очами шествует он ко вратам мемфийским и тамо, продолжая супротивлятися гладу, трудами своими уменьшает нежное свое сожаление. Между тем, Итуриил предприемлет вдруг и труды его наградити и остановити чувствования, кои толь великую силу над сердцем его восприяли.

Иосиф, проходя Египет и достигая до пределов сего государства, где Нил с высоких низвергается камней, восхотел познати исходище сея благотворныя реки, не из праздного и бесплодного любопытства, не желая возвыситися ко творцу своему, испытывая природу. «Возвестите мне, — рек он провождающим его, — в коих местах река сия рождается, коими блаженными странами распространяет с водами ее плодоносие, почто обильнее тех рек, кои в недрах своих злато сохраняют, становится Нил отцом изобилия, и, подобен птице, покрывающей птенцы свои, произрощает он произведения земли тоя, которую потопляет в самое то время, когда другие реки, разливаясь, поля опустошают». Отвещают ему, что до сего времени Нил сокрывает свое начало толико, колико изъявляет себя своим благодеянием. Иосиф устремил очи свои на сию реку, и если б присутствие его не нужно было благополучию Египта, он одолел бы сии камни и восшел бы к речному исходищу.

Препятствиями любопытство его возрастало; часто, шествуя по брегу, предается он сим мыслям, — тако чувствительная и великая душа, воззрев на природу, хощет парити до недр божества, до сего превечного начала, океана всех существ, коего преходящие волны спираются и в бездну времени протекают. Седящему на бреге Ниловом, обремененному трудами и предавшемуся сну, отяготившему очи его, ангел Египта сии слова вещает: «Известно мне твое желание: душа твоя хощет испытати глубину природы, и вид твоего любопытства есть едино из величайших чудес ее; два славные победители,^[1] обагрив всю землю кровию, возгорят равным сему желанием и согласятся жертвовать свои царства и все текущие под областию их реки единому преимуществу видети Нилово исходище и испытати вину его плодородия; толь познание земли сея превыше есть побед! Но я не удовлетворю их желанию; почто природе сообщати таинства тем, кои стремятся к ее разрушению? Блаженны воды сии, текущие свободно в толь дальнем от них расстоянии и не обагряемые человеческою кровию, лиющеюся повсюду, куда токмо они приходят! О ты, коего душа более истинного величества имеет и который, не навлекая на землю казни, отвращает оную и над нею торжествует, иди, последуй на воздух за мною, природа хощет тебе открыти все свои таинства».