Аз есмь Господь Бог твой,

да не будут тебе бози ини...

Творцу я поклоняюсь мира,

В лице Его служу царю.

Нигде, ни в ком себе кумира

И не творил и не творю.

Почто ж мне идолы бесчестны,

Шумихой, мишурой прелестны,

Вкруг ползать ваших алтарей?

Почто, — коль в хижине безвестной

Доволен под рукой небесной

Я долею моей?

Богатств, чинов стяжатель, власти,

Льстец, ищущий могущим быть,

Пусть лучшей достигает части, —

Стоит в воде и — хочет пить;

Но пастырь добрый, верный стаду,

Не перелазит чрез ограду,

За посохом нейдет без зва

И пастырства не вымоляет;

А взяв овец, их соблюдает

От расхищенья льва;

Кладет за них в час лютый душу,

Не бегав, как наемник, прочь;

Не знав, что Тот, Кто море, сушу

И небо создал, день и ночь

Так дланью бдит над ним своею,

Как предначертанной стезею

Катит и мира колесо:

То полн сих чувств и не крушится,

А под каким зубцом случится, —

Смиренно сносит все,

И чтет терпенье в добродетель,

Что смертным нужно всем оно;

Что чрез него лишь нас Содетель

Вчиняет звезд своих в звено;

Что персть Его за правду царства

Возносит, — низит за коварства

До предназначенна конца;

Царям вельмож здесь в возвышенье,

А там дает во униженье

Их власти и венца.

Так Вышний таинства сердечны

И мысль всех видит с горних мест,

Мрак ада проницает вечный

И солнечных пучины гнезд.

В Его — снежинка в море пенном,

И искра в пламени возжженном,

И черна мравья путь во тьме,

И в небе след орла паряща,

И туча стрел, с луков летяща,

Различены уме.

Различены, — но нет изъятья;

Мир в общей колее течет;

Хоть в том звене, хоть в том участье

Несчастьем тот, сей счастьем чтет.

К чему ж гордыней надыматься,

Когда случиться возвышаться?

Мы можем завтра вниз упасть.

Но ползть почто и бедств в юдоле?

Учиться лучше в низкой доле:

Тщетна кумиров власть.

Ах, нет! — кумиры сильны в мире,

Издревле им поклонник свет:

Здесь роскошь усыпляет в пире,

Там красота яд в сердце льет;

Здесь злато ослепляет блеском,

Там слава оглушает треском.

Все, все сочли за бога мы!

Бесчисленны суть наши страсти,

Крамольники мы вышней власти.

О Росс! беги сей тьмы.

Что так смущаешься, волнуешь,

Бессмертная душа моя?

Отколе пламенны желанья?

Отколь тоска и грусть твоя?

Се холмы синие мерцаньем,

Луг запахом спокойство льют;

Но, ах! ничто не утоляет

Унынья томна твоего!

Иль дел, иль подвигов вновь жаждешь,

Чтоб имя прозвучать свое?

Восстань, опрепояшься, действуй!

Обширно поприще твое!

Иль жжет алчба ничтожна злата?

Прости! — не ведал я того,

Бессмертная, сему кумиру

Чтоб била ты когда челом.

Ужели это тот избранный,

Снедаешься, крушишься кем,

Чем нощью спящие в сне грезят

И грезят спящие чем днем?

Нет, слабо праха воспаленье

Наполнить пустоту твою. —

Но что ж? — скажи скорей мне средство,

Внутри чем жажду утолить?

Так вскликнув я, — повергся долу,

Заглохнул стон болотна дна,

Замолкло леса бушеванье,

Затихла тише тишина.

Лежал простерт я, чуть дыхая,

В цветах на берегу ручья,

Над коим месяц серпозлатый

Блистал, бледнел, темнел, — исчез.

Ночная тма темнее стала;

Вкруг в гибком камыше, в кустах

Чуть слышимо погод шептанье

В меня вливало некий страх.

Во слух мой доходили звуки

Так нежны, сладки, как свирель.

Отколь они ко мне неслися?

Но в сердце так вещали мне:

«Не драгоценностей алканье,

Не слава, не хвала людей

И не предмет, тобой избранный,

Волнуют во груди твоей;

Но Тот... Прочь от очей повязка!

Запона и от уха прочь!

Воззри, о робкий! маловерный!

Вокруг себя и в небеса.

Не зришь ли чернордяный пламень,

Зеленых сумрак средь лесов?

Не обоняешь ли цветущих

Ты благовоние цветов?

Не внял ли крастелина треска,

И радостна в траве, во мху

И в воздухе жужжанья, шума

Больших и малых жизней толп?

О мрачный и оглохлый смертный!

Не образованны ль рукой

Они одной, из той же глины,

Из коей и состав весь твой?

Не облачен ли плащаницей

Непроницаемой ты вкруг?

Сотри скорей плену от взора

И с слуха перепонку сбрось.

Тот, сердцем кто не познаваем

Твоим, но пламенно иском,

Вблизи тебя неподалеку

И может быть легко найден,

Его душой кто прямо ищет.

Он носится вокруг тебя

В зарях и ранних и вечерних

И на морях и на земли.

Так, Им ты, Им щедротодарным,

Вся вспламененна Им одним;

По нем твоя тоска, томленье,

Зовешь Его, грустишь ты Им;

Твой к току своему дух рвется,

Страданья небрежа земны

И наслажденья презирая,

Свое блаженство в Нем лишь чтит.

Он жажд твоих всех утоленье,

Он чуден именем своим,

Любовь и свет — Его есть сущность;

Его когда всегда есть с Ним,

Его где — здесь и повсеместно;

Его подобие есть ты,

Его отсвет в тебе блистает:

Гордись мой брат, величьем сим».

Так рек, — завеса и повязка

С меня ниспали, Я прозрел

И видел вкруг себя сиянье:

Трепещущи, чуть с места сшел,

И в ужасе не смел быть дерзким

Еще раз на него взглянуть;

Но только глас его я слышал,

В вечернем веющ ветерке.

Склоня колена, вслед молился

Ему и радостен я был,

Пылал восторгом несказанным,

Дрожал, не познавал себя;

Вся млела кровь. Опомнясь, вскликнул:

Нашел, о Чудный, я Тебя!

Нашел, не выпущу из сердца! —

Благослови меня с высот!