«Я, Брунцвик, королевич чешской земли, меня послал за тобой твой отец король Алем».

Она удивилась:

— Как ты сюда попал, разве звери спят?

«И долго будут спать».

— Так беги скорей, пока не проснулись. А отцу скажи, что я здорова.

«Быть мне живу или умереть, хорошо ли будет или худо, но без тебя я не уйду».

Она внимательно посмотрела на него.

— Правда? и поцеловала его.

Брунцвик почувствовал, как будто чем-то приторно-сладким, она помазала его по губам. «Змеиный поцелуй!» подумал он, и погладил ее.

— Я дам тебе перстень, сказала она, отвечая ему, этот перстень — сила — бесстрашный, наденешь и не будет у тебя никакого страху. Но как ты хочешь вывести меня? Посмотри, я опоясана двумя заклятыми гадовыми хвостами. Всякий день он меняет их. От темной зари до рассвета он лежит со мной — его тело скользкое и горячо. Нет, беги, плохо будет.

И ему показалось, змеиные хвосты шевелятся, и стало страшно.

— Надень перстень!

И сама она горячий и влажный надела ему на палец. И сладкий яд он почувствовал на своих губах.

— Держись! крикнула она, твой час!

И что тут поднялось — зашатался пол и все передвинулось, буря ли, свист ли, все вместе — ползло, и падало с потолка, змеясь. И сквозь слекот и шлеп угрожающие дьявольские голоса.

И показался трехглавый змей-дракон.

Брунцвик взглянул, да это тот самый! — и змей узнал его.

«По твоей милости, воскликнул он, я трехглавый, а теперь покатится твоя башка. А вот и старый знакомый! И жалом змей показал на льва, этой матрешке без гривы бегать».

И он дыхнул огнем.

Но Брунцвик не дрогнул. И выхватив меч, метко ударил и с маху две головы счистил, а лев поднялся на задние лапы и, вскоча, задушил змея.

С Африкой вернулся Брунцвик к королю Алему. У Железных ворот встретил их король. И не знай, кому больше радовались: Африке, Брунцвику, льву.

Лев чего-то подозрительно забегал вперед и все обнюхивал.

«Хотим дочь нашу Африку дать тебе в жены!» сказал король.

И, не дожидаясь согласия, благословил Брунцвика и Африку всей своей десятилапой пятерней.

А у Брунцвика одно на уме: слово короля — пропустить через Железные ворота домой. Пробовал заговаривать, да у Алема один ответ: «погости, успеется!»

Подбиралась Африка к бесстрашному перстню: «у нее будет сохраннее». Но Брунцвик запрятал его в задний карман с «видом на жительство» и сговорной грамотой.

Лев сказать не может, но чего-то беспокоится, из комнаты на двор не погонишь, все около Брунцвика и в глаза засматривает.

Ее поцелуй медовый, ее втягивающий мура́шечий подмах, но что странно: почему она никогда не снимет пояс — змеиные хвосты? И даже на ночь? Она говорит: «украшение».

«Разве тебе это мешает? Ведь и ты не расстаешься со своим мечом».

Ночью он вышел из спальни и попал не в тот чулан. Чулан оказался пустой и только в углу под тяжелой паутиной старинный меч. И не раздумывая вложил он его в свои ножны, а свой меч поставил на его место. Вернулся и лег. Думает, что бы это значило — непростой меч?

Африка проснулась.

«Какой это меч в чулане?» спросил он.

Она повернулась к нему змеиными хвостами и не отозвалась. А как увидела, что он спит, сейчас же в чулан — и заперла на двенадцать замков.

Наутро Африка говорит:

«Ты поминал со сна о мече, тебе он приснился. Я знаю, о чем ты говоришь, но тот чулан за двенадцатью замками».

— А что же это за меч?

«Меч-самосек».

— Самосек?

«Не всякому он в руки дается, надо его заслужить».

— Какой же заслугой?

«Подвигом», сказала Африка.

— Я тебя освободил от змея, почему бы мне не владеть мечом?

«Освободил меня не ты, а твой лев: льву меч ни к чему. Ты от меня не уйдешь: моя любовь — бесстрашный перстень и беспощадней меча».

И когда Брунцвик это услышал, он понял свой приговор: живым ему не вернуться. Он обнажил волшебный меч и только подумал, как на его глазах невидимая рука подняла меч на воздух — и голова Африки молча упала с плеч.

И он видит, как ее змеиный пояс распался и поползли, налитые кровью, змеи.

С мечом выскочил Брунцвик из спальни и, не помня себя, к королю.

Король уже поднялся и перед зеркалом над ним трудились его чу́лые слуги: какой-то одноногий, жерляня и дуя, красил его узловатую и растопыренную пятерню, а псоголовый, подвывая, промывал розовой водой теменной бирюзовый глаз.

«Управиться с королем и уйти!»

Это решающее единственное желание свободы подняло волшебный меч — и огромная голова волота, не мы́кнув, бацнулась об пол.

Брунцвик видел как королевская челядь, изумясь вытянулась рогом и беспомощно воет.

Под вой вышел он из дворца: на его пальце бесстрашный перстень, в руке меч-самосек — кто его остановит?

Лев неотступно следовал за ним.

Свободно прошли они через весь город. И распахнулись Железные ворота — путь чист.

Плывите! — Плывут. Но куда? — а море безмолвно.

Издалека музыкой манит остров.

«Не попытать ли счастья? — думает Брунцвик, — спрошу путь в Прагу».

И направил корабль к берегу — что за чудеса! весь берег танцует: танец, подымаясь с земли, стаей вьется над морем.

«Остров Трипатрита, — вспоминается Брунцвику, — вечное веселье».

И когда ступил он на берег, береговые с криком подплясывая, окружили его.

«Брунцвик! Победитель! как ты сюда попал? Ты будешь танцевать с нами».

И какой-то закорютчатоно́гой схватил его за руку и крепко сжал, припаивая. Со львом было проще: ему навязали на хвост погремушку и он, дымчатым сибирским котом, закружился.

Брунцвик знает: стоит только поддаться, и ничем уж не остановишь — нога в плясе безответственна. А высвободить руку не может. Кое-как левой вытянул меч — подумал — и видит: заковырчатоногой без головы сам собой волчком вертится и все круче, отдаляясь.

«Да правда ли им так весело или этот танец победителей неутолимая скачущая жажда покоя? — подумал Брунцвик, за гриву волоча ошалелого льва к кораблю.

И они плывут — без пути.

«Эмбатанис! — лучезарный город, цвет Коровьего кулуба — карбункул!» вспоминается Брунцвику из рассказов Балада.

Они вышли на берег и ходят от дома к дому. Какое благоустройство и всюду запасы, а ни души. И во дворце трон, свечи горят, а ни короля, ни стражи. И ничего не оставалось как, пожелав невидимкам всего хорошего, вернуться на корабль.

И когда они приближались к берегу, вдруг загремели трубы и человек по человеку стали показываться, как будто вываливаясь из воздушных дул. И улицы и площади наполнились людьми. И среди них, окруженный всадниками, король Астроил, люди же его зовутся «недоры», по- русски невидимки.

«С невидимками трудно ожидать добро: пырнет и скроется и не на ком взыскать!» — подумал Брунцвик и взялся за свой верный меч.

А они его увидели.

«Брунцвик! — говорят, — беззащитный, неразумный явень, зачем ты сюда пришел?»

«Как пришел, так и уйду», сказал Брунцвик.

А они его хвать и повели к королю.

«Гордый Брунцвик, сказал Астроил, ты хочешь здесь оставаться?»

— А что ты хочешь со мной сделать?

«Мыслью и гордостью своей ты не уйдешь из наших рук. Тебя мы укротим».

И повелел король Астроил привести огненного коня и велит четырем воинам посадить Брунцвика на коня.

Брунцвик, отскочив, выхватил свой меч и тотчас головы четырех воинов упали к ногам, пылавшего огнем, коня.

Тогда набросились со всех сторон — и ни один не сдобровал: меч оказался надсильнее насилья.

По знаку Астроила вмиг все как выело, пустая площадь: Астроил, Брунцвик и лев.

«Чего ты хочешь? спросил Астроил, с нами тебе жить не путь».

«Я и не собираюсь. Укажи мне путь в мою землю!»

— Я знаю, сказал Астроил, я тебя провожу.

И на королевском корабле с королем Астроилом поплыл Брунцвик домой.

Невидимки в дорогу пели песни недоров, выкликая попутье и махали невидимыми платками.