«Хотите ли вы, чтобы у вас в деревне всегда было так весело? Напишите!»

Почти все приглашенные прислали мне ответ: «Хотим!»

Опять порция музыки и теперь уже танцев.

Посылаю по столам вторую записку:

«Хотите ли сами организовать молодежное кафе, или мы вам его организуем? Напишите!»

На вторую записку ответили все приглашенные, и ответ у всех был один: «Сами!»

Снова музыка, снова танцы, и на столы полетела третья записка:

«Напишите, кого вы предлагаете в орггруппу по открытию деревенского молодежного кафе?»

Выбрали четырех своих деревенских — трех парней и одну девушку. Сейчас в этой деревне есть свое молодежное кафе! Там танцуют, слушают музыку, а недавно его посетители сложились и на свои деньги пригласили из Франкфурта капеллу. И она им дала концерт в деревенском кафе! Порядок в кафе поддерживают сами ребята. Пьянство пошло на убыль, а хулиганские поступки и вовсе стали редкостью. В общем, начало положено, теперь дело пойдет.

…Выходим из ресторана на улицу Ленина. Небо заволокло тучами, дождь усилился, на мокрых каменных плитах мостовой пузырятся под ветром неглубокие лужи. И здесь Гарри Гофман рассказал нам еще одну историю, которая достойно завершила день, проведенный в новом немецком городе.

— Обратите внимание на эту мостовую! — сказал Гарри. — Это не совсем обычная мостовая и не совсем обычный гранит. Этот камень добывали политические заключенные в каменоломнях фашистских концлагерей, в их числе и мой дед, рабочий и коммунист. Гитлер хотел из этого гранита воздвигнуть в Берлине памятник в честь мировой победы своего райха. А гранит, как входите, пошел на мостовую улицы Ленина в социалистическом городе Эйзенхюттенштадте!..

Мы шли по гранитной, хлюпающей под ногами несостоявшейся мечте бесноватого диктатора, а навстречу нам и рядом, обгоняя нас, шагал и ехал на автобусах, собственных автомобилях, на мотоциклах и велосипедах рабочий люд Эйзенхюттенштадта. Трудовой день кончился, и смена торопилась по домам.

Саксонская Швейцария встретила нас светлыми — бирюза с золотом — красками пригожей поздней осени, солнечным теплом и льдистой свежестью естественных горных сквозняков.

Мы пообедали в ресторане, закинутом на вершину самой высокой горы в окрестностях Дрездена, побродили по дорожкам, проложенным в скалах с чисто немецкой аккуратной добротностью, полюбовались пейзажем, который тут был красив настолько, что до олеографии оставалось каких-нибудь полшага. Но природа, этот умнейший и тактичнейший художник, как раз и не сделала эти полшага — она бросила вниз, на камни, пенящуюся, широкую, стремительную Эльбу, и беспокойная река как бы взорвала изнутри буколическую прелесть ландшафта. Я смотрел на реку с высоты и мысленно повторял любимые с детства строки — они возникли в памяти автоматически, сразу, как только я увидел внизу Эльбу:

А кругом стояли скалы, испещренные автографами изобретательных скалолазов, и невольно вспомнились другие стихи, теперь уже Маяковского, о том, что некий Лебензон расписался «превыше орлиных зон». Здесь же, на скалах Саксонской Швейцарии, расписывались Лебензоны всех времен и народов. Немцы, австрийцы, итальянцы, шведы, французы ставили свои подписи на отвесных кручах. Мое патриотическое чувство было, однако, удовлетворено, когда я увидел русское имя, заброшенное выше всех. К тому же имя это было — Леня!

«Ай да Леня!» — подумал я и решил про себя, что, наверное, не глупое тщеславие заставило моего неведомого тезку карабкаться с риском сломать себе шею по скалистой стене, а иное — благородное, спортивное — чувство.

В Саксонскую Швейцарию и в Дрезден мы приехали из Берлина с супругами Нелькенами. У Петера Нелькена, редактора «Ойленшпигеля», в Дрездене было дело. Дрезденский театр-кабаре «У Геркулеса» показывал новое сатирическое обозрение, и «Ойленшпигель», как шеф эстрадной сатиры во всех ее видах и формах, не мог не откликнуться на сатирическую премьеру на своих страницах.

Нелькены — это, наверное, одна из самых счастливых и самых нежных супружеских пар на свете. В ГДР, во всяком случае. А внешне это удивительно разные люди.

Петер, бледный блондин с полными губами, с тронутыми ранней сединой висками, похож на располневшего добродушного немецкого мальчика.

Агнесса Нелькен — или просто Аги — знойная брюнетка итальянско-венгерского типа, вылитая Анна Маньяни, знаменитая итальянская комическая киноактриса. И юмор у Аги такой же — едкий, острый, «с перчиком».

Дочь венгерского политического эмигранта, большевика-ленинца, друга и сподвижника Бела Куна и Варги, она училась в школе в Берлине и состояла в одном пионерском отряде с Петером, своим будущим мужем.

— Мы с ним целовались, когда нам было еще по десять лет! — говорит Аги, оставаясь невозмутимо серьезной.

После того, как к власти пришел фашизм, Аги с родителями уехала в Советский Союз. Свое образование она завершила уже в Москве.

В 1937 году ее отец по клеветническому доносу был арестован. Попытки влиятельных друзей спасти его (о нем говорили с самим Сталиным) оказались тщетными, и он погиб в магаданских лагерях в самом начале войны.

С большим трудом Аги — тогда почти девочка — с помощью тех же друзей добилась того, что стала разведчицей в тылу врага.

Аги забросили в немецкий тыл, в леса, она воевала, получала боевые награды. На ее глазах гибли друзья по школе и фронту, веселые храбрецы-парни и отчаянные светлокосые девчонки, дочери и внучки тех девушек времен гражданской войны, что «с песней падали под ножом, на высоких кострах горели».

Вернувшись невредимой с войны, она вышла замуж за немца-эмигранта, антифашиста и потом вместе с ним очутилась в Берлине. И здесь встретилась с Петером, который тогда работал в аппарате Центрального Комитета партии.

— Я поехала просто навестить друга детства в дом отдыха, где он проводил свой отпуск, но… к мужу больше не вернулась! — с той же невозмутимостью говорит Аги, закуривая новую сигарету.

У Нелькенов шестеро ребят — четыре девочки и два мальчика. Дети — один лучше другого!

Аги не только ведет дом, хозяйничает, возится с детьми, но и работает — переводит с русского.

— И вам не трудно, Аги? — сочувственно спросила ее моя жена. — Такая большая семья!..

Помолчав, она сказала очень просто и тихо, без тени рисовки и пафоса:

— После войны я мечтала, чтобы у меня было как можно больше детей! Ведь на моих глазах погибло столько хороших людей! Я решила, что мой долг — пополнить убыль (она улыбнулась), в меру, конечно, моих личных способностей и возможностей в этом смысле. И воспитать своих ребят так, чтобы они были хоть немного похожи на моих друзей-фронтовиков.

Своим ребятам Аги дала русские имена — в честь погибших на фронте друзей.

…Маленький зал дрезденского сатирического театра «У Геркулеса» был набит битком. Закутанный в нечто похожее на звериную шкуру, обнаженный Геркулес с толстенной палицей в руке на крохотной сцене выглядел… подлинным Геркулесом.

Обозрение состояло из многих самостоятельных эпизодов-сценок.

Веселый Геркулес расправлялся с недостатками и пережитками прошлого, воинственно размахивая своей палицей.

В обозрении была занята вся труппа театра, шесть человек — три актрисы и три актера. Все они в недалеком прошлом участники художественной самодеятельности рабочего Дрездена. Они разыгрывали пародии, сценки, полные юмора и иронии, пели куплеты и песенки, танцевали. Делали они все это непринужденно, изящно и легко. Тут была и бытовая сатира, и сатира на международную тему, и просто юмор, непритязательный, но настоящий, без натуги.

Мне понравилась сценка, разыгранная одним актером. Он изображал гида, который целыми днями разъезжает в туристском автобусе и пулеметной скороговоркой рассказывает туристам про достопримечательности города.