Разглагольствовал он не слишком долго. Меньше чем через час его тело искало ногами землю среди четырехсот других еврейских тел, повешенных вдоль всего проспекта Сталина. Расторопности и умению палачей приходилось только удивляться, словно они долгие годы готовились к исполнению этой миссии.

18.

Впечатленный событиями Аркадий решился, была не была, еще раз в течение одних суток грубо нарушить правила конспирации.

«Вот еще один раз нарушу, – подумал он, – и больше уже никогда».

С этой обнадеживающей мыслью Аркадий отправился не куда-нибудь, а на Подолянку. Это было чистейшее безрассудство. По улицам Подолянки уже шныряли типы самого погромного вида. Аркаша понимал, что треть из них может быть агентами НКВД, но для евреев это ничего не меняло.

Аркадий не был похож ни на еврея, ни на погромщика. Но кто же он тогда и чем тут занимается? Неужели, будущий праведник мира, человек святой души, который явился сюда в целях совершить попытку спасать евреев? Такой просто не мог не вызывать к себе немедленной и самой лютой вражды. Аркадий некоторое время шел по Рыбоедовской улице, то и дело ловя на себе недобрые взгляды. Проходя мимо тяжелых деревянных открытых ворот очередного типичного Южно-Пальмирского двора, он внезапно получил ошеломивший его удар в челюсть и влетел в подворотню. Тут же мощными руками он был возвращен в вертикальное положение, после чего заработал не менее впечатляющий удар, но уже в глаз.

Очнувшись все в той же подворотне, Аркадий увидел перед собой совершенно бандитскую рожу. – К Шломо Евсеичу идешь? А тебе разве не говорили к нему не ходить? Смотри, расстреляем. Значит так, это было твое последнее нарушение инструкции. Усек? Зачем тебе Шломо Евсеич?

– Я только хотел узнать, почему какой-то чем-то противный, но все же явно необыкновенный старикашка, каких я никогда в Южной Пальмире раньше не замечал, сказал перед своей смертью, что евреи не люди?

– Мало ли что говорят старикашки, пусть даже противные и необыкновенные, нашел время выяснять.

Произнеся это, незнакомец с каким-то новым интересом посмотрел на Аркадия и резюмировал:

– Не зря, конечно, тебя выбрали. Но ты это, все-таки береги себя.

Он о чем-то задумался, придирчиво разглядывая своего визави. Внешний вид Аркадия, видимо, стал внушать ему доверие. Один его глаз совсем заплыл, а другой уже не смотрел на этот мир, светясь надеждой и доверием к нему, несмотря ни на что.

– Хорошо, – принял решение незнакомец, – пойдем к Шломо Евсеичу, но если остановят, рта не раскрывать.

19.

Квартира Шломо Евсеича, в которой прошло детство Аркадия, представляла сейчас из себя печальное зрелище, будто с нее содрали кожу. Жизнь ушла из нее. В большой комнате на складном стульчике, стараясь слиться со стеной, сидела подчинившаяся сразу всем обстоятельствам супруга Шломо Евсеича. Сам он пригласил гостей в помещение, которое прежде служило кухней.

– Я ничего тут не оставил, – сказал пока еще живой квартиросъемщик, – отдал все, кому сам хотел, а то, что никому не нужно, сжег во дворе. Правильно выглядишь, Аркаша. И что тебя сюда привело? Умеете сидеть по-турецки? Тогда не чинитесь, присаживайтесь на пол.

– Спасибо, мы постоим, – отклонил любезность незнакомец. – У Аркадия к вам вопрос. Юношу интересует, почему некий старичок, перед тем, как героически погибнуть от рук оккупанта, заявил, что евреи не люди? Мне тоже будет интересно узнать ваше компетентное мнение.

– Старичок был такой свеженький, похожий на большую макаку-альбиноса?

– Ну да, – удивленно подтвердил Аркадий. – Никогда раньше его не встречал.

– Что же тут странного? – спросил Шломо Евсеич. – Вся Южная Пальмира очень велика. Вы существовали в разных пространствах, о времени не говоря. Надо было произойти гигантской квантово-исторической флуктуации, чтобы вы пересеклись. Она и произошла.

– Квантово-историческая флуктуация? – переспросил незнакомец с бандитской рожей и уточнил. – Более сильная, чем Октябрьский переворот?

– Более, – ответил Шломо Евсеич. – Возможно, что и восстановление Царства Израиля, земного, разумеется, не за горами. Но и это, согласитесь, уже кое-что для народа, одноименный вопрос о котором стараются вот уже две тысячи лет так или иначе окончательно решить. У христианства и мусульманства, как вы заметили, не получилось, да и не могло получиться. По сути, они саботировали его окончательное решение. Думаете, это оставалось незамеченным?

– Думаю, что не оставалось, – отозвался обладатель бандитской рожи.

– Так вот, Аркаша, старичок твой – маг, причем далеко не последней из степеней посвящения.

– Но это же ненаучно! – разведя руками, воскликнул Аркадий, и его здоровый глаз вновь засиял живым интересом к познанию. – И разве маги против евреев?

Шломо Евсеич ответил не сразу. Видно было, что он и не хочет отвечать, потому что ответ не радует его самого. Но все же произнес, хотя и нечто уклончивое:

– Смотря, какие. Но многие таки против. А чего ты от них хочешь, если наш Бог без энтузиазма относится к источнику их силы.

– Их силы? Разве не в знании сила? – совсем растерялся Аркадий.

– Еще как в знании, – не стал спорить Шломо Евсеич и почему-то укоризненно посмотрел на незнакомца. И тот даже как будто завиноватился. Но только слегка.

– Где сейчас Ленин? – совершенно неожиданно для Аркадия спросил Шломо Евсеич.

– П-п-причем тут Ленин? – сам не поняв, чего испугался, спросил Аркадий.

– Этот человек приворожил Россию, дал ей невиданную силу, – невозмутимо продолжал Шломо Евсеич, – и ты спрашиваешь, причем тут он? Так, где он сейчас?

– В мавзолее лежит.

– Как ты думаешь, он живой?

– Ленин всегда живой, – испытав странное чувство, словно это и не он сам произнес, ответил Аркадий.

– Так вот, Аркаша, Владимир Ильич Ленин, чтоб ты знал, завещал не обижать евреев.

– Он вообще завещал не обижать угнетенных, – снова обрел себя Аркадий.

– Ты считаешь евреев угнетенными?

– Но мы же видим, – оглядев дом своего детства, с которого история человечества так безжалостно и красноречиво содрала шкуру, ответил Аркадий.

Шломо Евсеич надолго замолчал и, наконец, произнес:

– Если считать их людьми, то евреи не люди.

И Аркадий понял, что Шломо Евсеич ушел от ответа. Нелюдью фашистов называли и советские газеты. А вот незнакомец бандитского вида и, по-видимому, с интеллигентной душой как будто нашел в ответе то, что искал.

– Спасибо за консультацию, Шломо Евесич, – сказал он. – Ну, не будем вам больше мешать.

Проходя мимо согбенной на своем раскладном стульчике старушки, приостановился напротив нее и произнес:

– Прощайте, Евгения Моисеевна, не поминайте лихом.

– Евгения Моисеевна, – захотел произнести слова прощания и Аркадий, но незнакомец подтолкнул его к выходу, не дав еще раз потревожить старушку.

20.

Через пару дней, когда Шломо Евсеича, подруги его жизни и их младшей дочери со всеми тремя ее детьми уже не было в живых, Южную Пальмиру потряс доселе неслыханный ею взрыв, хотя история больших и малых взрывов в ней была не такой уж и бедной. Кто тут только кого и за чтопорой не взрывал удачно или не очень. В данном случае взлетело на воздух бывшее здание НКВД, а ныне здание румынской комендатуры на улице Классиков Марксизма-ленинизма, бывшей Аразлиевской.

Дом этот был лучшим из жилых в дореволюционной Южной Пальмире. Его возвели незадолго до начала Первой мировой войны напротив главного городского парка, названного именем одного из императоров, и парк этот отделял городской квартал от морского побережья. Где еще прикажете поселиться миллионщику, как не здесь? При доме была своя конюшня и, что вообще поражало воображение горожан, свой гараж. А во дворе дома располагался летне-зимний сад такого уровня, что августейшие особы Европы придумывали предлоги, чтобы побывать в нем.