"Я список кораблей прочел до середины"

Осип Мандельштам

Писать роман – сизифов труд,

его читатели умрут –

и миротворцы, и раввины –

но если заглянуть вперед,

его прочтет до половины

тот, кто нам в этом не соврет –

он царь, он трутень среди пчел,

а то б и до конца прочел.

1.

О, Боже, Боже, кто еще помнит про «Рика и Морти»? Я не только о них совсем недавно впервые услышал, но и всех двадцати девяти томов историка Владимира Соловьева, труды которого глубоко почитаю, никогда вместе не видал. В давнюю пору в Южно-Пальмирском, тогда еще государственном, а не национальном, как ныне, университете, я одновременно учил три иностранных языка, из которых один древний, но так ни одного и не выучил. Современный иврит я в ужасе одолел года за четыре, сутками напролет работая сторожем на незаконных с точки зрения международного права стройках сионизма в ожидании допуска к экзаменам в гражданско-религиозный педагогический колледж, но Тору по сей день читаю только по-русски. Несколько томов то ли вавилонского, то ли другого изготовления Талмуда я только видел, но ни разу к ним даже не приближался, стоя от них на почтительном расстоянии, естественно, на коленях. Пишу с ошибками на любом языке – вот что значит быть глубинным инородцем.

Да, я все еще славянин, хотя более тридцати лет живу в Израиле на правах члена семьи еврея, в моем случае – еврейки. А вот папа мой – бывший славянин и похоронен на еврейском кладбище неподалеку от одного из президентов Израиля, его сына и несчастного Владика Ц., растерзанного горячими палестинскими патриотами в качестве солдата незаконного с их точки зрения сионистского образования на Земле Израиля, которую они считают своей.

Впрочем, о Владике Ц. как-нибудь потом, а пока о моем папе, который принял иудаизм еще в Советской Украине, будучи генералом милиции в отставке. Служба его проходила в украинском городе Южная Пальмира, известном в бывшей Российской империи как ее главный торговый центр в крайне северном Средиземноморье, а заодно и как центр еврейской маргинальной культуры, которая никакой другой и не могла быть после полной и окончательной победы христианства в Европе, что произошло за сотни лет до появления России на политической карте мира.

Так вот о Южной Пальмире. Прежде всего это мой родной город и город моих славянских предков, поселившихся здесь еще до его основания. Это свято место, правда, совсем уж пусто не было, по той простой причине, что на нем жил и не исключено, что процветал, турецкий город-порт, в завоевании и стирании с лица земли которого самое активное участие в качестве старшего солдата русской императорской армии принял мой прямой предок Авраамий Карась. Да – Авраамий, потому что имя – это ничуть не менее древнееврейское, то есть истинно православное, чем, например, Иоанн.

События, связанные с завоеванием и стиранием турецкого города с лица земли, известны в русской истории под именем «освобождения исконно славянских земель». Впрочем, не исключено, что и ныне несуществующий город появился в турецкой истории при таких же обстоятельствах.

Как бы то ни было, новоявленная в Российской империи Южная Пальмира зажила своей жизнью. И быть бы ей очередным заурядным городом русской славы, если бы после изгнания турок не задержали тут русские военные власти шестерых евреев-ремесленников, коренных жителей бывшего турецкого города-порта.

– Зачем ты это сделал? – через десять лет строго спросила государыня-императрица всероссийская первого генерал-коменданта города.

– Помилуй, матушка, – с видом величайшего изумления отвечал вельможа, – кто-то же должен был в этой Тмутаракани латать обмундирование, чинить сапоги, ремонтировать военную технику, доставать пропитание и нанимать строительных рабочих. Интенданты твои, сама знаешь, воры да волокитчики, так что, если бы не эти христопродавцы, город бы и до сих пор был бы только на бумаге, а так гляди, уже и корабли заморские принимает.

– И откатами не обидели, – понимающе перевернула эту страницу истории города государыня и вскорости умерла, а город остался.

2.

Шестеро евреев посреди образовавшегося в этих местах славянского мира, конечно же, вызывали к себе его пристальный, причем не только чисто академический интерес. Кто-то искал истину, кто-то хотел пополнить свои познания, кто-то вынашивал меркантильные планы, видя, как эти, еще вчера практически погорельцы, начали стремительно богатеть. Что касается правительства империи, то оно, как ему и положено, соединяло в себе интересы всех своих подданных, то есть хотело узнать, кто такие евреи на самом деле, и заодно было не прочь их ограбить при случае, кем бы они на самом деле ни были.

Однажды стали непригодными для ходьбы, а не то, что для полноценного участия в строевой подготовке, и сапоги Авраамия Карася.

– Исаак Моисеевич, – спросил он в ожидании починки у сапожника, – как же вы так быстро выучили русский?

– Дело привычки, молодой человек. Мы, евреи, разговариваем практически на всех языках, кроме иврита. На иврите нам нельзя разговаривать, потому что это святой язык. Ну, о чем бы мы сейчас с вами разговаривали на святом языке? О видах на урожай? О моральном облике вашего унтера? Вы уверены, что святой язык существует для этого?

– А на каком же языке древние евреи говорили о видах на урожай?

– Это хороший вопрос, молодой человек. Чтоб вы себе не морочили голову, я отвечу: считайте, что таки на арамейском.

– Значит, иврит и тогда уже был мертвым языком?

– Считайте, что мертвым, но я же вам уже говорил – святым. Впрочем, вы почти правы, в известном смысле это практически одно и то же.

– А скажите, Исаак Моисеевич, Христа обязательно надо было распинать?

– Я вас понял, молодой человек. Какую вы хотите скидку? У вас, славян это называется «откат», а у нас евреев «налог за распятие», хотя Христа распяли арийцы.

– Арабы, что ли?

– Темный ты человек, Аврамий, воевать тебя научили, а всему остальному не захотели… А вот и товарищ поручик.

– Какой я тебе товарищ, – возмутился поручик Свистунов.

– Вы правы, – согласился сапожник. – До этого еще не дошло. А придет время – и генералы станут называться товарищами генералами. Например, потомок этого старшего солдата станет товарищем генералом, а ваш потомок, ваше благородие, врагом народа из еврейских бухгалтеров.

– Абсолютно спятил старик, – констатировал поручик Свистунов. – Карась, ты уверен, что он сумеет починить сапоги? Учти, деньги казенные.

– Уже починил, – сообщил сапожник.

На улице раздались выстрелы.

– Турки, что ли, в атаку пошли? Откуда бы им взяться? – глядя на Карася, спросил Свистунов.

– Нет, – спокойно сказал сапожник. – Это еврейский погром. Может быть, спросите, откуда взяться погромщикам? А как же им не взяться, если сотни лет в христианской Европе ведется черный антиеврейский пиар? Да что там Европа? Вы «Слово о Законе и благодати» митрополита Киевского Иллариона читали? Начало ХI века, еще домонгольская Русь, а уже чистый призыв к еврейским погромам при соответствующем прочтении.

– В ружье! – скомандовал поручик Свистунов. – За мной! Впрочем, нет. Остаться здесь! И пусть хоть один волос упадет с головы этого еврея.

– Слушаюсь, ваше благородие, – отчеканил старший солдат Авраамий Карась. – Считайте, что уже не упал.

3.

Главным историческим результатом первого еврейского погрома в истории нового города стало то, что еврейское кладбище появилось в нем раньше славянского. Шестая часть городских евреев, то есть один из них, была уничтожена. Пятеро местных и еще десять срочно прибывших из Варшавы его хоронили. Похороны охраняла полурота пехоты под командой поручика Свистунова.