— Мы слушаем тебя, — подбодрил бай, видя, что парень смутился вроде.
— Он всем рассказывает, что гяуры — хорошие люди, что они не обижают бедняков, помогают им, и все то, что о них болтают в кишлаке, мол, выдумка баев и мулл. А про нас, джигитов, он сказал, что все мы — басмачи, грабители и насильники.
— И ты поверил ему?
— Другие верят, бай-бобо.
— Хорошо, Хамидбек, видать, теща любит тебя, что ты подоспел к неубранному дастархану. Садись на чорпаю, сейчас ребята накормят тебя. Сначала еда, а потом беседа, не будем отступать от этого золотого правила.
Хамид присел на краешек. Один из прислуживавших в доме Лутфуллы-бая парней поставил перед ним полную касу жирной шурпы, а второй принес чашку с вареной бараниной.
Первое время Сиддык-бай удивлялся щедрости Лутфуллы-бая, а потом стал воспринимать все это как должное. «Мы решили бороться не только за веру свою, — оправдывал он мысленно это решение, — но и за стада почтенного хозяина. А тут уж… Если не хочешь потерять все, так не жалей его части!»
Хамид принялся за шурпу.
— Как вы думаете, юзбаши, долго ли продержатся урусы на нашей земле, проклятье их роду и племени? — спросил Лутфулла-бай, чтобы как-то разрядить внезапно наступившее напряжение.
— Все в руках творца, — ответил он. — Как он предпишет, так и будет.
— О, они не скоро уйдут, — подал голос Хамид, — так Кудрат говорит. Он еще сказал, что даже будет лучше, если они останутся насовсем, тогда землю всю отдадут беднякам.
— Я покажу этому шелудивому ослу землю, — воскликнул Лутфулла-бай, — я ему припомню многое и спрошу за многое!
— Не волнуйтесь, почтенный, — успокоил его Сиддык-бай, — сейчас туда пойдут мои сыновья и во всем разберутся. Думаю, что ваш Кудрат чего-то напутал. — Приказал сыновьям: — Сходите с Хамидбеком и разузнайте, в чем дело.
Артык и Пулат, сидевшие в кругу своих друзей на супе, вскочили мигом, но раньше них это сделал Хамид.
— Разберемся, ота, — пообещал Артык и первым вышел за ворота. За ним последовали Пулат и Хамид.
— О, аллах, — воскликнул мулла, — чем мы тебя прогневили?! Зачем ты такие напасти посылаешь на бедные головы своих рабов?! Что начало твориться в этом мире? — вопрос был явно задан юзбаши, а не богу.
— Если бы я знал, — вздохнул Сиддык-бай. — Помню, еще в юности я слышал от одного божьего человека, что перед концом света настанет время больших смут и беспорядков. Брат будет убивать брата, отец пойдет против сына и наоборот. Матери и сестры превратятся в развратниц, а в небе будет носиться молния и беспощадно косить людей. Земля перевернется, и все, что растет, течет, стоит на ней, полетит в черную пропасть. Кажется, это время наступает.
— Ходят слухи, что зять светлейшего не сумел справиться с гяурами и его хотят отстранить от должности главнокомандующего. Вы не слышали ничего об этом, таксыр?
— Что вы, бай-бобо?! Такого никогда не случится! Ибрагимбек храбрый воин, говорят, и умный сардор. К тому же он зять эмира. Такого урусы не одолеют!
— Дай ему, аллах, сил для праведных своих дел, — вскинул руки к своему лицу мулла, — оумин!
Во дворе снова появился Хамид.
— Измена! — крикнул он. — Идемте скорее туда, бай-бобо!..
Площадь была заполнена людьми. Вместе с жителями кишлака тут находились и джигиты Сиддык-бая, только они держались особняком, разбившись на несколько групп. На супе возле мечети, где в теплые летние вечера собираются старики на намаз, стояли Артык и Пулат, а напротив — Кудрат. Возле него, как страж, стоял Хамид.
— Не нужно обманывать народ, Кудрат, — кричал Артык. — Разве гяуры хорошие люди?
— Конечно, — простуженным голосом подтвердил Кудрат.
— Гяуры едят свинью, она у них считается самым лучшим животным. Выходит, что из нечистого рта появляются нечистые слова. А ты им веришь, да еще и правоверным голову морочишь.
«Проповедь муллы упала на благодатную почву, — подумал Сиддык-бай, слушая сына, — и это хорошо, она усилит его ненависть к неверным».
— Я не видел, какое мясо они едят, — упрямо произнес Кудрат, — но всегда буду повторять то, чему был свидетелем. Они никого не трогают, наоборот, помогают вдовам и сиротам, кормят и одевают их.
— Свининой? — с ухмылкой переспросил Артык.
— Кроме мяса, есть еще много съедобных вещей, — ответил тот, — хлебом, например, досыта. Чаем. Кто не верит мне, пусть поедет сам туда и спросит у жены Хушбака-ака и его дочерей.
— Так это ты, сын ослицы, осмелился ослушаться меня? Негодяй! — крикнул издали Лутфулла-бай и сквозь толпу протиснулся к нему. — И я вскормил тебя, сироту?! Скорпиона на своей груди вскормил!
— Вы с меня, бай-бобо, — смело ответил Кудрат, — семь шкур за это время содрали! Разве не правда? Где я все время спал? В овчарне, с вашими баранами, как пес стерег их. А что я ел? Объедки с вашего дастархана. Все ваши слуги так живут. А там… — Он кивнул головой в сторону долины, — бедняки уже начинают понимать, что они тоже люди! Землю им стали раздавать. Разве это плохо?
— Шайтан тебя попутал, — едва сдерживая гнев, произнес Артык и повернулся к толпе: — Люди, его шайтан попутал! Иначе он не стал бы расхваливать самых заклятых врагов мусульман!
— Не расхваливаю, байвачча, а рассказываю о том, что сам видел, — громко ответил Кудрат.
— Ты ослеп, почтеннейший, — рассмеялся ему в лицо Артык, — и перестал отличать добро от зла. Может, ты им продался и стал лазутчиком, а?
Эта мысль так понравилась ему, что он тут же стал убеждать других, что Кудрат продался гяурам, изменил исламу. Значит, и обязан понести достойную кару.
— Не спеши, — сказал Сиддык-бай сыну, поднявшись на супу. — Расскажи-ка, Кудрат-палван, что же там ты увидел, в долине.
— Я не бахши, чтобы тысячу раз повторять одно и то же, — ответил парень. — Людям я уже все рассказал. И сыновьям вашим рассказал, спросите у них, бай-бобо. Вам я скажу другое. Гость в первый день золото, во второй — серебро, в третий — медяшка, а в четвертый… лягушка.
Сиддык-бай понял его. Джигитам указывали на дверь. Он и раньше слышал, что в кишлаке кое-кто недоволен их затянувшимся пребыванием, а теперь это было сказано без обиняков. И словно бы в подтверждение этого, загудела толпа, посыпались упреки:
— Правильно, Кудрат, правильно!
— Пусть убираются из Каратала!
— Нам и своих ртов хватает!
— Скоро и кошек не останется в кишлаке, потому что овец и коз почти всех съели!
— Как вам не стыдно, земляки, — громко вмешался Лутфулла-бай. — Да где это видано, чтобы мусульманин выгонял своего собрата по вере, как бродячую собаку?! И потом… Вы забываете, люди, что они не гости наши, не-е-ет, защитники. Кому хочется, чтобы его дочерей и жен забрали гяуры, пусть скажет? Чтобы наш Каратал осквернили неверные? Одумайтесь, люди! Все мы — братья, так я думаю. У меня тоже живут джигиты, но я ведь не жалуюсь, что мне тяжело, а?!
— Вам, бай-бобо, легко так красиво говорить, — сказал Кудрат, — у вас несметные стада овец, лошадей бог знает сколько. Ваши амбары ломятся от зерна, которым можно прокормить не один Каратал. А у них что? — Он обвел рукой толпу. — Пустые желудки? Хороши защитники, съели все до последнего петуха, да еще и обижаются! Мы считаем, что джигитам Сиддык-бая пора уходить из кишлака. Для бедняков борцы за дело аллаха превратились в наказание! Весна на дворе, люди должны подумать о завтрашнем дне. Кстати, замечу — там красноармейцы помогают дехканам вспахать землю, выделяют лошадей, порой и сами становятся за омач, а здесь… Столько лоботрясов заняты праздной жизнью — спят и едят, причем не свое!
Его снова поддержали односельчане, загалдели, словно на скотном базаре. И Сиддык-бай понял, почему так дерзок этот парень, знает, что те его в обиду не дадут. «А что было бы, — подумал он, — если б в моем Кайнар-булаке остановилось столько едоков? Через три дня начался бы голод». Но и предпринять что-либо определенное бай сию минуту не мог. Уйти еще дальше в глубь гор? Но там одни скалы да арча. Конечно, есть и кишлаки. Только им ли тягаться с Караталом? Наверняка, они окажутся такими же, как Кайнар-булак, нищими, и жить там со столькими джигитами… Он даже представить не решился, что было бы в этом случае… А если уйти на ту сторону Главного хребта? Нельзя! Ему велено быть на этой стороне. Велено самим Ибрагимбеком.
