Гузаль сильно хотелось видеть Батыра и ждала конца дня с нетерпеньем. Но, как всегда бывает в таких случаях, время тянулось медленно, солнце ползло к горизонту черепахой, казалось, что оно сегодня решило огорчить ее и поэтому нарочно задерживается то тут, то там в одной точке. И Гузаль, чуть ли не плача с досады, мысленно осыпала его проклятьями. Когда все потянулись к полевому стану, чтобы сложить свои тяпки и кетмени, она вздохнула с облегченьем — наконец-то! Были бы крылья, первой полетела бы в кишлак! На той же окраине, где собирались утром, стали расходиться по домам. Гузаль не отправилась сразу домой, пошла вкруговую так, чтобы путь ее лежал по улице, где жил Батыр. Заодно она хотела заглянуть в кинотеатр, если не встретит его возле дома.

Уже горели уличные фонари, вокруг них роились тучи комаров. От безветрия деревья стояли словно декорации. Казалось, небо над кишлаком от земли до звезд было набито комарами. Они жалили беспощадно, но Гузаль даже не чувствовала боли, спешила скорее увидеть возлюбленного. Приблизившись к дому, она замедлила шаг, вслушиваясь в голоса, доносящиеся со двора. Но его голоса не было слышно. Заторопилась к кинотеатру, над будкой которого ярко светила киловаттная лампочка. Возле него толпились мальчишки, которые так или иначе окажутся в зале без билетов, а то заберутся на деревья, что растут вокруг, и оттуда посмотрят фильм. Группами стояли юноши, все в джинсах, подпоясанные широкими ремнями с блестящими бляхами, в туфлях на высоких каблуках, остроносых, как у ковбоев, а рубашки были подвязаны узлом на животе. Батыра среди них не было. Гузаль набралась смелости и подошла к дверям, заглянула в зал, где на низеньких скамейках сидело уже довольно много народу. И сразу увидела его. Он сидел на противоположном конце ряда, у стены, со своим лучшим приятелем Каримом, слушал его и изредка кивал. У Гузаль екнуло сердце, ей показалось, что силы оставляют ее, и она, если не соберет всю волю, упадет замертво. Гузаль напряглась внутренне, и сердце дало знать о себе радостным биением. О аллах, спасибо тебе, ты вернул мне жизнь!..

Гузаль шла домой, не чувствуя земли под ногами, влетела в калитку и сразу же принялась помогать матери. Переделав кучу дел, она взяла на руки младшего брата Хабиба и начала носиться с ним по двору. К ней на руки стали проситься и другие, она и с ними позабавилась малость, потом мать позвала всех за дастархан. После ужина смотрели телевизор, с концертом выступала популярная певица Насиба Абдуллаева, и Гузаль, любившая ее песни, чуть слышно подпевала ей. Хола уснула мгновенно, точно ее несколько дней подряд мучила бессонница. Утром же встала первой, вскипятила чай, собрала завтрак и только потом подняла Гузаль. Та вскочила быстро, умылась, поела и, мурлыча под нос новую мелодию из репертуара Абдуллаевой, пошла на работу. Хола была на седьмом небе от счастья…

Так продолжалось недели две. Гузаль жила надеждой увидеть хоть издали Батыра. То встречала его на улице, а чаще — в кинотеатре. Теперь это был не прежний веселый парень, и Гузаль думала, что ему все-таки стыдно перед друзьями за провал экзамена, но чем она может помочь ему? И сама мысленно утешала его.

Появилась в кишлаке и Рано. В первый же вечер она пришла к Гузаль, рассказала о своем отдыхе, похвасталась, мол, видела будущего жениха, ничего парень, пожалуй, покрасивее, чем Батыр. А когда Гузаль сказала, что Батыр вернулся, не сдав экзамен, Рано воскликнула:

— Ну, что я тебе говорила, а? Пустышка он, и все! Воображал из себя черт знает кого, а как до дела дошло, так и скис, как барышня. Да я на его месте провалилась бы сквозь землю от стыда, а он, говорят, все время на людях, то в чайхане, то в кинотеатре. Сидел бы уж, как мышь в своей норе, пока не забрали в армию!

— Не суди ты его строго, Рано, — сказала Гузаль. — Такая неудача может самого хваленого постигнуть. Это же случайность. Не повезло на этот раз, повезет потом.

— К твоему сведению, подружка, — ответила Рано, — неудачи такого рода, главным образом, постигают Батыра и ему подобных. Дома, в школе слишком захвалили, вот и вообразил он себе, что все в жизни ему будет легко даваться. Ну, бог с ним, что ты-то думаешь делать?

— Не знаю, — пожала плечами Гузаль, — от СПТУ родители отговорили.

— Пойдешь в девятый класс, — заявила Рано твердо, — назло всем недругам. — Она имела в виду прежде всего Наргизу Юлдашевну, которая, когда уже подъезжали к Акджару, не преминула напомнить, что с Гузаль надо окончательно порвать дружбу.

«А что, — думала Гузаль, оставшись наедине с собой, — возьму и объяснюсь Батыру-ака в любви, все, что выносила в душе, выскажу. Не убьет ведь, не столкнет с пути своего. В крайнем случае, вежливо откажет, а может…» Ей страстно хотелось, чтобы он принял ее жертву, чтобы ответил взаимностью. Пусть не любовью, просто дружеским вниманием, этого ей будет достаточно для счастья. Она теперь все время думала об этом, на работе и дома, в дороге или, занимаясь делами, придумывала всевозможные поводы, чтобы встретиться с ним, остановить и высказать наболевшее.

Такой случай представился совсем скоро. Как-то Гузаль шла по той улице, где он жил, было темно. Заметила впереди себя качающуюся фигуру, а когда нагнала его, увидела, что это Батыр. Гузаль набралась смелости и подхватила его под руки:

— Что с вами, Батыр-ака? Никогда я вас таким не видела.

— Ты кто? — спросил он, положив руку на плечо.

— Гузаль я, — ответила она.

— Ясно, — пробормотал он, соображая, где же он видел эту дурнушку. — Если по пути, помоги дойти до дома.

— Хорошо, ака. Выпили, что ли?

— Ага. Хорошо выпили! Собрались все, кто весной в армию пойдет, и отметили. Как живешь-то?

— Нормально.

— Добро, если так. Сейчас самое главное жить нормально, а остальное приложится. — Он остановился, согнулся в три погибели, его начало рвать. Гузаль придерживала его голову, радуясь, что получила возможность дотронуться до него. А Батыра выворачивало наизнанку, он ревел, как бык. Затем притих, посидел на обочине тротуара, встряхнул головой и добавил: — Все, я опять как стеклышко. Голова вот гудит, как пустая бочка. Скажи, что обо мне говорят в кишлаке?

— Всякое, ака, — сказала она, — только вы не обращайте внимания, молва, что роса летом, высохнет, даже оглянуться не успеешь. — И тут она решилась. — В этом мире никто так горячо и крепко не любит вас, как я. Я готова лечь ковром под вашими ногами, Батыр-ака, как я счастлижива, потому что есть вы на земле! О аллах, как я счастлива, что вот сейчас иду с вами по этой улице!

Он посмотрел на нее совершенно протрезвевшими глазами.

— Понял теперь, почему ты все время попадаешься мне на глаза. Эх, сказал бы я тебе… Впрочем, скажу, чтобы не было недомолвок. Этот мир так построен, понимаешь? В нем для каждого отведено свое место. Неужели ты решила, что мое место рядом с такой совой, как ты? Да если бы мне это приснилось, я проснулся бы сумасшедшим. Нет, не проснулся бы, а умер от разрыва сердца. — Он снял руку с ее плеча, брезгливо вытер ее о штаны и добавил: — А теперь дуй домой, маленькая каракатица, и никому ни слова о нашем разговоре. Тебе же будет польза…

9

«Как мало нужно человеку, чтобы обрадовать его или огорчить, — думала Зебо-хола, глядя на вновь помрачневшую дочь. — Вот что-то подействовало на нее, и я даже забыла, что она когда-то терзала мою душу своим видом. И вот опять… Так тебе и надо, старая ворона, — ругала она себя, — нечего снимать калоши, не видя воды. Вместо того, чтобы понять, отчего у Гузаль поднялось настроение, сделать все, чтобы поддерживать его, ты за домашними делами почти забыла о ее существовании».

Вечером хола решила поговорить с Гузаль. После ужина попросила ее помыть посуду и, когда дочь нехотя пошла на кухню, следом отправилась и сама.

— Что опять случилось, Гузаль? — спросила она, вытирая посуду.

— Вы за этим меня отослали сюда, да? — Гузаль усмехнулась, и хола испугалась, увидев ее перекошенный рот.