Но Розмари только смеется и выглядит одновременно удивленной, радостной, уставшей и заинтригованной.

– Воистину цитадель искусства и изящной словесности, – говорит она. – И, бесспорно, лучший журнал, чтобы скоротать время в полете.

Спешно киваю:

– Абсолютно!

Повисает неловкая пауза, и слышно, как течет вода в раковине. Закончив мыть руки, Розмари закрывает кран, и я понимаю – наш разговор закончен, она вот-вот уйдет. У меня есть только одна попытка удержать ее.

– Рискую показаться сумасшедшей, – начинаю я, – но у меня такое ощущение, будто мы где-то виделись.

Она сминает бумажное полотенце в руках:

– Правда?

– Да, точно не скажу, но ты кажешься очень знакомой.

Мне хочется сказать: «У нас с тобой один парень на двоих. Когда-то он касался тебя. Сегодня он прикоснется ко мне».

– Знаешь, мне постоянно такое говорят, так что то ли у меня такая типичная внешность, то ли это проекция в чистом виде, и ты принимаешь меня за кого-то другого, – рассуждает Розмари, разглядывая себя в зеркало.

– Нет! – практически кричу, затем сдерживаюсь: я не ожидала, что она внезапно ударится в философствования. – Ничего типичного, то есть, прости, я работаю в книжном в Бруклине. Сотни людей в день, и обычно все лица сливаются в одно, но твое я откуда-то помню.

Розмари резко сужает глаза, и я тут же изображаю беззаботный смешок.

– Да уж, звучит как бред сумасшедшего.

– Немного, – кивает она. – Но я работаю в издательстве, так что точно побывала во всех книжных города. Ты из какого?

– «Лит-хаус».

Лицо Розмари светлеет.

– Люблю это место, кажется, у одного из моих авторов скоро там выступление.

Делаю мысленную пометку немедленно проверить наш календарь событий, чем я обычно не занимаюсь. Обычно Луна напоминает мне – часто утром того же дня, – кого мы ждем вечером.

Бумажное полотенце летит в мусорную корзину, и Розмари тянется к дверной ручке.

– Друзья, наверное, уже потеряли меня, так что мне пора.

– Ой, точно, мне тоже.

В глубине души надеюсь, что Даниэль ушла с тем качком, потому что я получила то, за чем пришла, и буду чувствовать себя менее виноватой, если повезет и ей.

– Тогда, наверное, скоро увидимся в книжном.

– Вполне возможно! Кстати, меня зовут Розмари.

Какое облегчение. Мне больше не нужно беспокоиться о том, что я случайно назову ее по имени, до того как она представится.

– А меня Наоми.

– Приятно познакомиться, Наоми. Отличного вечера!

– И тебе!

Дверь закрывается, и я стираю пальцем помаду с зубов.

Когда я выхожу из уборной, Розмари уже сидит на своем месте и не поднимает взгляда, когда я прохожу мимо. Две блондинки рядом с ней знакомы мне по фотографии в «Фейсбуке»: белое вино, крыша, багряный закат.

Оглядываю бар в поисках Даниэль, но ее нигде нет.

В телефоне обнаруживаются пропущенные сообщения.

Десять минут назад: «Ты где?»

Четыре минуты назад: «Не знаю, где ты, но этот парень позвал меня в другой бар. Извини, но он работает в кастинге. Ненавижу себя и этот дурацкий бизнес, но таковы правила игры. Мы ведь увидимся на вечеринке в выходные? Приходи пораньше! И ответь мне, чтобы я знала, что ты не валяешься в какой-то канаве».

«Прости, прости, я жива, просто мне стало немного дурно, – быстро печатаю я. – Удачи в охмурении! Не жалеешь, что я тебя вытащила?»

Выхожу из бара, перехожу улицу и встаю на противоположной стороне. Отсюда я могу наблюдать за размытыми силуэтами, которые движутся кругами в поисках чего-то.

Звонить Калебу, не сводя взгляда с затылка Розмари через окно, – рискованная затея. Мне нравится. Раздаются гудки, и темно-зеленая водолазка светится ярче, как неоновая вывеска за стеклом. Может быть, Розмари почувствует его; может быть, она повернется, посмотрит на меня и сразу все поймет. Его голос и ее тело, и я – где-то посередине.

Калеб отвечает на пятом гудке.

– Привет! Как дела?

Розмари выгибает спину, когда наклоняется ближе к друзьям, напряженно прислушиваясь к их словам. Проходит еще несколько секунд. Она не оборачивается.

– Только что вышла из отстойного бара. Музыка так грохотала, что мы с Даниэль практически орали друг на друга. Теперь еду домой.

– Хочешь, я приеду?

Иногда он точно знает, что мне нужно. Мой голос и плечи смягчаются.

– Да, пожалуйста.

В ожидании поезда на платформе я открываю «Инстаграм» Розмари и узнаю, что кольцо в носу появилось у нее спустя два месяца после их разрыва с Калебом. Открываю «Заметки» на телефоне и добавляю эту находку в документ, посвященный Розмари. «Интересно, что подтолкнуло ее сделать пирсинг, – печатаю я. – Отчаянное желание двигаться дальше или триумфальное осознание свежеобретенной свободы?»

Подходя к дому, первая замечаю Калеба – он сидит на крыльце с сигаретой в руке, безучастно глядя перед собой. Когда-то я поклялась, что не буду встречаться с курильщиком, но европейская культура другая, а его связь с континентом – одна из причин, почему я выбрала его в «Тиндере».

Прежде чем перейти улицу и подойти к нему, я любуюсь Калебом издалека, будто он не мой, а чей-то еще. Затем я окликаю его.

Увидев меня, он тут же тушит сигарету, а на его лице расплывается искренняя улыбка. Никто никогда так мне не радовался. Поднимаюсь по ступенькам и бросаюсь в его объятия, прижимаясь к его груди, пока он пытается удержать меня за плечи. Мы врезаемся в дверь.

– Ты пьяна?

– Нет, – смеюсь я, – просто счастлива.

Позже, после секса, он отстраняется и тянется к моей руке. Кто-то из нас должен что-то сказать, завести разговор, но мы этого не делаем. Я в панике представляю себе другую сцену: Калеб и Розмари ведут оживленную беседу, легко перескакивая с одной темы на другую, очарованные тем, как другой видит мир.

Чтобы вытеснить эти мысли, начинаю разговор: рассказываю о том, как в старших классах написала рассказ о похищении Дэниела Рэдклиффа. Он и вправду вышел забавным, и я строила планы, как заставить самого Дэниела прочитать его. Я была одержима им почти во всех его образах: обнаженным, жестоким и безумным на сцене в «Эквусе», поющим и танцующим в «Как преуспеть в бизнесе, ничего не делая» и, конечно же, его Гарри Поттером. Однажды я хотела даже попросить охранника у служебного входа театра, где ставили «Эквуса», передать Рэдклиффу мой рассказ, хотя, наверное, дело кончилось бы судебным запретом на приближение к нему.

– Ух ты, иногда я не понимаю твоих предпочтений, мы совсем не похожи, – замечает Калеб, шутливо ущипнув меня за сосок. – Дашь почитать?

– Кажется, я его уничтожила, но кое-что помню до сих пор. – Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться. – «План прост: ты едешь в Лос-Анджелес, потому что на сайтах, где следят за каждым шагом Дэниела, обещали, что он будет на премьере одного фильма. Ты следишь за ним с дерева. Забраться на дерево – та еще морока, колени и голени расцарапаны в кровь. От бинокля вокруг глаз красноватые круги, как у бешеного енота. Твои волосы растрепались, и это грустно, ведь ты сделала укладку в модном салоне в предвкушении момента икс. А еще макияж. Довольно вызывающий, но ведь ты хочешь ослепить его». – Я делаю паузу в поисках насмешки на лице Калеба (ее нет) и все равно добавляю: – Знаю, написано немного по-детски, но мне было шестнадцать!

Возможно, таким образом я неосознанно пытаюсь выстроить защиту, оправдаться, что все мои навязчивые идеи всегда были и будут служить только искусству, поэтому…

– Ты чокнутая, – смеется Калеб, – но мне это нравится.

В награду за рассказ он водит ногтями по моей спине, пока все мое тело не обмякает. Не так давно я призналась, что мама в детстве чесала меня перед сном, и это расслабляет меня. Калеб, должно быть, усвоил это, поэтому теперь он массирует мне голову, руки и грудь. Это так странно и замечательно, и пусть это длится вечно. Между почесываниями я вспоминаю, что один из персонажей, которых Дэниел Рэдклифф играл на сцене, также был влюблен в женщину по имени Розмари.