19-го апреля, находясь еще в Альтенбурге и не имея предписаний о дальнейших движениях, Милорадович почел нужным послать Сипягина в главную квартиру Государя Императора к начальнику главнаго штаба, генерал-адъютанту князю Волконскому, для получения нужных повелений.
По прибытии Николая Мартьяновича в м. Фробург, Его Величество удостоил лично отдать следующие приказания: 20-го числа соединенная армия атакует неприятеля, и корпус Милорадовича должен содействовать такому нападению. Корпус этот, выступив на рассвете из Альтенбурга, должен был следовать к деревне Предель, по прибытии в которую известить графа Витгенштейна, ожидая дальнейших повелений. При том Его Величеству угодно было приказать, чтобы две конно-артиллерийские роты отряжены были к армии графа Витгенштейна и следовали, прежде выступления корпуса Милорадовича из Альтенбурга.
«Получив сии приказания, – пишет Сипягин[18],– спешил я в Альтенбург обрадовать корпус приятным известием, что желание наше сразиться с неприятелем исполнится, и что в следующий день будем мы содействовать всеобщему нападению союзных войск».
Корпус выступил еще до рассвета и следовал, по данному повелению, к деревне Предель. В тоже время Николаю Мартьяновичу предписано было с одним полком казаков и двумя эскадронами Лубенского гусарского полка осмотреть позицию при дер. Предель и узнать о дальнейшем назначении корпуса. По прибытии в сел. Мейзельвиц, встретил он офицера, посланного от начальника главного штаба с повелением, что, по вновь сделанной диспозиции, корпус Милорадовича должен был идти не в Предель, но к Цейцу. Это движение казалось тогда необходимо нужным, ибо получено было известие, что один неприятельский корпус обратился из Наумбурга прямо к Цейцу, и потому Милорадовичу предписано было, находясь при этом местечке, наблюдать Наумбургскую дорогу, и если появится на ней неприятель, принять все меры для его удержания. Получив такое повеление, Сипягин немедленно отправил квартирмейстерских офицеров в Цейц, а сам остался в Мейзельвице, ожидая прибытия Милорадовича.
Хотя наши разъезды нигде не открыли движений неприятеля к Цейцу, – потому что известие о них было неосновательно, – но граф Милорадович, – после многих совещаний с подчиненными ему генералами, – двинулся к этому местечку, и здесь, в 15-ти верстах от поля сражения, оберегал левое крыло нашей армии, в знаменитый день первой битвы за свободу народов, данной Александром на земле Германской. Таким образом, Сипягин лишен был случая участвовать в этих подвигах наших войск, которых пылкое стремление не могут изобразить никакие слова[19]. Но вслед за этим наступил ряд подвигов Сипягина, цепь его славных дел. Апреля 21-го началось отступление наше от Люцена к Бауцену. Милорадович составлял арриергард армии, и две недели сражаясь почти ежедневно с наполеоновскими маршалами, а иногда и с самим Императором Французов, покрыл себя лаврами. Сипягин являлся самым ревностным помощником Михаила Андреевича, и труды, им понесенные в течение этих дней, поистине, были велики. Он первый являлся на поле битвы, последний оставлял его; дни проводил в беспрерывном бою, ночи на аванпостах, наблюдая неприятеля на пистолетный от него выстрел; под градом пуль и картечи разъезжал он по рядам, отдавая приказания, точные и благоразумные, как на простом маневре; все сподвижники отдавали единогласно хвалу его деетельности, присутствию духа, благоразумию и храбрости.
Бессонница и заботы были для него обыкновенным тогда делом, и к Сипягину можно применить стихи, – отнесенные за это время к Милорадовичу:
«Светило дня и звезды ночи
Героя видят на коне».
23-го апреля был жаркий бой. Вице-король Италийский, пользуясь превосходством своих сил, стремился овладеть пространством, отделявшим нас от пруссаков, и захватить Вальдгейм, где сходятся дороги. Милорадович, быстрым расположением войск, уничтожил это намерение. Наши, неся неприятеля на плечах, делали все, что только могут делать храбрые солдаты, имеющие благоразумного и обожаемого генерала. Некоторые баталионы несколько раз пролагали себе путь штыками, сквозь колонны, отрывавшие у них дорогу. Сам Михаил Андреевич так часто появлялся во всех местах сражения, что казалось он был везде. Начальник его штаба, – по словам очевидца[20], – не выезжал из под пуль и с таким же хладнокровием распоряжал движениями войск в огне, как бы в покойной комнате. Наконец, неуступчивость арриергарда остановила французов версты за две от сел. Вальдгейма.
От этого места, 24-го, по дороге к Носсену, – при деревне Атсдорф и 25-го – у самаго Носсена, на пути к Вильздруфу и у последнего города происходили жаркие, по 10 и более часов продолжавшиеся бои, в которых Сипягин также принимал деетельное участие.
Между прочим, в последний день неприятель, показывая вид, что хочет обойти Носсен слева, куда потянулись две сильные его колонны, вдруг, переменяя направление, двинулся прямо к городу. Здесь находились баталион Елецкого пехотного полка и два орудия, а егерская бригада генерала Пиллера долженствовала их подкреплять; но бригада эта уже выступила из своего места и не могла подать помощи баталиону, который принужден был чрез то отступить в беспорядке, подвергаясь опасности быть окруженным неприятелем и потерять артиллерию. Проезжая в то время от правого нашего крыла к Носсену и видя опасность, угрожавшую баталиону, Николай Мартьянович известил о том генерала Юзефовича, бывшего с Харьковским драгунским полком не в дальнем расстоянии на правом крыле. Юзефович, поспешно прибыв к этому месту, остановил неприятеля и дал способ баталиону собраться и отступить в порядке; но когда бы неприятель имел в то время хотя малую часть конницы, то непременно баталиону этому долженствовало бы погибнуть[21].
Таким образом, арриергард, – говорит Сипягин, – беспрестанно сражаясь с неприятелем, не допустил его беспокоить союзную армию во время отступления и дал ей средства без всякого помешательства переправиться чрез Эльбу. Этим самым арриергард совершенно исполнил возложенную на него обязанность, и отступая от несравненно сильнейшего неприятеля, не только не претерпел большого урона, но, отражая всегда его, взял в плен несколько офицеров и рядовых[22].
Неприятель, как в таких обстоятельствах и должно, напирал с силою и быстротою. Но не было ни одного удобнаго перелеска, из которого не встречали бы его скрытые батареи, и не осталось ни одной выгодной высоты, за которую бы не происходило кровавого спора[23]. Даже более, везде, где позволяла возможность, арриергард, показывая вид, что имеят гораздо более войск, нежели сколько в самом деле у него находилось, угрожал крыльям французов и делал движения, обнаруживавшие намерения на них напасть[24]. Впрочем, французы имели слишком большой перевес в числе войск, и, пользуясь им, обходили беспрестанно фланги наши. Войска Наполеона темнелись по краям горизонта, и арриергард, сражаясь повсюду отчаянно, не мог и не должен был нигде удерживаться долго[25]. Однако, вообще движения наши производились в таком порядке, и так удачно были распоряжаемы, что неприятель, при всем превосходстве сил своих, не осмелился предпринять ничего решительного).
Таким образом, 26-го, Сипягин, вместе с Милорадовичем, достиг снова столицы Саксонии, или, лучше сказать, Нейштадта, ибо едва успели наши сжечь мосты в Мейсене и Старом Дрездене, как французы ворвались в них, и половина столицы, в одно мгновение, наполнилась неприятелем. В это время одна только Эльба разделяла враждовавшие войска. Перестрелка гремела с обеих берегов реки. На нашей стороне пули жужжали, как пчелы; везде носилась смерть; можно было быть убитым у окна, переходя из улицы в улицу, сидя в кругу мирного семейства. Сипягин подвергался очевидной опасности, ибо дом, в котором стоял Милорадович, находился на самом берегу.
