— Но!..

— Вот послушай, что я скажу, — теплый и тонкий спелеологический комбинезон, наконец, вмести в себя Вавилова и он, немного похожий на космонавта, выпрямился перед Зауром. — Такие дела с кандачка не решаются. В твоем предложении мы будем выглядеть как четверка дегенератов-полярников, на пару с загримированной троицей. Человечеству потребовалось два века чтобы признать фундаментальные ошибки в классической физике и пересмотреть ее, а ты предлагаешь вот… э-э-э Всемером, так, на досуге, изменить тысячелетиями сложившиеся устои.

В кармане комбинезона Вавилов нашарил джапа-малу, но не стал доставать, а покрепче стиснул в кулаке.

— Я предлагаю как можно дольше оставаться с ними. Так мы быстрее научимся… Ну, ты понял о чем я.

— Н-да… — протянул Заур и шагнул в сторону, освобождая для Вавилова выход. — Ты быстро учишься Ваня.

— Хм, если бы сказал что стараюсь, то соврал бы.

На прощанье, Вавилов хлопнул Заура по плечу, оскалил рот в улыбке и вышел не затворив дверь.

* * *

Вавилов смотрел в кварцевую друзу, точно в разбитое зеркало. Тысячи отражений, больших и маленьких, цельных и вырванных смотрели на него в ответ. Было так тихо, что он слышал, как кровь стучала в висках. Ух-тух. Ух-тух. А ведь не будь Вавилова — не стучи его мясное сердце — этих бы в кристаллах тоже не было.

Он с трудом оторвал взгляд от друзы и обвел фонарем свод пещеры. Отовсюду свисали короткие каменные сосульки. Кое-где торчали одни пеньки. Причем, если судить по степени их зарастания, сорвались они перманентно. Лет, эдак, двадцать тысяч назад.

Из большой каверны, в которую Вавилов спустился с поверхности, уводило два узких коридора. Если верить карте, составленной ботами, первый заканчивался метров через пятьдесят глубоким колодцем, уводящим на нижний ярус пещер. Второй ход ветвился вглубь горы настолько обширно, что картографы еще не успели составить его план. Причем в одной из веток левого коридора нашлась полость в которой, как в черной дыре, сгинуло уже триста ботов.

— Ладно, — буркнул он, наложил вето на исследование злополучного участка и сам же отправился нарушать запрет.

Ходы и галереи изобиловали жеодами. Наметанный глаз Вавилова сразу узнавал их округлые формы. В стенах, в полу, в потолке; большие, маленькие; шаровые и неправильные. За свою археологическую бытность довелось повидать разных пещер, но эта, бесспорно, лидировала в части жирности и обилия этих образований. И, что примечательно, лежащих прямо на поверхности и, зачастую, расколотых.

Отснятого на камеру и положенного в рюкзак материала хватило бы на два доклада, но Вавилов решил дойти до злополучного участка. Путь стал хуже, заюлил так, что пришлось доставать тросомет. Вскоре стены заблестели, а под ногами захлюпало. Липучие подошвы его спелеологических ботинок скользили все сильней, но дорогу пока держали.

Наконец, карта маякнула запретной точкой. Вавилов задрал голову и тихонько выругался: вход в карман чернел на трех-четырех метровой высоте, а это значило, что придется расчехлять тросомет. Опять.

Сменив бобину и прицелившись в потолок у кольца лаза, он выстрелил. Гарпун сверкнул, звякнул, но в камень не вошел.

— Да что б тебе! — выругался Вавилов и достал последнюю катушку. — Ну, если и эта не пройдет — пойду назад.

Прицелился глубже, в самый лаз и уже, было, надавил на спусковой крючок, но отлип от прицела и задрал голову. Над головой базальт, в который костылик точно войдет. А там что? Он сфокусировал луч фонаря и удивленно приподнял бровь. Округлый лаз тускло поблескивал металлом.

Подтянувшись на тросу до самого потолка, Вавилов посветил в отверстие — черно как в бочке. Только где-то с краю, отблескивало синевой. Раскачавшись, он извернулся, прыгнул и уцепился за край лаза. Хорошо хоть не поленился, выбрал правильный спелеологический костюм с цепкими ладонями, а то б точно соскользнул. А так ничего, крякнул, подтянулся и спокойно залез вглубь.

— Твою же ж мать… — нараспев произнес Вавилов, чувствуя, как от волнения сердце запрыгало у самого горла.

Пещера… Даже не пещера, а громадная жеода в которую он забрался состояла сплошь из металла. Он рассеяно водил лучом фонаря и невольно его волнение переросло в немой, отрешенный восторг. Такой красоты он даже в знаменитой пещере Найса не видел. Шаровидную полость, диаметром, наверное в восемь метров, покрывал сплошной ковер идеально ровной гребенки. Под светом все нутро переливалось, перетекало живым серебром. Мелкие, не больше кулака, кристаллы гребенки различались у входа, но на противоположной стороне сливались и, когда Вавилов перемещал взгляд, точно перемешивались. Более крупные образования вырастали из этого живого океана монументальными утесами. Их грани слегка отливали синевой и были так ровны, что он видел свое отражение до мельчайших деталей. Точно в центре, на самой верхушке нависал настоящий гигант. Именно его отблеск Вавилов и увидел из коридора. Эта глыба не отличалась безупречной симметрией, но в ее неправильности чувствовалась особая красота. Внизу, прямо под ним — еще одна глыба поменьше и потемней.

Затаив дыхание, Вавилов полез в рюкзак за спектрометром, достал и, не глядя, приложил к внутренней стенке пещеры. Аппарат пискнул, выдав результат.

— Девяносто девять и девять десятых содержания молибдена.

Сказанное аппаратом не сразу дошло до Вавилова, а когда дошло, то он оторвался-таки от красоты и внимательней снял замер.

— Девяносто девять и девять десятых содержания молибдена.

— Не может такого быть, — растерянно ответил он и приложил указатель устройства в третий раз, предварительно очистив тыльной стороной ладони одну из граней кристалла.

— Девяносто девять и девять десятых…

— Да не может такого быть! Это ж известняк! Тут совсем не должно быть его! Ни в кристаллах, ни без!..

Но в окошечке устройства равнодушно светились четыре девятки. Аппарат не мог ошибаться. Не для того он сделан. С третьей попытки попав им в карман рюкзака, Вавилов плюхнулся на задницу и закрутил головой по сторонам, фотографируя все на камеру шлема. Он с такой ожесточенностью щелкал себя по виску, что скоро голова закружилась.

— Не бывает, да. Не кристаллизуется, да. В известняке не встречается, да. А вот нате, выкусите, нате, нате, нате!..

И вдруг оцепенел. Его пристальны взгляд добрался до той маленькой темной глыбы, что размещалась аккурат под большой потолочной. Это был человек. Он сидел в позе лотоса, окутанный угловатой, блестящей хламидой. Сидел он на маленькой квадратной площадке, а напротив него лежало два полукруга, смотрящие хордами врозь.

Вавилов крепко зажмурился, но когда открыл глаза фигура человека никуда не делась. Тогда он поджал губы, вздохнул и вернулся ко входу за канатом.

Вблизи человек оказался каменным, с прожилками все того же блестящего молибдена. Накидка же была сшита не из ткани, а, что уже предсказуемо, из молибдена. Вавилов потрогал ее рукой. Твердая. Постучал костяшкой перчатки — накидка отозвалась как пустая бочка.

Откуда он тут взялся Вавилов не думал — Древние со своим сердцем тоже ведь откуда-то взялись. Но что делать с ним? С собой тащить? Тяжелый, не поднять. Да и зачем ему эта каменюка? Возможно это только… Статуя. Древняя, забытая всеми статуя.

Он присел на корточки и заглянул в лицо изваянию. Красивые, правильные черты, прямой нос, блаженная полуулыбка, прикрытые глаза… Пригнувшись ниже, удалось заглянуть глубже под капюшон, а там — копна соломенных волос. Самых обыкновенных. Нет, все же когда-то это был просто человек. Правда, выше среднего роста раза в полтора. А то и в два.

Не зная, что еще сделать, Вавилов обснимал хозяина молибденовой горы сверху донизу, а потом — гулять, так гулять, — включил видеозапись.

— Итак, мы находимся под горами Элсуэрт, на четырехсот восьмидесяти метровой глубине, в аномальной жеоде из чистого молибдена, — с этими словами он панорамно огляделся. — В центре, как видно, статуя человека, волосы которого… Настоящие.