Скажете: «Эка проблема — дырочка на брюках, динамик… Вот если бы дом спортачили…» Бывает и дом. Суть не в масштабе, а в характере безобразия. Пожалуйста, о домах. Пишут пайщики кооперативного дома: «Похоже, строители делают свою работу не с любовью, а с ненавистью. Двери у нас перекошены, на стенах и потолках трещины, подоконники выщерблены, осыпается штукатурка, обои испачканы и порваны, отсутствуют детали в ванных и в санузлах, при строительстве на девятом этаже «забыли» закрепить плиту, она упала и прошила насквозь все квартиры до самого подвала. Фундамент дал трещину. Паркет вздыбился…»

А вот весточка из Кишинева. Городская баня построена по последнему слову строительной техники, со всеми мыслимыми удобствами. И что же? А ничего. Поработала баня один год и закрылась на ремонт. Так и стоит с тех пор…

Тоже, согласитесь, не комическая ситуация. Снова думаю: «А может быть, вообще не умеют делать хорошо?!» Нет, умеют. Но почему-то не хотят из-за какой-то душевной лености и стародавней тяпляповской психологии: сделаю кое-как, авось, сойдет. А не сойдет, буду доказывать, что иначе было нельзя, что клиент «сам дурак», во всем виноват. И треплются свои и чужие нервы, впустую расходуются силы, теряется время. Сколько из-за этого недостроено, недошито, недосделано. Да, кое-кто не приучен еще делать хорошо с первого раза. А чтобы привыкли, надо спрашивать с них, тяпляповских мастеров. И спрашивать как надо. На всю катушку. И тоже без недоделок и отсрочек.

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

«ЗДРАВСТВУЙ!» — «ДО СВИДАНЬЯ!»

В Москве в разгаре была зима. В Люблянах по-весеннему светило солнце и люди, бросая вызов суровому времени года, ходили в легких плащах, а то и вовсе без них.

На аэродроме меня встретил высокий человек с застенчивой улыбкой на худом, бледном лице— художник Макс Тоболевич.

— Вначале я завезу показать тебя коллегам в редакцию нашего сатирического журнала «Павлиха», — решил он. — Они очень юмористичные люди…

Нам немного не повезло. Был обеденный перерыв, и показывать меня, естественно, было некому. Поэтому Макс повез меня к себе домой, накормил и уложил на тахту отдохнуть после утомительной дороги. Сам он уехал на работу, пообещав вернуться часа через два.

Весь путь из Москвы в Любляны занял менее четырех часов. Я чувствовал себя как никогда бодро и был готов к чему угодно, только не к лежанию в одиночестве даже на самой прекрасной тахте в мире, но, чтобы не обижать Макса, я покорно полежал немного, потом встал и пошел своим ходом в «Павлиху».

Я очень хорошо запомнил путь от редакции до дома Макса. В его машине он занял всего три минуты. Теперь мне предстояло преодолеть его в обратном направлении. Тем более, Макс на всякий случай четко объяснил, как идти. Сначала два квартала прямо, потом свернуть направо и снова идти еще два квартала.

Все дело, очевидно, было в маленькой речушке, которая петляла вдоль односторонней улицы. Она сразу же сбила меня с толку. Кроме того, я никак не мог сообразить, что считать кварталом. Каждый дом стоял особняком, имел палисадник или сад и вполне мог сойти за маленький квартал.

Я шел и шел квартал за кварталом, разглядывая дома, витрины, людей, вывески. Любляны — древняя столица Словении — компактно расположенный город, немножко похожий и на шотландский Эдинбург, и на итальянскую Флоренцию, и на эстонский Таллин.

Но где же все-таки «Павлиха»?

Отлично помнил, что она находится где-то рядом с театром, поблизости от торгового центра — современного комплекса из стекла и бетона, с любовью и вкусом вписанного в старую архитектуру города.

«В случае чего — спроси, тебе каждый скажет», — вспомнил я совет Макса.

Первый час спрашивать мне мешали самолюбие и упрямство. Однако время — лучший лекарь — склонило мою голову.

«Павлиха?» — уверенно переспрашивал каждый, к кому я обращался с вопросом и, поразмыслив, уже менее уверенно, указывал рукой: «Это туда». Впопыхах я не сразу заметил, что мне отвечают по-русски.

Я шел туда, оттуда, снова туда, пока, наконец, не впал в отчаяние: неужели заблудился? Я понуро стоял посреди тротуара и горестно размышлял: «Может быть, слово «Павлиха» не только название журнала, но имеет еще какой-нибудь смысл, и прохожие просто не понимают меня…»

Наконец добрая женщина в газетном киоске, к которой я обратился, как утопающий к спасательному кругу, указала рукой прямо перед собой.

— Здесь!

Я сразу узнал это высокое темное здание. Мимо него я проходил уже добрый десяток раз, но ни разу не удосужился поднять взгляд выше первого этажа.

После сердечной встречи в редакции я сразу же сообщил коллегам, что невольно провел маленький эксперимент, и его результат одновременно обрадовал и огорчил меня. Многие жители Люблян знают русский язык. Это очень хорошо. Зато мало кто знает, где находится «Павлиха». Это плохо. Очевидно, говорил я, это чистая случайность, какое-то недоразумение, но тем не менее как настоящий друг я все же советовал бы немного усилить рекламу…

— Это не так страшно, — успокоил меня на чистейшем русском языке главный редактор Людвик Бюргер, — главное то, что нас читают, — и пригласил поприсутствовать на рабочем совете издательства.

Рабочий совет — это заседание всех сотрудников издательства. Л. Бюргер подробно доложил об итогах финансово-хозяйственной деятельности за истекший год. Особенно бурные прения вызвал один пункт штатного расписания.

Скромный, застенчивый Макс задал крамольный вопрос:

— Зачем нужен заместитель главного редактора при таком штате? Я ничего не имею против него лично, — улыбнулся Маке. — Он такой же художник, как и все мы. Пусть и работает художником.

Божемир, или коротко Божа, Кос — невысокий худощавый, очень живой, энергичный мужчина средних лет, сам талантливый художник-карикатурист, стал горячо доказывать, что просто нелепо кого-либо называть главным, если у него нет заместителя, тем более при всевозрастающей роли сатиры в современном мире…

Вопрос поставили на голосование. Прошло предложение сохранить в штатном расписании ставку заместителя главного редактора. «За» проголосовали двое — сам главный редактор и его заместитель, один был против — Макс. Остальные воздержались.

— Вот для чего и нужен заместитель, — шутливо резюмировал Макс. — Он всегда поддержит своего непосредственного начальника.

Таким же демократическим путем мы решаем и другие творческие и финансовые вопросы. — Л. Бюргер улыбнулся. — Правда, случается и так, что я остаюсь в меньшинстве.

…Впереди было два дня отдыха. В субботнее утро мы с Максом отправились на его малолитражке в район Словенских Альп.

Первую остановку мы сделали у знаменитого озера Блед, поднявшись наверх к старинному монастырю.

«Нет, не зря шахматисты так любят проводить здесь свои международные турниры, — подумал я. — В такой благостной тишине и первозданной чистоте даже жалкий третьеразрядник и тот, верно, сумеет сыграть на уровне кандидата в мастера…»

Вторую остановку сделали возле озера, расположенного у самого подножия Альп. В синем хрустале воды чуть покачивалось четкое отражение отвесной коричнево-сиреневой стены и голубое небо с белыми подушками облаков, видна была каждая иголка на отражениях сосен и елей.

Отсюда вместе с несколькими лыжниками мы взлетели в вагончике канатной дороги вверх еще на 1800 метров.

Горы были как горы: безмолвно величественные и терпеливо снисходительные к маленьким человечкам, похожим издалека на разноцветных муравьев, скользящих на лыжах.

Снег сверкал и искрился, словно улыбка белозубой красавицы.

Мне тоже, конечно, очень захотелось лихо промчаться по снежному склону мимо какой-нибудь стройной лыжницы и приветственно махнуть ей рукой в обмен на ее благосклонный взгляд. Но… благоразумие и осторожность взяли верх, и я отказался от этой рискованной затеи, сославшись на то, что больше уважаю конный, а не лыжный спорт.