Была «Сказочная пери», она нравилась Низам-ал-мулку. Мы шутили над ним и говорили, что он женится именно на такой красавице. Это было изображение очень молодой девушки, почти девочки с множеством косичек, идущих ото лба по обе стороны узкого ясноглазого лица. Мы могли разглядеть даже серьги, вырезанные с величайшим тщанием, и ожерелье на её шее. Жаль, что вырезаны были только лица. Мы сами придумывали, во что одеты юноши и девушки. Мы мысленно одели её в длинное бухарское платье, поскольку другой женской одежды не знали. Зато рассуждать о том, какого цвета на красавице пери или на джигите одежда можно было до бесконечности – в узоре колонн все они были коричневого цвета.
Мне же по душе был джигит с горбоносым лицом, мы назвали его Рустам. У него были роскошные кудри до плеч, такие у нас никто не отращивал. Тонкие усики на глазастом лице околдовали меня – я мечтал быть похожим на него. Но понимал, что никогда мои глаза не станут большими, а нос – крупнее, чем моя кочка, сидящая посредине лица. Конечно, все вокруг твердили, что красивее меня нет никого на свете, но отличать неприкрытую лесть от горькой правды я научился ещё тогда, когда росту во мне было не больше одного кари. Такие развлечения как бездельные разглядывания изящной резьбы у нас были редкостью. Весь наш день был занят учёбой и тренировками с булавами, луком, саблей, пращёй и многими другими видами оружия.
Сожалея о невозможности заниматься рисованием или другим видом искусства за неимением таланта, я ограничивался тем, что пытался писать стихи. В молодости я посвящал их любимой жене, а потом писал просто так, когда находило настроение. Вот и теперь, глядя, как рабочие вырубают из толщи мрамора по заранее обозначенным контурам заготовку, я заторможено удивлялся, как мастер может видеть, что в неотёсанном куске непривлекательного и убогого камня заиграют все цвета радуги. После того, как мы оказались в Кермине и поселились недалеко от разработок мрамора, я два дня нехотя передвигался по грудам беспорядочно наваленных камней. Я улиткой ползал среди снующих рабочих, мрачно и безотрадно разглядывая эти глыбы.
Мне трудно было понять, как можно из нескольких небольших продолговатых кусков сделать высокие колонны, но Али, недолго думая, велел самому ловкому из своих подмастерьев сделать одну из таких колонн в уменьшенном виде. Подмастерье провозился несколько дней и сегодня утром я разглядывал уменьшенную копию того, что скоро будет стоять на улице Бухары напротив Арка. Мраморная круглая колонна, высотой в локоть, усеянная бороздками и украшенная сверху резными листьями с какими-то геометрическими изысками. Несмотря на туман безразличия в голове, я поразился тому совершенству, с которым была сделана работа, и тому малому отрезку времени, за которое колонна была воспроизведена. По привычке я полез в поясной платок и захотел наградить подмастерья, но Али меня остановил:
– Великий хан! Зная вашу дотошность и желание увидеть конечный результат работы, я ещё четыре луны назад велел Хасану, сыну каменотёса Маджида из Кермине, сделать небольшую точную копию колонны. Я прислал ему не только чертёж, но и эскизы рисунков, по которым он должен был вытесать копию колонны. Хасану уже тридцать один год, но он всё ещё не имеет санада мастера, поскольку не создал ни одной оригинальной вещи. Поэтому отец не разрешает ему жениться. Я же, давно зная их обоих, пообещал, что если великий хан захочет посмотреть на колонну и та будет изготовлена с великим тщанием, да ещё и понравится великому хану, то тогда я похлопочу о том, чтобы Хасан получил санад мастера-каменотёса. – Мастер улыбался в усы и ожидал моего ответа.
Он так упорно твердил, что заранее знал о моих желаниях, что я искоса и с интересом взглянул на него. Внезапно для себя я расстроился – неужели я так предсказуем для окружающих, и мои действия можно предугадать задолго до того, как я чего-то захочу? Вдобавок к моему тоскливому состоянию ещё и это! Получается, любой человек из моего окружения сможет сказать, что я буду делать и думать в каждый миг моей дальнейшей жизни? Наконец хоть что-то меня тронуло – это порадовало меня. Но мне не понравилось, как об этом говорил Али. Некоторое время я молчал. Затем в груди стала разворачиваться длинная ядовитая змея. Она открыла зловонную пасть, и я очнулся от странного наваждения.
Я задохнулся от возмущения, раздирающего мою грудь. Я смотрел в лицо мастера и в своём воображении видел не его лицо, а изуродованную клещами палача маску, потерявшую человеческий облик с разинутым в крике обезображенным ртом. В моём видении вздувшаяся шея, проколотая во многих местах умелым заплечных дел мастером, выпускала воздух, не давая звуку вырваться наружу. Всего остального я не успел представить, потому что слова стали вылетать из моего рта с неимоверной скоростью. Я даже не слышал их, выкрикивая в запальчивости и необъяснимой ярости, скрутившей меня в момент моего полного равнодушия ко всему на свете.
– Откуда ты знаешь, что я буду делать в каждый отдельный миг моей жизни? То знаю только я сам и Аллах на небе! И не тебе, даже такому великому зодчему знать о моих мыслях и поступках! И велик ты лишь до той поры, пока выполняешь мои приказы, а я позволяю тебе находиться рядом с собой! – меня было не остановить. Даже прелестная колонна, стоящая на курпаче, не могла прервать этого извержения тошнотворных и отвратительных слов. Змея изрыгала яд.
Никогда в жизни я не повышал голоса на мастера, никогда не позволял себе орать на него площадной бранью! Я прекрасно понимал, что он всегда найдёт себе покровителя в подлунном мире не хуже меня. Если успеет удрать. И даже поникшая голова мастера не остановила меня. Но вот он поднял глаза и я увидел, что он нисколько не испугался. И даже продолжает улыбаться в усы.
– Великий хан недоволен колонной?
– Ты что, не понял, что я сказал? Почему ты, ничтожный червь, продолжаешь улыбаться назло мне? Не криви своё лицо в мерзкой ухмылке, я сейчас же прикажу тебя бросить в зиндан и пытать… – я совсем забыл, что мы не в Бухаре. Что на моём месте в Арке сидит простой дехканин, и зиндана в Кермине нет. А вокруг находятся только люди, подчиняющиеся Зульфикару, племяннику Али!
– Великий хан, я не улыбаюсь, я удручён тем, что огорчил вас! Очень. Я думал, что вам понравится моя предусмотрительность! Вас порадует, что я стараюсь предугадать не только ваши желания, но и ваши мысли по поводу строительства Гостиного двора! Я не понял, почему вы так опечалились и рассердились, и даже думаете о том, чтобы построже наказать меня. – Мастер говорил как всегда медленно и рассудительно, одновременно разбирая колонну на части. Такого я себе и представить не мог! Теперь я понял, как части колонны будут переправлены в Бухару.
Почему он такой хитрый? Почему я так люблю ремесло строителя, что сразу же забыл о том, что действительно собирался наказать Али, даже казнить его?! Но разобранная на части колонна околдовала меня!
– Ты что делаешь, ничтожество?
– Великий хан, позвольте мне, вашему недостойному и назойливому слуге, показать вам, как мы будем перевозить колонны из карьера до Бухары. Вдобавок рассказать вам, из каких частей состоит эта колонна. Также способы их сборки на месте строительства. И что нам понадобится ещё для того, чтобы Гостиный двор был самым великолепным зданием в городе? Да что в городе – во всей Вселенной!
Давным-давно я видел охотившуюся змею. Перед ней столбиком застыл тушканчик, не делавший даже слабой попытки убежать от её смертоносного жала. Я не мог понять, почему этот зверёк, такой быстрый и осторожный даже не шевелиться, и почти не дышит? Это противостояние закончилось бесславной гибелью тушканчика, а я долго помнил его предсмертный задушенный писк. Сейчас я точно так же смотрел на мастера, хотя минуту тому назад я в кровавых мелочах видел его пытку и казнь.
Но сейчас я уже почти простил его и готов как маленький ребёнок умолять: «Ака, покажите мне игрушку!» Если лишь одна колонна так великолепна, то как тогда будет выглядеть всё здание? Я сделал вид, что всё ещё сержусь и недовольно покачал головой, сохраняя неприступный вид, но рукой сделал знак – показывай и рассказывай. Я боялся, что если что-то скажу, то хитрый мастер по моему довольному голосу поймёт, что я больше не сержусь. Надо будет потом подробнее расспросить, как ему это удаётся? Разложив части колонны на курпаче, он начал говорить:
