Эти места связаны с противостоянием моего дяди Пир-Мухаммада и нашего общего противника в деле управления государством – хана Науруз Ахмада. Этого Науруз Ахмада звали ещё Барак-ханом. У него как у всех кипчаков было два имени – одно мусульманское, а другое тюркское. Никак они не могут забыть своё кочевое прошлое и кичатся тем, что соблюдают традиции. А сами потихоньку молятся не только Аллаху, но и чёрному коню Тенгре! Если кто-то думает, что Науруз-Ахмад и Барак-хан два разных человека, то он ошибается. После 980 года хиджры я редко имел возможность посещать родные места, связанные с воспоминаниями детства и некоторых трагических обстоятельствах моей жизни.
Отцом Барак-хана был Абду Наср Камал Ад-дин Севенчи-бек, или просто Суюнчи-хан, а матерью Махмуд-султан, дочь казахского правителя Бурундук-бека. А вот дедом был знаменитый Абу-л-Хайр Убайдуллахан, создатель кочевого узбекского государства, бабушкой Рабия-султан беким, дочка Улугбека! Какие имена, какие люди, какое знаменитое родство! Но толку от знаменитого родства для меня было с воробьиный носик. Все двоюродные и троюродные братья норовят пустить тебе кровь и выкинуть из родного вилоята!
У Барак-хана был старший брат Кельди-Мухаммад, после него не осталось потомков мужского пола. Тот правил в Ташкенте и умер в 939 году хиджры. А вот уж Науруз Ахмад расплодил одних сыновей девять штук. Пусть никто не думает, что я завидую. До зрелости дожили лишь двое из них – Дервиш-хан и Баба-хан. С ними обоими я расправился за гнусное предательство и безмерную жестокость. Но не своими руками. Руками моего тогдашнего союзника Таваккула, и нынешнего непримиримого врага. Этот выскочка в поле своего халата принёс мне голову Баба-хана 15 раджаба 990 года. За что и получил от меня массу всевозможных наград! Тот день я никогда не забуду.
Именно тогда я подарил Таваккулу свой любимый Мианкаль, кучу драгоценной одежды, да и денег не пожалел. Это привело окружение Таваккула в состояние безмерной и безграничной зависти, заставившей некоторых покинуть скупого султана. Он не хотел делиться роскошными подарками со своими соратниками. Жадность часто приводит к непоправимым ошибкам со стороны правителя. Я предпочитаю больше отдать, чем ждать беспечной спиной внезапного удара острого кинжала.
Отец Науруз Ахмада Суюнчи-хан, мой прадед Хаджи Мухаммад, которого я никогда не знал и не видел, и отец Шейбанихана шах Будуг-султан были братьями. Они росли в одном гареме. Но матери у них были разные. Может быть, от этого и разошлись пути-дороги мужчин нашего большого, но враждующего насмерть рода. Доказательством этому служит то, что все мужчины проклятого Ахматовского рода погибли. Род его угас и никогда не возродиться.
По приезде на мраморные разработки я ни от кого не прятал своего лица, мог ходить везде свободно, потому что хана никто из работников не знал. Ещё в Бухаре мне очень хотелось посмотреть на место, откуда привозят мрамор и воочию увидеть, как его обрабатывают. В набросках и эскизах Гостиного двора, сделанных Али и его помощниками, было много мраморных колонн и ещё каких-то особенных тумб и скамеек! Я мечтал об этом, по ночам мне снилось, что я перебираю гладкие кусочки мрамора. Я даже представлял, как что-то мастерю своими не очень умелыми руками.
Но когда мы прибыли на место моего вожделения, я потух светильником, в котором выгорело всё масло. Со мной иногда такое бывало – стремлюсь к какой-то заветной цели, трачу много времени и сил для её достижения, преодолеваю невообразимые препятствия. Но когда желанное событие произошло и недосягаемая ранее вещь в руках, я её лениво отбрасываю. Не только со мной такое бывает. Чем больше сил тратишь на овладение недостижимым тем горше разочарование от полученного. И лишь спустя некоторое время начинаешь осознавать радость от обладания, но это происходит не сразу.
Всё было так, как я и предполагал. Мы выехали из Бухары ещё до утренней молитвы и никто из проживающих в Арке этого не заметил. В течение всего пути я глупо веселился. Зульфикар стал с недоумением и неодобрением поглядывать в мою сторону. Я резвился как двухмесячный жеребёнок, впервые оказавшийся не в тесном загоне с матерью, а на зелёной траве. От нетерпения, что мы медленно передвигаемся, я подпрыгивал в седле. Делать этого нельзя ни в коем случае: от этого подпрыгивания можно сбить коню спину. Потом уже никто верхом не сможет сесть на коня.
Я даже порывался петь своим павлиньим голосом. Это привело в уныние сопровождавших нас обоих мастеров, внуков Зульфикара и весь десяток нукеров. Они стыдливо прятали глаза от моих воплей: не похвалить нельзя, а расточать слова одобрения невозможно. Мы останавливались на привалы только тогда, когда кони уже начинали спотыкаться от усталости. Сам я рвался вперёд и успокоился, лишь увидев стены Кермине.
По моему повелению мы не стали заезжать в город, чтобы оповестить племянника о приезде великого хана. Предложив обогнуть город по окружной дороге, мы к вечеру оказались на мраморном карьере, где нас уже ждал сытный ужин и удобные палатки. Вечером всё было прекрасно, но проснувшись утром, я не захотел вставать с постели и вот уже десять дней я издеваюсь над собой и над всеми окружающими. Я не выказываю никакого интереса к тому, что происходит вокруг. Потух запал, горящий в фитиле пушкаря Рухи-мангута. Ни одно орудие не может выстрелить.
Мастер Ульмас оповестил всех, что я его младший брат. Никто даже не спросил, где же этот брат прятался шестьдесят с лишним лет. Почему никто его ни разу в жизни не видел? Но мы были немного похожи. Примерно одного роста, круглолицые, упитанные, морщинистые. Разница была в руках – у него руки строителя, хотя он не так часто последнее время держал кирпичи в своих ладонях. Но никто не попросит меня обтёсывать мрамор, чтобы показать своё мастерство. Можно было никому ничего и не объяснять. Я из палатки выбирался по нужде, да похлебать какого-либо варева. Вкус любой еды стал мне совершенно безразличен.
Я всегда мало ем, несмотря на то, что достаточно полный, но здесь я почти ничего не ел. Мне было всё равно – горячие лепёшки, тёплые или полностью остывшие. Я запихивал их в рот, не жуя проглатывал. Бараньи косточки в шурпе или без косточек обед, есть мясо или нет, не всё ли равно? Мне показалось, что я даже похудел. Если бы это случилось полгода тому назад, я бы обрадовался. А сейчас затянул поясной платок и уставился на носки сапог. Но в них тоже не было ничего интересного.
Стремился я сюда по одной причине – именно здесь мастер Али учил привезённых со всего Мавераннахра каменотёсов приёмам обработки мрамора. Именно на это я так хотел посмотреть. Можно было бы всё это сделать в Бухаре, но мастера после совета со мной пришли к окончательному выводу – готовить детали колонн в Кермине, и уже готовые перевозить в Бухару. Благо, что везти было не так далеко. Выглядывая из палатки и сонно вороша мысли, я уже начал думать о том, что эти мраморные колонны совсем не нужны. И зачем мне пришла в голову глупая мысль строить этот Гостиный двор – жили же послы раньше в Караван-сараях или купеческих домах. Всё было хорошо, зачем было такое затевать? А какие расходы на всё это? Я не могу рисовать, даже писать красивым почерком у меня не получается, но я всегда любил красивые вещи и хорошо сделанную работу, а сейчас почему-то охладел к ней.
Припоминаю одну детскую забаву – мы втроём: я, Зульфикар и Низам-ал-мулк или Кулбаба, разглядывали деревянные колонны балаханы. Мы выискивали в переплетении узоров из листьев, побегов и цветов лица людей. Тогда мы ещё не знали, что эти колонны вырезали дед Зульфикара, его отец и дядя. Нам было интересно рассматривать спрятанные в листве и среди цветов их лики. Мы хоть и были малы, но хорошо знали, что изображать людей нельзя. Однако наш учитель Эмир Тан-Саййиди-бий джалаир объяснил, что изображать людей можно. Нельзя думать и говорить, что это Аллах. Для того чтобы разглядеть их всех, приходилось вставать на какие-то приступки, потому что колонны шли от порога дома, поднимаясь ко второму этажу, где было наше жилище. Мы состязались, кто больше лиц найдёт на колоннах. Зульфикару было хорошо, он был самый высокий из нас. Но прошло совсем немного времени, меньше года и мы выучили наизусть, где какое лицо изображено. Кроме этого, они все получили от нас имена.
