Про других точно сказать не могу, но я даже в молодые годы три дня подряд в гарем не заходил. И суть не в моей мужской энергии – государственные дела не позволяли. Все окружающие обязательно заподозрят неладное и спросят: по какой причине хан две недели не выходит из гарема? Гаумату заподозрил Дарий, дальний родственник Кира Великого. Самозванца убили. До того, как спрятаться в гареме, Гаумата убил Бардию. Кир Великий погиб в сражении в наших краях, а его сын Камбиз умер от гнойной раны на ноге и проклятий египетских жрецов. Поэтому царём у Ахеменидов стал Дарий, все его называли Дарием Первым.
Две другие картины, где я изображён не один, а в окружении своих придворных, моё лицо меньше серебряного таньга. Рассмотреть мочки ушей и форму глаз совершенно невозможно. Я сам себя на том изображении не узнаю, и тут уже не до таких мелочей, как уши, глаза и нос. Особенно если художник из кожи лезет вон, пытаясь изобразить правителя Рустамом! У нас редко рисуют человека. Но мастер Иоганн, да и все те, кто побывал в закатных странах, рассказывали, что там люди очень любят своё изображение. Они часто вешают свои портреты на стену для украшения дома. Много портретов я видел в домах у Зульфикара и Али. Нет, я своё изображение ни за что не повешу на ковёр. Лучше украшу его саблями и секирами.
Юсуфу-праведнику или Юсуфу-счастливчику сказали, что их бобо, или Кары-Касым теперь служит во дворце диванбеги* привратником за еду и ночлег. Никакой платы ему не положено. Но если сильно состарится и не сможет больше работать, то останется во дворце до неизбежной кончины. В дальнейшем он не будет обременять свою прежнюю семью. Это было сделано не потому, что я собирался отчитываться перед каким-то дехканином. Я не хотел, чтобы Касыма начали искать и задавать ненужные вопросы.
Примерно так произошло с дочкой Юсуфа. Не искал дехканин девушку, но я случайно услышал ту грустную историю. А если у кого-то в тот момент возникнет жалость в его слезливом сердце? Тогда могут случайно наткнуться на сходство двух пожилых людей. Может показаться странным, но исчезновение бобо крайне обрадовало Юсуфа-счастливчика, всё-таки лишний рот в семье – это лишний рот. Выгнать на улицу нельзя, соседи осудят, а морить голодом невозможно, всё-таки родственник.
Так я и оказался на воле, в трёх днях пути средней конской рыси от Бухары, недалеко от вилоята Кермине. Им с юности владел ещё мой отец. Сам город был большой, почти такой же, как Бухара и обнесён высокой крепостной стеной. В центре Кермине располагался грандиозный, монументальный Арк. Такому сооружению мог позавидовать любой город, даже Самарканд. Столица ханства не является исключением. Родной город моего отца был центром султаната, и пока он был жив, то любил проводить здесь значительную часть года. Город опоясывал канал Касоба, сооружённый в незапамятные времена. Он был достаточно широкий и глубокий, и снабжал всё население питьевой водой. Водой из канала орошали многочисленные сады и огороды. В отличие от Бухары улицы здесь были пошире, дувалы не такие угрюмые, а дороги вымощены. Где жжёным кирпичом, а где плоским тёсаным камнем из недальнего карьера.
Султан Искандер, мой благословенный Всевышним отец, с огромным гаремом и кучей чиновников приезжал в Кермине из Мианкаля. Ему принадлежали два вилоята, два города. Трудно сказать, какой из них мне нравился больше, но привычнее был Афарикентский дворец. Я в нём родился. В Афарикенте каждая тропинка сада, каждая дверца в покоях и каждая беседка были знакомы до последней мелочи. Все колонны, скамейки, айваны, кустики и деревца были привычными и родными. Дворец в Кермине был более чопорный, величественный, представительный. Сам город был сосредоточением красивых памятных зданий. Некоторые из них были построены больше пятисот лет тому назад.
Древнее название города было привлекательными и милым. Его называли Бадгиа-и-Хурдан, что означало «кувшинчик». И он действительно был похож на кувшинчик. Именно с тех пор в этот кувшинчик складывалось множество ценных вещей, о чём я хорошо знал. Намного больше о центре моих давних владений знали Али и Ульмас. Владения Искандер-султана, моего отца, в Зеравшанской долине были одни из самых богатых и доходных в Мавераннахре. Конечно, это вызывало зависть у многих других держателей суюргалов. Но отец кроме всего прочего старательно следил за соблюдением порядка на подвластной ему территории.
Сейчас вилоят принадлежал моему племяннику Йар-Мухаммаду, сыну Абд-ал-Куддус-султана, моего безвременно погибшего младшего брата. Я передал ему Кермине в суюргал*. Но потребовал обязательную уплату хараджа. Вилоят этот был богатый, а город необыкновенно красивый. В годы моего отрочества мы прятались всей семьёй от Навруз-Ахмада. А прятал нас в Арке Кермине ни кто иной, как Касым-шейх, мой духовный наставник. Когда опасность миновала, и по истечении многих лет я сам стал правителем огромного государства, я не забыл его бескорыстной помощи.
Я отблагодарил Касым-шейха единственным способом, показавшимся мне вполне приемлемым. В год захвата Балха и назначения Абдулмумина соправителем, я отправил в Кермине Али с большой группой мастеров-строителей. Я приказал возвести мечеть и ханаку – обитель для паломников. Позже в том месте были добавлены две хазиры*, гробницы под открытым небом, в одной из которых упокоился сам Касым-шейх.
По какой причине он умер, никто не знает. Ко времени ухода из жизни он был стар, годы жизни доходили к восьмидесяти. Такие люди, как Касым-шейх умирают от того, что несут на себе все тяготы мира. Все болезни и горести, несчастья близких, родных, знакомых и чужих людей они взваливают на свои плечи и тащат столько, сколько могут поднять! Но не каждое сердце может выдержать такую боль, и они отправляются в сады Аллаха. Над могилой Касым-Шейха было установлено надгробие из белого мрамора. Он в изобилии залегает в окрестностях Кермине. Узнав о смерти наставника, я долго горевал, но смог отдать ему дань уважения лишь через год. Прибыв на место жизни и безвременной кончины учителя, я провёл поминки, как положено по обычаям нашего народа.
Кроме этого в Кермине был величественный мавзолей Мир Саид Бахорм самых благородный очертаний. Он разительно походил на мавзолей Исмаила Самани, почти на треть вросшего в землю. Мавзолей Мир Саида построили четыреста лет тому назад. Он настолько мал, что меньше по размеру мавзолеев я не видел. Но он великолепен и простыми словами не передать ажурности заключённого в прямоугольную рамку портала. На ней куфическим письмом написаны суры из Корана.
Считается, что Саид Бахорм был не только человеком величайшего ума. Сохранились предания, что он мог творить чудеса. Я так много раз слышал о людях, которые в древние времена творили чудеса, или они творят чудеса в какой-то местности достаточно далеко от Бухары, но знаком с ними не был. Я говорю о людях, творящих чудеса. И чудес, к сожалению, тоже не видел. Сам не могу их создавать. Сейчас бы мне очень не помешало какое-либо чудо, способное вернуть мне ясность мысли и интерес к жизни.
– Великий хан! Ты не можешь сказать, что с тобой происходит? Неужели воспоминания о давнишнем бегстве не дают тебе покоя, и ты от пережитого тогда унижения не находишь себе места? Всё давно прошло, и даже кости Навруз-Ахмада давно сгнили! Сколько раз мы с тобой убегали от врагов? Но всегда возвращались и побеждали их всех. Так что ты не вспоминай Навруз-Ахмада. Скажи, что не даёт тебе покоя? – не отвяжется кукельдаш. Теперь он хочет замучить меня своими предположениями! Что я могу ему сказать, если сам не понимаю, чего хочу?
– Зульфикар, если ты сейчас же не отстанешь, я отправлю тебя в Бухару, а если ты посмеешь возразить, я отправлю тебя в Ташкент на переговоры с Таваккулом. – Я знаю, что никогда этого не сделаю. За всю мою жизнь я не помню четырёх дней подряд, проведённых нами вдали друг от друга. Это знает и Зульфикар, улыбающийся в седые усы. Он покорно умолкает и удаляется восвояси.
