– Великий хан, обратите ваше высочайшее внимание на эту нижнюю часть. На неё будет опираться вся колонна. Она намного шире, чем остальное и массивнее, потому что должна будет держать не только вес всей колонны, но и часть здания. Называется она пьедестал. Самым широким местом пьедестала является цоколь. Он ещё шире, чем следующая часть и называется стул. – Тут я не выдержал:
– Про стулья ты мне рассказывал, но это не похоже на стул… – как хорошо, что голос меня не подводит и выглядит скучающим и незаинтересованным. Или мне так кажется?
– Великий хан, называется это место стулом потому, что на нем будет сидеть или стоять вся остальная колонна. Я много раз доводил до вашего благословенного внимания, что в закатных странах строят совсем не так и не из таких материалов, как это делают у нас. Посмотрите, в верхней части пьедестала есть выступ, на который и опирается основное тело колонны. Его строители называют по-разному – стержень, ствол или футс колонны.
– Продолжай…
– Те части, что ставятся друг на друга имеют пазы, они будут вставлены друг в друга, и поэтому колонна никогда не разрушиться. Местность, в которой мы живем, подвержена периодическим землетрясениям, опасным для любых строений. Данную колонну мы сделаем не из одного куска камня, а из нескольких, но впечатление будет как от монолитного сооружения. – Али показывал на каждую часть колонны и подробно рассказывал, что и как будет складываться, но я опять не выдержал:
– Для чего колонна не гладкая, а вся в ложбинках? Это сделано для красоты или по технической надобности? – я так собой гордился, когда произносил это слово! Я понимал его значение, мои мастера, работающие в разных мастерских, без конца его произносят. Это слово означает, что они изготавливают разные вещи при помощи каких-то приспособлений. Али энергично закивал, понимая, что мой интерес не праздный и имеет под собой практическое значение.
– Великий хан, эти ложбинки называются каннелюры. Вот смотрите, вашим зорким, всевидящим глазам представлена колонна так называемого коринфского ордера. Таких ордеров несколько, мы с вашего высочайшего одобрения выбрали коринфский ордер, что означает особенности разных колонн. Дорическая вам не понравилась из-за простоты, ионическая тоже была не очень нарядна. Зато коринфская колонна сразу порадовала ваше сердце привлекательным и утончённым видом, так как она украшена этими самыми ложбинками, или каннелюрами. Они покрывают всё тело колонны снизу доверху, что создаёт ощущение стройности и изящества. – Говоря эти слова, мастер водил пальцем по ложбинке каннелюра, словно пытаясь сделать её ещё более гладкой и блестящей.
Я видел в библиотеке Арка книгу со множеством рисунков колонн и их частей. Эту книгу мастер заказывал всем купцам, отправляющимся в закатные страны. Он говорил, что был знаком с Андреа Палладио. И даже помогал ему в написании введения. В книге были не только колонны, там были странные и непонятные дома, мосты, храмы, площади, фонтаны. Лет пятнадцать назад, когда книга добралась до наших краёв, я посмотрел картинки и понял – всё, что там нарисовано, появится у нас лет через сто! Не раньше. Чтобы не страдать и не умереть от зависти, я запретил Али и Ульмасу рассказывать о ней другим архитекторам. Не упоминать о ней во время пятничных занятий. Тогда я был в отчаянии, что не могу себе позволить ни одно из этих великолепных сооружений.
Я разрешил ограничиться книгой Витрувия. Там не было картинок. В ней было описание всех строительных работ. Искушать зодчих работой Палладио не было смысла.
Приглядевшись, я понял, что такие ложбинки создают красивое сочетание света и тени – если бы колонна была гладкой, то глазу не на чем было бы остановиться, а здесь он выискивал особенности теней. Поскольку мрамор был тёмно-серый, то и тени были в одних местах глубокими, почти чёрными, а в других совсем светлыми и расплывчато-дымчатыми. Надо было привезти с собой «Четыре книги об архитектуре»», я мог бы сравнить описание с готовой колонной.
– Ты не взял с собой запрещённую книгу? – мастер отрицательно мотнул головой. – А как называется верхняя часть колонны? – я уже простил строптивого устода. Я понял, что моё отвратительное, равнодушное ко всему миру состояние улетучивается. Неужели для того, чтобы вернуться к нормальной жизни, нужно было разозлиться, сорваться в ущелье необъяснимого гнева и захотеть казнить моего Али? А тот жук, которого я утром подбросил на ладони, тем самым может быть продлив его жизнь, Всевышний послал мне знамение? Чудеса…
– Великий хан, верхняя, самая красивая часть колонны называется капитель. Но и она делиться на несколько деталей, вы хотите услышать название всех? – я молча кивнул. Не веря самому себе, наблюдая себя со стороны, я остро ощущал полноводную реку искреннего интереса к окружающему миру, к тому, что вижу, к воде, воздуху. Люди, снующие по дну карьера, вызывали у меня искреннее любопытство и я понял, что здоров. Али продолжал что-то говорить. Слушая его и не слышал голоса, только наслаждался его звуком и тем, что кровь бежит по жилам. Я жив! Перебивая мастера и его интереснейший познавательный рассказ о колоннах, я крикнул во весь голос:
– Зульфикар, где мой любимый кислый кумыс? У нас с мастером пересохло в горле! Или ты хочешь, чтобы мы умерли от жажды, обсуждая пояски, аканты и колокола? – я с удовольствием выпалил все только что услышанные от мастера слова.
Лицо Али расплылось в такой неподдельно-ласковой улыбке, что я понял – они все, они все за меня боялись и страдали. Мастер наверняка пошёл на риск, чтобы вызвать у меня сильнейший гнев! А ведь я мог окунуться в его пучину и не вынырнуть? Я мог приказать отрубить ему голову, как сделал Тимур со своим архитектором. Его зодчий отказался, по приказу тирана, строить самую высокую мечеть в мире. Мастер-то понимал, что в том месте мечеть строить нельзя и что она никогда не будет такой высоты, какую хотел видеть Тимур.
Неужели меня действительно кто-то любит? Не потому, что я хан, а потому что я, наверное, хороший человек? Голова Зульфикара, просунутая в палатку тоже улыбалась. Его улыбка тоже была умилительно-участливой. Так мать смотрит на ребёнка, выздоравливающего после тяжёлой болезни. О Аллах, какой вкусный кумыс! Какой свежий воздух в этих горах, несмотря на мраморную пыль! Какое нежное голубое весеннее небо! Только весной и лишь в горах бывает такое лазурно-палевое небо, с молочно-белыми барашками крохотных, словно нарисованных облачков.
Братья мои, как же вы рисковали, заставляя меня хоть как-то проявить интерес к жизни? Весна вступила в свои права. Когда мы сюда ехали, то по дороге видели голые ветви деревьев, а сейчас весь горизонт в изумрудно-зелёной дымке!
Тут я ужаснулся. Ведь я мог и не очнуться от этого всепоглощающего равнодушия. Оно застлало мне глаза тогда, когда надо было держать их широко открытыми? Но я уже говорил много раз – я никогда не страдаю о том, что произошло, я всегда думаю, как исправить произошедшее. А поскольку я никого не казнил и даже не начал пытать, то и страдать не следует. Нужно жить дальше!
Воспоминание о первой размолвке с мастером Али и его братом Ульмасом не забылось. Она произошла давно, я тогда приказал им строить базары в Бухаре. Я не мог понять, как можно возводить базары и дуканы* под одной крышей. Я считал, что все магазинчики должны стоять отдельно. Но если они будут стоять вместе, то должны быть накрыты единой гладкой крышей. Как худжры* в медресе. Но мастера упёрлись и показали мне несусветную крышу, похожую на кучу перевёрнутых пиал, поставленных ровными рядами!
Я привык к тому, что не обязательно лавка должна быть огорожена с трёх сторон стенами и покрыта кровлей. Все видят, как некоторые не слишком богатые ремесленники торгуют прямо с земли, подложив под свой немудрящий товар циновку или старый, стёртый до дыр коврик, иногда кусок паласа. Никого это никогда не останавливало. Люди приходили, торговались как с любым продавцом, сидящим за прилавком, так и с тем, который торгует с земли. Можно было подобрать свой прилавок и убраться на другой конец рынка. А если мастеру было жарко, то он натягивал на три палки кусок ветхого сюзане, и получалось подобие навеса.
