Только Нуалон не украшали каменные статуи и построили замок всего четыре века назад.

— А я в отпуске, — горгул пожимает беспечно плечами. — Отдыхаю.

— О-о, — откликаюсь растерянно.

Ловлю клыкастую усмешку.

— Фреа, — решаю представиться. Леди нельзя знакомиться самой вот так запросто, но это же горгулья. Не думаю, что ему есть дело до светского этикета. — Леди Фреа Роза Ренье.

— Ром. И позвольте спросить, леди Фреа, что вы делали на том карнизе, с которого столь неэлегантно рухнули?

— Я? Пряталась.

— От кого?

— От предложения руки.

Даже вспоминать неприятно. Особенно мерзкие ощущения от поцелуя.

— Без сердца?

— Леди редко кто предлагает еще и сердце, — боги, о самом главном и позабыла! — Ром, благодарю за спасение.

— Пустяки, — отмахивается горгул небрежно. — Тебя подбросить?

— Куда?

— Вниз, вверх, в твою комнату — куда скажешь.

— Мне еще рано в комнату, — смеюсь я. Праздник в самом разгаре и папа обещал фейерверк в мою честь и…

Внезапно улыбка горгула исчезает, выступающее из прядок гривы круглое мохнатое ухо дергается раздраженно.

— Ром? — что-то увидел? Услышал?

Горгул резко наклоняется вперед, расправляет крылья.

— Ром? Только не оставляй меня здесь одну! — спуститься-то отсюда я смогу, но в бальном платье будет весьма неудобно, а без платья — крайне неловко.

— Я подсажу тебя в окно галереи, и оттуда ты сможешь…

— Что происходит? Это и мой дом, я хочу знать, в чем дело, — требую правды я.

Ром обхватывает меня за талию, прижимает к себе и прыгает с крыши.

Безо всякого предупреждения! Писк, жалкий, испуганный, вырывается сам собой, руки цепляются судорожно за шею спутника. Горгул облетает первый этаж, скользя неслышно под высокими стрельчатыми окнами, откуда льются свет, музыка и голоса, и устремляется к дальним, обычным прямоугольным окнам. Приближается к одному, замирает.

Библиотека, маленькая, уютная, пахнущая сандалом и полная историй чудесных, скрытых под обложками великого множества книг на полках стеллажей, поднимающихся до сводчатого потолка. В глубине теплится неяркое ровное сияние светового кристалла на подставке — папа предпочитает окружать себя и нас всеми удобствами, которые только может предложить наш мир. Возле столика с кристаллом сам отец, высокий, с зачесанными назад светлыми с проседью волосами.

— Все готово?

— Да, — шелестит странный шипящий голос и из тени у дальней стены выступает существо.

С длинными белыми волосами и черными глазами, кажущимися пустыми провалами на лице бледном, с резкими чертами. Черный плащ с воротничком-стойкой окутывает высокую — выше папы, — фигуру.

Кто это? Смерть, какой ее изображают в детских книгах?

— Я заберу ее в семь. Надеюсь, — существо делает паузу, бросает неожиданно ироничный взгляд на моего отца, — обойдется без последствий бурного праздника?

— Она знает и будет готова, — отвечает папа холодно.

— Хорошо. Не хотелось бы возиться с девушкой с похмелья.

О ком они говорят? Откуда папа знает существо это, и кто оно такое? Не читала о подобных ему…

Ужас пронзает сердце ледяными клыками.

Речь о… обо мне?! Но папа любит меня… нас обеих… Он никогда бы не отдал…

Папа смотрит на удлиненный белый кристалл в лапках подставки.

— Второе?

Существо усмехается хрипло, достает из кармана плаща черную коробочку, протягивает. Папа оборачивается, забирает почти не глядя.

— Уверен? Вещь тонкая и непредсказуемая, стопроцентной гарантии здесь никто не даст…

— Я не сомневаюсь в твоем мастерстве, — перебивает папа. — И я не желаю повторения…

Ром отстраняется вдруг от окна, разворачивается, взлетает к крыше. Сквозь клыки пробивается злое рычание.

— Кто это? — спрашиваю и сама едва слышу собственный голос.

— Один из Белых теней.

— Кто?

— Демон. Вы называете их пожирающие жизнь.

Те, кто питаются силой ведунов. Демон из мира Огня.

И папа его знает.

Горгул проносится над крышей Нуалона, опускается к окну галереи на первом этаже, но с другой стороны.

— Он меня почуял, — добавляет Ром, толкая свободной рукой чуть приоткрытую створку. — Поэтому лучше тебе вернуться на праздник, а мне исчезнуть.

— Я… я не понимаю, о чем они говорили…

И о ком? И почему папа так спокойно беседовал с пожирающим жизнь?!

— Я тоже. Но вряд ли из этого разговора последует что-то хорошее, ибо от Белых теней ничего хорошего ждать не приходится, — горгул ссаживает меня на подоконник, улыбается криво на прощание. — Быть может, еще увидимся, Фреа.

— До свидания, Ром. И благодарю еще раз.

Горгул взлетает и мгновенно растворяется в сумерках.

— Фреа? Где ты пропадаешь?

Оборачиваюсь к встревоженной Катерине.

— Опять смотрела на звезды и мечтала? — делает сестра справедливое при иных обстоятельствах предположение, приближается, берет за руку, помогая слезть с подоконника. — Ну вот, погляди, на кого ты похожа: платье помялось, с прической будто ветер поиграл.

Так и есть.

Я порывисто обнимаю Катерину. Не буду думать о демоне сейчас. И о том, что может связывать его с папой, тоже. Сегодня мой день. Не хочу омрачать его страшными предположениями.

— Тери, Уэлси пытался сделать мне предложение…

— –

…Лицо, бледное, словно сама смерть, обрамленное белыми волосами, выплывает из тьмы вокруг, поводит в воздухе белыми же, оканчивающимися черными когтями руками и бескровные губы растягиваются в удовлетворенной усмешке.

— Да, друг мой, уже скоро. Даже странно, что он до сих пор спит. Сколько ей исполнилось?

— Восемнадцать.

Слышу папин голос, но самого отца не вижу.

Что это?

Сон? Явь?

Кошмар наяву?

Отчаянно хочу проснуться, но не могу. Не чувствую ни рук, ни ног, тело будто онемело, оно не подчиняется, пока разум мой бьется в панике, запертый в клетке оболочки неподвижной, беспомощной.

— Хороший возраст. Не передумал? Двери нашей школы всегда открыты…

— Не передумал. Приступай.

И тело пронзает острая, режущая боль…

Утром я просыпаюсь в кровати в своей спальне и долго пытаюсь понять, что за кошмар мне приснился. В окно заглядывает солнце, обещая пригожий день, из парка долетает пение птиц. Переворачиваюсь на другой бок и замечаю розовую коробочку на столике возле кровати. Еще один подарок? Внутри на тонкой золотой цепочке покоится каплевидный изумрудный кулон под цвет моих глаз и лежит карточка, заполненная папиным почерком.

«Моей красавице. Обещай никогда не снимать его».

Обещаю.

Спустившись к завтраку, я узнаю, что рано утром сестра, не попрощавшись ни с кем, кроме отца, покинула Нуалон. Папа сказал, у Катерины пробудился дар, и ее отправили учиться в ведунский корпус.

Восемь лет спустя

Дезире

Воздушный пассажирский корабль рейса Лира-Лидия-Брийск неспешно заходил на посадку. Как обычно, пассажиров вежливо попросили не подходить к бортам, а лучше вообще покинуть палубу, дабы не мешать экипажу. Я, правда, в каюту возвращаться все равно не стала — за несколько часов полета тесный закуток с сомнительными удобствами надоел по самое «не могу», да и хочется уже поскорее сойти на твердую, надежную землю. К тому же остановка не конечная, дальше корабль идет в столицу княжества, в Герре же выходят только я и еще около дюжины человек, нетерпеливо мнущихся возле вынесенного на палубу багажа.

Невысокий молодой человек в черном, явно дорогом костюме, с головой выдававшим в хозяине представителя высшей аристократии, торопливо прошел к фальшборту, задумчиво посмотрел на крыши расстилающегося внизу города и площадку станции, потом через плечо оглядел ожидающих окончания посадки, заметил меня и чуть поклонился, приветствуя. Я вежливо улыбнулась в ответ. С чего это вдруг столько внимания моей скромной персоне? Одета я обычно: черные штаны и черная же кофта поверх блузки, на ногах сандальки, потому как лето, каштановые волосы выбиваются из-под черной шляпки. Уж точно не леди. Молодой человек как-то воровато прошмыгнул обратно к каютам. И что за перстенек у него на левой руке? Темный, с приметным изображением стилизованного солнца. У Фабиана точно такой же, хоть он его никогда при мне не надевал. Солнце — эмблема ведунского корпуса Вальсии, перстни с этим символом выдавались по окончанию обучения всем адептам корпуса. Выходит, опознал во мне почти коллегу? И что вальсийскому ведуну потребовалось в маленьком и не особо значительном Брийском княжестве? Тут и одного выпускника славного корпуса Вальсии за глаза хватает.