Хэла втянула в себя воздух, глянула вдаль, поджала пальцы ног, склонила голову. И Рэтар знал, что это… это было смущение.

— Ллойд жил один, у него была однушка, комната в изоляции, чтобы играть можно было когда хочешь, вместо кровати матрас. Инструменты. Полпачки макарон и один чайный пакетик, — женщина прикусила губу. — Я не собиралась изменять Олегу. Ну, типа он мне, а я ему — нет. Но мне нужно было человеческое тепло, чтобы это пережить, понимаешь?

И Хэла посмотрела на Рэтара, словно ждала осуждения. Потом резко отвернулась и снова повела плечом.

— Я прожила у Ллойда почти десять дней. И это были очень счастливые дни.

Она нервно теребила подол рубашки. Стесняясь своего поступка.

— Потом я вынуждена была встретиться с Олегом, мы ездили к детям. И он меня изводил всю дорогу. Просил, плакал, угрожал. Он с самого начала сказал, что развод мне не даст, не позволит чужому мужику воспитывать своих детей. А я… я понимала его. Со мной тяжело. Да…

И он слышал это, и всё это её смущение от подарков, вся эта на деле необъятная скромность, прощение. Хэла вечно прикрывалась деланной весёлостью, шуткам, а сама внутри была вот такой. На деле всегда такой. Оправдывающей и прощающей.

— И вот на концерте Белый был не в себе, под кайфом. Джокер вырубил его почти на сцене, потому что Тоху несло. И мы играли без него и это было так классно. ты не представляешь, — ведьма улыбнулась. — А после Белый, когда ребята ушли и ждали на улице нас, затащил меня в кладовую и обвинил, что я со всеми в группе трахаюсь. На деле злился, что типа со всеми кроме него. Я ему влепила по роже и ушла через другой вход, чтобы ребят не видеть. У меня случилась истерика. Так паршиво стало. Я утопила свою скрипку и решила, что всё, баста, завязала… да и не могло это длиться долго.

И она снова всхлипнула.

— Меня нашёл Ллойд. Когда была на набережной. И это… я была благодарна, — закивала ведьма. — А потом он спросил правда ли, что я с Белым спала. Этот урод так сказал.

И Рэтар едва удержался, чтобы не взвыть, остаться сидеть так, как сидел, прижимая Хэлу одной рукой, потому что — её уже так предавали, так же как он.

— И больше я Ллойда живым не видела.

И не нужно было дальше говорить, чтобы он понял, что конечно же она вернулась к супругу и продолжила жить, как раньше.

Ведьма усмехнулась, качнула обречённо головой:

— Я вернулась домой. Олег вернулся домой. С радостью заделал нам ещё ребёнка, — и теперь Хэла рассмеялась с болью. — Я как дебил в этой истории. Правда? Такая дура! Я старалась быть хорошей женой. Матерью. Димка, мой второй сын, он был тяжело болен, но такой был очаровательный, трепетный. Расстраивался по пустякам, любил меня очень. Всех нас.

И от воспоминаний о сыне она улыбнулась. Невероятно светлой улыбкой и ему стало стыдно, что он забрал её у него… или… Рэтар почему-то не видел в ней тревоги, а она должна была быть — он же видел какой была Хэла, когда Шера обидела Найту. А тут её собственный сын.

И кольнуло с силой, стало не по себе.

— С Егором, млажшим, всё было хорошо. Он родился крепким, шустрым. Мы его на плавание отдали, — продолжила Хэла. — А Олег изменял. У него были женщины в каждом городе, куда он ездил в командировки.

А Рэтар так завидовал этому её супругу, так завидовал. И вот эта невероятная женщина, перевернувшая его жизнь сидит рядом и смущённо говорит, что у супруга были другие, и видно, что винит себя. Винит…

— А потом погиб Ллойд, — проговорила Хэла и нахмурилась. — На похороны прилетел Джокер. Я встретила его в аэропорту. И мы сидели у Сатаны дома, Лизка приехала. Набухались в кашу, пели, вспоминали. А на следующий день поехали на похороны. Олег был в командировке, а я хотела после похорон снять номер в отеле и просто побыть в тишине. Но Джокер мне не дал.

И снова смущённое теребление подола рубашки.

— Сначала он чуть не пришиб Белого и пришлось его останавливать, словно кроме меня никто не мог, но так и оказалось, — и Хэла слегка улыбнулась. — Потом пьяный потащил нас после поминок гулять по городу. Потом мы попали в кинотеатр, потом в клуб…

И она рассмеялась воспоминаниям вроде открыто, но весь её вид говорил о горечи.

— Мне с Джокером, ещё когда играли в группе, было очень хорошо. А тут… нас в этой потере просто втянуло во что-то странное. Мы с ним трахались и говорили… чудили… много-много. Гуляли, — Хэла фыркнула, прикусила губу, положила голову Рэтару на руку. — И он хотел меня забрать. С детьми. Злился, что я не развожусь, поминал Ллойда всеми словами за то, что по его мнению смалодушничал, тогда когда я ушла. Из-за Белого.

И ведьма горестно вздохнула.

— Но ему нужно было лететь обратно, — проговорила она. — И я проводила его. Вернулась домой. Впервые спросила о разводе. И мне прилетело. Пока я пыталась осознать слышу я или нет, так в ушах звенело, Олег мне сказал, что я не увижу детей, если разведусь с ним. И он мог так сделать. Я это знала и до того, как заговорила про развод.

И Рэтару так хотелось этого её Олега удушить, разделал бы, глазом не моргнул, но держал себя в руках, потому что злость прижала бы Хэлу, сделала бы ей больно. А феран не мог позволить, чтобы такое случилось.

— Я кажется хотела уйти, но не смогла, потому что Дима без меня не смог бы, — и она нахмурилась, снова уставилась в песок, слова невыносимо сейчас сухие худые пальцы стали рисовать что-то на песке. Рэтар видел, что Хэла уходила в себя.

— А потом… за год до того, как мне сюда попасть, Димка упал на площадке, где мы гуляли и ударился виском, — и пальцы ведьмы хватанули песок, сжали в кулак. — Смерть была мгновенной. А я… я смотрела на него и первое о чём подумала — как хорошо, что раньше, чем я.

И леденящий шёпот его маленькой хрупкой Хэлы, девочки, которая так сильно страдала, потому что Рэтар понимал — она и трети своей боли не рассказала.

— Я кажется потом попала в какое-то Зазеркалье, — заметила ведьма. — Странно, что не в психушку снова. Мне было невыносимо плохо. Всё происходило, как без моего участия — за это время Олег развёлся со мной. Максим уже был большой, жил своей жизнью, помогал мне, но… — и она снова пожала плечами. — А Егора оставили с отцом. Я не могла видеться с сыном без надзора Олега, а он никогда не мог, был занят. У него сразу же появилась новая жена. Правда Егор мог жить у моей мамы и она его очень любила. И пока Егор был у неё, я тайно говорила с ним по телефону. И тайно приходила на соревнования по плаванию. А потом Олег узнал. И… накануне, как я сюда попала, я получила письмо из суда и результаты анализов — у меня нашли неизлечимую болезнь. Я больше не могла.

И Рэтар видел, что это конец. Вот почему она была так скорбно спокойна.

— Я усыпила свою собаку, — тихо проговорила Хэла то, что Рэтар уже слышал там, у мага. — Ту самую мою детку, которая меня спасла от той фатальной пьянки с Олегом на кухне. Собака уже была очень старенькой, ходить перестала. И я приняла решение — усыпила её, а потом решила усыпить себя…

Говорить было физически больно. Рэтар не просто обнимал Хэлу, из глаз которой текли неконтролируемые слёзы, он держался за неё. Держался, словно это ему пришлось пройти через весь этот кошмар, а потом…

— Но я не успела. Я выпила. Потом закрыла глаза, у меня схватило всё внутри… и…

Рэтар выдернул Хэлу, выдернул из смерти и он знал, что не жалел об этом, хотя вот это время без неё, время, когда он знал, что она попала в этот мир, умерев, он никак не мог понять почему она попыталась.

И теперь понимал. И понимание это не приносило ему облегчения, оно приносило только панику и безумие. Бессилие, которое он испытывал перед её невообразимо печальными глазами, теперь стало невыносимо удушливым, неподъемным грузом, что выдавливал из него жизнь.

Она столько горя прожила, а он вытащил и добавил… а она просила прощения.

— Хэла, но это… родная, ты… посмотри на меня, — он встретился с её заплаканными глазами. — Отпусти это, Хэла. Зачем ты тащишь это?